Но Берт почему-то не спешил обнажать меч.
— Самуэль! — крикнул он снова.
Тёмный валун на краю пропасти зашевелился, изменяя форму, переставая быть валуном. Вот он выпрямился, приняв вид человека, — но вдруг распахнул огромные крылья, сразу став похожим на чрезвычайно крупного нетопыря.
Стражи смыкали полукруг в гибельное кольцо.
Они заметили странное существо на краю пропасти и встревоженно загомонили, опасаясь найти в нём конкурента. И впрямь — нетопырь повёл правым крылом, и от его силуэта отделился комок багрового света. Словно комета, неся за собой лохматый хвост пламени, комок прочертил в чёрном воздухе пылающую дугу и шлёпнулся под ноги Берту, взорвавшись снопом ярчайших брызг.
Берт отскочил, полоща по ветру загоревшийся плащ.
— Самуэль! — в третий раз крикнул он.
Нетопырь опять махнул крылом. Следующий сгусток багрового пламени угодил в одного из Стражей. Лохмы его шкуряной куртки вспыхнули мгновенно. Заорав от боли и испуга, воин повалился на камни. Он бил себя руками, стараясь потушить пламя, но железные когти, видно, ранили его сильнее огня — Страж орал всё тише, пока не затих совсем.
Цепь нападавших разбилась. Оставшиеся двенадцать заметались по площадке. Ещё несколько сгустков пламени полетели в их сторону, но не достигли цели. Стражи ловко уворачивались.
И подходили всё ближе.
Они оглушительно завопили, когда Берт кинулся прямо на нетопыря. Они рванулись к нему, но опоздали. Обхватив существо обеими руками, Ловец покачнулся и вместе с нетопырём рухнул вниз с обрыва.
Стражи сгрудились на краю пропасти. Некоторое время они смотрели, как два тела, плотно сцепившись друг с другом, кувыркаясь, летят вниз, к далёкому озеру, над которым клубился молочный туман.
Поймав восходящий воздушный поток, Самуэль расправил кожаные крылья, зубами потянул рычаг, который зафиксировал крылья на одной плоскости. Берт, уже успевший втиснуть своё тело в прочную петлю под сложной конструкцией из деревянных планок, ремней и дублёной кожи, наконец, обрёл дар речи.
— Я уже, признаться, прощался с жизнью, — откашлявшись, сообщил он.
— Почему, хозяин? — мелодично отозвался Самуэль, висящий на ремнях между Бертом и прочной деревянной рамой, на которую были натянуты кожаные крылья.
— Думал, если в ловушку не попаду, так эти бандюги прирежут, если бандюги не прирежут, сам Дикий Барон выпотрошит, чтобы вынуть душу… А если уж от Барона уйду, так Стражи настигнут. Ну, коли и Стражи остались с носом, так старый добрый Самуэль спалит своими адскими искрами.
Шум ветра не мешал им говорить. Воздушный поток нёс их, они летели с той же скоростью, что и сам ветер, и поэтому не слышали ветра.
— Прости, хозяин, — Самуэль говорил тоном печальным и извиняющимся — обычным своим тоном; вкупе с такими интонациями нежный тембр его голоса напоминал пение одушевлённой флейты, — прости, хозяин, я задремал. А спросонья не смог верно прицелиться. Вы достали то, за чем шли?
Берт промолчал на это. Он молчал до тех пор, пока они не перелетели озеро и не приземлились у болотистой впадины, где паслись их стреноженные кони.
ГЛАВА 2
По окраинной улочке Катама двигался человек в чёрной хламиде, с лицом, скрытым глубоким капюшоном. Следом за ним шлёпали сапогами по жидкой грязи двое здоровенных воинов с двуручными мечами в заплечных перевязях. На одном поблёскивала стальная кольчуга, другой был одет в длинную куртку из бизоньей шкуры. Заплетённые в толстые косицы светлые волосы и бороды выдавали в них уроженцев Северной Пустоши, а массивные золотые кольца с кровавыми каплями сердолика, покачивающиеся в ушах, говорили о том, что их обладатели — члены Дома Наёмников. Северяне то и дело окидывали пустынную улочку подозрительными взглядами, а, когда приближался перекрёсток или крутой поворот — один из воинов забегал вперёд чёрному человеку, чтобы убедиться в отсутствии засады. Такое рвение, очевидно, объяснялось тем, что воины были наняты всего на несколько часов или тем, что им очень неплохо заплатили. А может быть, и тем и другим вместе.
Деревянные глухие стуки сопровождали троицу. Близилось время ночи, и жители окрестных домов закрывали окна ставнями.
…Чёрный остановился возле одного из домов, над дверью которого поскрипывала на вечернем ветерке вырезанная в виде камбалы дощечка. Внимательно оглядевшись вокруг и поёжившись, будто от холода, чёрный толкнул дверь и оказался в тесном полутёмном помещении, провонявшем горькой чешуёй, крепким рассолом и тухлым рыбьим жиром. Развешенные над изрезанным прилавком рыбины металлическим блеском напоминали диковинные широкие мечи. За прилавком стоял толстяк в замурзанном кожаном переднике. Нижняя половина его лица, погружённая в рыжую бородищу, походила на пышный кустарник, из которого торчал бутон пунцовых губ. Выпуклые серые глаза были неподвижны и мутны, будто толстяк спал стоя. Чёрный скинул с головы капюшон и негромко поздоровался.
— Желаю и тебе здравствовать, Сет, — раздельно и бесцветно выговорил толстяк.
Сет вздрогнул. В этой рыбной лавке он был впервые и толстяка раньше не видел никогда. Но именно потому, что незнакомец назвал его имя, Сет понял, что пришёл по адресу. Впрочем, в этом ещё предстояло удостовериться окончательно.
— Вечереет, — заметил Сет.
— Тьма наступает, — медленно произнёс условленную фразу толстяк.
— Я принёс то, что обещал.
Толстяк молчал, глядя куда-то мимо человека в чёрном. Лицо его нисколько не изменилось с того момента, как Сет вошёл в лавку.
Сет положил на прилавок кожаный мешочек, в котором угадывались очертания шарообразного предмета. Но рук с мешочка не убрал — его вдруг одолели сомнения. Придерживая мешочек одной рукой, вторую он протянул к лицу толстяка. Коснулся его бороды, провёл ладонью перед глазами. Рыбник не шелохнулся. В застывших его зрачках не отразилось ничего. Тихий звон послышался в глубине комнаты — на прилавок прыгнула маленькая обезьянка с украшенной колокольчиком серебряной цепочкой вокруг шеи. Сет испуганно выругался, прижав мешочек к груди. Обезьянка уселась совсем как человек, скрестив задние лапки, а передние положив на коленки, и уставилась на Сета умными чёрными глазками.
— Отдай мне это, — не шевельнувшись, проговорил толстяк.
Сет шумно выдохнул. Нерешительно он положил мешочек на прилавок, развязал тесёмки… Глаз, выкатившись из кожаного нутра, засиял, разбрызгивая лучи света на рыбин. Сет и сам не удержался от восхищённого восклицания, а толстяк остался безучастен — он по-прежнему смотрел в никуда.
Обезьянка вдруг, подскочив к камню, схватила его обеими лапками, проворно запихала в пасть и исчезла под прилавком. Руки Сета, запоздало протянутые к животному, поймали пустоту.
— Хорошо, — донеслось из бороды. — Очень хорошо, Сет.
Сказав это, рыбник, наконец, пошевелился. Движения его были замороженно-медленны, но точны. Из-под фартука он достал увесистый кошель и брякнул им о прилавок. Сомнения покинули Сета: он схватил кошель и, кланяясь, стал пятиться. А рыбник внезапно дёрнулся, будто проснулся: заморгал, зашлёпал губами, приложив ладонь ко лбу, растерянно оглядел лавку, словно удивляясь, как он попал сюда и что тут делает, заметил Сета и вскинул брови.
— Что это?.. — забормотал он. — Не пил же я… почти… рыбки… Рыбки господин не желает?
Сет не успел ответить. Толстяк подавился своим вопросом и вновь окаменел.
— Хорошо, Сет, — проговорил он прежним бесцветным голосом. — Очень хорошо. Ты скоро опять мне понадобишься. Я найду тебя, Сет.
Человек в чёрном, добравшийся уже до порога, сглотнул.
— И помни, Сет, — закончил толстяк. — Тьма наступает…
— Я помню, — выдавил Сет и выскользнул за дверь.
Рыбник ещё долго стоял за своим прилавком, безмолвный и неподвижный. Совсем стемнело, но он не зажёг светильников. Ночная мошкара облепила его губы и глаза, зудела в бороде, но он не поднял руки смахнуть назойливых букашек. Очнулся он только к утру и до конца жизни ни разу не вспомнил о прошедшей ночи. Обезьянка в ошейнике из серебряной цепочки исчезла сразу после того, как вышел человек в чёрном.
Покинув рыбную лавку, Сет в сопровождении наёмников заспешил прочь с окраинной улочки. Тяжёлый кошель позвякивал у него за пазухой. Не заглядывая в кошель, Сет знал, что там — шестиугольные золотые монеты вроде тех, что изредка ещё находят в развалинах древних городов Метрополии. Он не в первый раз выполнял поручения Эолле Хохотуна, и не в первый раз получал такие кошели. Платил Хохотун хорошо, но Сету часто бывало не по себе, когда приходилось встречаться с хозяином лицом к лицу. Никогда ещё Хохотун не выходил в мир людей в одном и том же обличье, к тому же человеческим телам нередко предпочитал звериные. Говорили, впрочем, что, живя среди смертных, Эолле выглядел мрачным, темнолицым карликом с огромным носом, загнутым книзу, как ятаган, в красных шутовских одеяниях, увешанных серебряными колокольчиками… Каков же был истинный облик Хохотуна, не знал никто.
Наёмники довели Сета до постоялого двора и расположились в зале для гостей на всю ночь. Оказавшись в одиночестве, Сет усилием воли выбросил из головы Хохотуна. Он задумался об Альберте Гендере, Ловце Теней из Карвада. Сколько раз сталкивала их судьба? И лишь вчерашней ночью встреча оказалась удачной именно для Сета, а не для Ловца. Альберт мешает ему. Почему он охотился за тем же, за чем и Сет? Да ещё в то же самое время… А если бы Сет опоздал на день-другой? Хохотун умеет не только щедро награждать, но и сурово карать. И на кого, кстати, работает этот чёртов Альберт? Надо бы это выяснить, надо вообще серьёзно заняться этим Ловцом…
Внезапно он понял, что не очень-то ему хочется связываться с Альбертом Гендером. Было в этом Ловце Теней нечто, отчего Сета пробирал ледяной озноб — как, например, от общения с Эолле. Многие маги пользуются услугами Ловцов Теней, но обычно век Ловца недолог. Редко кто из таких ребят переживает два-три серьёзных задания. А на счету Гендера уже около полусотни подвигов. Слава его гремит на всю Метрополию, он бывал в таких местах, откуда смертные либо не возвращаются вовсе, либо приходят уже не способными не то что на продолжение славных дел, а на какие-нибудь б