– Неужели все настолько плохо? – в горьком недоумении спросил брат.
Он знал, что в стане неспокойно, но открытое нападение – это совсем иное… Жалко, что всего этого не слышит сейчас Сорхатани. Надо будет потом слово в слово ей все повторить.
Угэдэй повернулся к Субудаю. Военачальник сидел в простой одежде, но все равно излучал властность. Всякий, кто знал, чего и как он добился в жизни, поневоле смотрел на него с благоговением. Своими победами войско обязано ему не меньше, чем самому Чингисхану. И все же Угэдэю сложно было смотреть на Субудая без затаенной ненависти. Вот уже два года Угэдэй прятал в себе это чувство: в старом военачальнике он все еще нуждался.
– Субудай, ты тоже мне верен, – сказал он вкрадчиво. – По крайней мере, воле моего отца. С твоей легкой руки сведения об этом самом Сломанном Копье я получаю каждый день.
Угэдэй запнулся, пытаясь успокоиться. Будь его воля, он бы не раздумывая оставил командира где-нибудь за стенами Каракорума, среди равнин. Но не воспользоваться способностями стратега, которого выше всех ценил отец, было бы откровенной и непростительной глупостью. Кстати сказать, Субудай ни разу не подтвердил, что тайные гонцы являются во дворец именно от него, хотя как пить дать так оно и есть.
– Я служу тебе, повелитель, – произнес Субудай. – И принес тебе клятву верности как наследнику. В этом я непоколебим.
В душе Угэдэя белой искрой полыхнул гнев. Этот человек, разглагольствующий здесь о верности, перерезал Джучи глотку на снегу. Угэдэй сделал глубокий вдох. И все-таки Субудай слишком ценен, чтобы его потерять. Надо научиться им управлять, выбивая из-под него опору, лишая равновесия.
– Интересно, а мой брат Джучи тоже верил твоим обещаниям? – спросил он и со злорадным удовлетворением отметил, что Субудай побледнел.
Субудаю помнилась каждая минута, каждая деталь их встречи с Джучи в северных снегах. Сын Чингисхана тогда отдал жизнь в обмен на жизни своих людей и их семей. Джучи знал, что его ждет смерть, но рассчитывал на возможность поговорить с отцом. Субудай же тогда не стал вдаваться в тонкости и выяснять, кто прав, кто виноват. Но и в ту пору, и сейчас все это ощущалось как предательство. Он отрывисто кивнул:
– Я убил его, повелитель. Это было неправильно, и теперь я с этим живу.
– Получается, ты нарушил слово, Субудай? – нажал Угэдэй, подаваясь через стол.
Его чаша с металлическим стуком упала, и Субудай, потянувшись, поставил ее. Вины с себя он не снимал ни в коей мере: не мог.
– Я это сделал, – еще раз повторил Субудай, полыхая взглядом, полным не то гнева, не то стыда.
– Ну так искупи вину, защити свою честь! – рявкнул Угэдэй, грохнув по столешнице обоими кулаками.
Теперь опрокинулись уже все три чаши. Кровавой струйкой потекло вино. Стражники повыхватывали сабли, а Субудай рывком вскочил, ожидая, что на него сейчас набросятся. Его взгляд упал на Угэдэя, который по-прежнему сидел. И тогда темник опустился на колени так же внезапно, как встал.
Угэдэй не знал, насколько сильно терзала Субудая гибель брата. Все это осталось между ним и Чингисом. Для Угэдэя это было откровение, и требовалось время, чтобы все обдумать. Он заговорил по наитию, используя цепи, сковывавшие Субудая, для того, чтобы еще сильнее его скрутить.
– Будь верен своему слову, темник. Оберегай жизнь другого сына Чингиса вплоть до того дня, когда он станет ханом. Дух моего брата не хотел бы видеть свою семью растерзанной и покинутой. Дух моего отца тоже не желал бы этого. Исполни свой долг, Субудай, и обрети мир. Что будет дальше, мне все равно, но клятву верности ты мне дашь одним из первых. Это будет справедливо.
В груди у Угэдэя саднило, холодный липкий пот смачивал подмышки и орошал лоб. Все его существо охватила мучительная слабость. Сердце билось все медленней, пока в голове не поплыло. Он уже несколько недель кряду толком не спал, а постоянная угроза смерти день за днем превращала Угэдэя в тень, пока от него не осталась одна лишь воля. Приступы внезапного гнева пугали окружающих, но он порой просто не владел собой. Он слишком долго нес это бремя и порой уже не мог сохранять спокойствие. Ханом он непременно будет, пусть даже всего один день. Когда Угэдэй заговорил, язык у него заплетался, как у пьяного. И Субудай, и Толуй смотрели на него с беспокойством.
– Оставайтесь нынче здесь, оба, – распорядился Угэдэй. – Безопасней места нет ни на равнинах, ни в городе.
Уже побывавший в отведенных ему покоях Толуй поспешно кивнул. Субудай пребывал в неуверенности, он не понимал, чем руководствуется сын Чингиса. В Угэдэе угадывались скрытая тоска и одиночество, хотя он и был окружен множеством людей. Субудай знал, что его место на равнине, где от него куда больше проку. Ибо истинная угроза будет исходить как раз оттуда, от тумена Чагатая. Тем не менее он склонил голову перед человеком, который завтра на закате станет ханом.
Угэдэй потер глаза, отчего в голове слегка прояснилось. Он не мог сказать собеседникам, что после себя ханом видит Чагатая. Лишь духам ведомо, сколько ему, Угэдэю, осталось, – но он построил этот город. Оставил на равнинах веху, и он должен стать ханом.
Проснулся Угэдэй в темноте. В душной ночи тело было мокрым от пота. Повернувшись на ложе, он почувствовал, как рядом шевельнулась жена. Уже снова опуская налитые сном веки, Угэдэй расслышал в отдалении частый стук бегущих шагов. Он тотчас напрягся и какое-то время, подняв голову, прислушивался, пока не занемела шея. Кто это там бегает в такой час – кто-нибудь из слуг? Он снова закрыл глаза, и тут во внешнюю дверь покоев негромко постучали. Угэдэй тихо ругнулся и потряс за плечо жену:
– Дорегене! Ну-ка, одевайся, что-то случилось.
С недавних пор у его покоев, прислонившись спиной к внешней двери, спал Гуран. Он не стал бы беспокоить своего хозяина без веской причины, да еще среди ночи.
Стук послышался снова, и Угэдэй резким движением подпоясал халат. Жену оставил за закрытыми дверями, а сам поспешил во внешнюю комнату, шлепая босиком мимо цзиньских столиков и резных кушеток. Луны не было, в комнатах сгустилась тьма. Легко представить себе, как по углам прячутся наемные убийцы. На всякий случай Угэдэй снял со стены один из мечей. В душной напряженной тишине он вынул оружие из ножен и прислушался к тому, что происходит за дверями.
Где-то вдалеке послышался приглушенный вопль. Угэдэй отпрянул.
– Гуран? – позвал он.
К своему облегчению, из-за тяжелых дубовых створок донесся голос телохранителя:
– Можно открывать, мой повелитель.
Угэдэй отодвинул массивный засов и поднял железную поперечину, удерживающую дверные створки вместе. Он был слишком взволнован, чтобы заметить, что сквозь дверные щели из коридора не пробивается свет. Здесь было еще темнее, чем в покоях, где через окна хотя бы струилось тусклое свечение звезд.
Гуран вошел быстрым шагом и, пройдя мимо Угэдэя, взялся проверять комнаты. Следом за ним неожиданно зашел Толуй, а затем – еще и Сорхатани с сыновьями, запахнутыми в легкие халаты поверх ночной одежды.
– Что здесь происходит? – прошипел Угэдэй, пряча за сердитым тоном растущую панику.
– От наших дверей ушли стражники, – мрачно сообщил Толуй. – Вот так взяли и ушли. Хорошо, что я услышал, а иначе и не знаю, что стряслось бы.
Угэдэй крепче схватился за меч, его тяжесть придавала уверенность. В эту секунду из опочивальни выплыл кружок света, и в дверном проеме очертился силуэт жены со светильником.
– Оставайся там, Дорегене, – приказал Угэдэй. – Я сам во всем разберусь.
К его вящему раздражению, супруга все равно вышла, кутаясь в халат.
– Я был у ближайшей караульной, – продолжал Толуй. Умолкнув, он обернулся на своих сыновей, взволнованно застывших с полуоткрытыми ртами. – Так вот, брат: там все мертвы.
Гуран с гримасой глянул в оба конца непроницаемо темного коридора:
– Очень сожалею, мой повелитель, но придется нам тут запереться. Это самая крепкая дверь во всем дворце. Здесь вам в такую ночь будет безопаснее.
Угэдэй разрывался между яростью и необходимостью проявлять осторожность. В этом громадном здании он знал каждый камень. Лично наблюдал, как их вытесывают, придают им форму, шлифуют и укладывают на нужное место. Но сейчас, когда дверь закроется, размеры его чертога, а вместе с ним и вся его сила и власть сожмутся до нескольких комнат.
– Оставь ее открытой, пока возможно, – сказал Угэдэй.
Безусловно, его стражники уже спешат на помощь. Как может столь дерзкая выходка остаться незамеченной? Как это вообще могло произойти?
Где-то в недрах дворца слышался быстрый тяжелый топот; эхо вторило ему со всех сторон. Гуран придвинулся плечом к двери. Внезапно из мрака вынырнула черная фигура, которую Гуран рубанул саблей, но лезвие соскользнуло по пластинчатому доспеху.
– Перестань, Гуран, – сказал невозмутимый голос.
– Субудай! – облегченно выдохнул Угэдэй. – Что там такое происходит?
Темник не ответил. Вместо этого он положил на каменный пол саблю и помог Гурану запереть дверь, после чего снова взял оружие.
– Коридоры полны людей, – сказал он. – Обшаривают каждую комнату. Хорошо, что они не знакомы с расположением покоев, а иначе уже были бы здесь.
– Ты-то как сюда пробрался? – поинтересовался Гуран.
Субудай нахмурился, припоминая:
– Некоторые из них меня узнали, но, похоже, приказа убить меня еще не поступало. Думают, что я тоже участвую в заговоре.
Оглядев группку, сбежавшуюся к нему в покои, Угэдэй поник.
– А где мой сын Гуюк? – осведомился он. – Мои дочери?
– Их я не видел, повелитель, – покачал головой Субудай, – но, по всей видимости, они в безопасности. Нынче цель заговорщиков – ты.
Услышав эти слова, Толуй поморщился.
– Выходит, я привел тебя и наших сыновей в самое опасное место, – проговорил он, оборачиваясь к жене.
Сорхатани, потянувшись, коснулась его щеки.
– Нынче безопасных мест нет, – тихо сказала она.