– Ты находишься в сильной позиции брат, – сказал он. – У тебя есть преданные нойоны, а у меня – обширнейшая империя, управлять которой должны способные люди. С сегодняшнего дня я становлюсь гурханом, предводителем всего народа. Ты принесешь мне клятву верности, а я возвышу тебя и твоих потомков. Империя Цзинь научила нас, как править многими землями, чтобы в столицу стекалась дань.
– А ты не забыл, что случилось с той самой столицей? – ехидно спросил Чагатай.
Глаза Угэдэя опасно блеснули.
– Не забыл. Так что не думай, что когда-нибудь ты приведешь к Каракоруму свое войско. Кровь отца течет в моих жилах точно так же, как и в твоих. И если ты явишься ко мне с мечом, это будет деяние против хана, на защиту которого встанет вся держава. И тогда я уничтожу тебя вместе со всеми твоими женами и детьми, прислугой и приспешниками. Не забывай, Чагатай, что в эту ночь я выстоял. Со мной удача моего отца. Его дух хранит меня. И тем не менее я предлагаю тебе земли, равных которым нет за пределами Цзинь.
– Где я и сгнию, – горько подытожил Чагатай. – Ведь ты запрешь меня там в роскошном дворце, в окружении женщин и золота… – он попытался подыскать еще какие-нибудь слова, в равной степени удручающие, – тронов и яств.
Ужас, в который привела брата такая будущность, вызвал у Угэдэя улыбку.
– Вовсе нет, – сказал он. – Ты создашь там армию, которая может мне потребоваться. Армию Запада, точно так же как Толуй соберет армию Центра, а я – армию Востока. Для одной армии мир стал чересчур велик, брат мой. Ты отправишься в поход туда, куда укажу тебе я, и будешь покорять земли, которые я велю тебе покорить. Мир ляжет к твоим ногам, если ты найдешь в себе силы отвергнуть ту низменную часть себя, которая нашептывает тебе всем владеть и править единолично. Этого я не допущу. Ну а теперь я жду твоего ответа и твоей клятвы. Я знаю, брат, что твое слово – железо, и приму его на веру. Или же я просто убью тебя, сейчас же.
Чагатай кивнул, унылую обреченность вдруг вытеснили новые надежды (а с ними и сомнения).
– Ну, так какой же клятвы ты от меня ждешь? – спросил он наконец, и Угэдэй понял, что одержал верх.
Вместо ответа он протянул меч Чингисхана с рукоятью в виде волчьей головы:
– Поклянись, положив руку на этот меч. Клянись духом нашего с тобой отца и своей честью, что никогда в гневе не пойдешь на меня с оружием. Что признаешь меня как своего гурхана и будешь моим верноподданным и ханом собственных земель и народов, моим оком и карающей дланью. Что бы ни случилось в будущем, на то воля Отца-неба, но в этом ты можешь мне поклясться. Присягать сегодня, Чагатай, мне будут многие. Так стань же первым.
Повсюду уже разнеслась весть о том, что Чагатай пытался взять Каракорум, сделав ставку на своих людей, но проиграл. Это окончательно подтвердилось, когда Угэдэй утром, демонстрируя на чьей стороне сила, проскакал со своими стражниками по городу. Хотя Чагатай тоже ехал с гордо поднятой головой, когда возвращался к своему расположенному за городскими стенами тумену. Оттуда он послал воинов убрать трупы и отвезти их за Каракорум, подальше от глаз. Вскоре о ночных событиях напоминали лишь ржавые пятна на улицах, а мертвецы были скрыты, так же как планы и военные хитрости сильных мира сего. Воины всех туменов, недоуменно пожав плечами, продолжили подготовку к празднествам и небывалым состязаниям, начало которых было назначено на этот день.
Для Хачиуна с Хасаром пока оказалось достаточно и того, что Угэдэй уцелел. Начнутся игры, Угэдэй станет ханом, и еще будет время подумать о будущем. Тумены, которые только накануне были готовы сражаться друг с другом, отрядили команды лучников на стрельбище под Каракорумом. Битвы и распри правителей были для этих воинов чем-то заоблачным. Они радовались, что остались целы их командиры, а еще больше тому, что не отменены игры.
Десятки тысяч собрались на первые сегодняшние состязания. Пропустить их не хотел никто, ведь самое интересное – концовку – увидят всего тридцать тысяч счастливцев в круге, расположенном в центре города. Тэмуге уже позаботился о бумажных знаках, дающих право попасть на арену. Заранее были приготовлены награды: жеребцы, серебро и золото. В то время как Угэдэй боролся за свою жизнь, старики, женщины и дети тихо сидели в темноте, заняв места, откуда можно будет наблюдать за захватывающим дух мастерством соплеменников. По сравнению с этим даже борьба за власть отходила на второй план.
Над восточными воротами Каракорума возвышалась стена стрельбища, сверкая в лучах рассветного солнца. Ее воздвигли в предыдущие дни – массивное сооружение из дерева и железа, на котором разместили свыше сотни мишеней, каждая не больше человеческой головы. А за станом усердно дымили сотни железных жаровен, на которых готовилось угощение для зрителей. Над лагерем витал запах жареной баранины и дикого лука, и даже сознание, что не далее как ночью едва не вспыхнула междоусобная война, не испортило людям аппетит и не приглушило смеха борцов, разминавшихся с друзьями на сухой траве. День выдался погожий, и спины людей, собравшихся чествовать нового хана, приятно припекало солнышко.
Вместе с девятью лучшими лучниками тумена Хасар стоял, ожидая своей очереди. Нужно было успокоиться, но это давалось непросто, и он дышал глубоко и размеренно, взвешивая в руке каждую из четырех выданных ему стрел. Казалось бы, все они одинаковы, изделия искусного мастера, специально выбранного среди оружейников. Но все равно первые три предложенные стрелы Хасар отверг. Понятное дело: нервы и недосып усложняли и без того трудный день, постоянно давая о себе знать. Его то и дело бросало в пот, а тело ныло и болело. Утешало лишь то, что остальные лучники тоже не спали. Хотя молодым, похоже, все нипочем: радостно скалятся, да еще злорадствуют, видя землистую бледность на лицах тех, кто постарше. Для молодежи это день больших возможностей. Те, кому повезет, могут рассчитывать на признание, а также на ценные награды Тэмуге – кружки́ из золота, серебра и бронзы, на каждом из которых лицо Угэдэя. Ожидая своей очереди, Хасар стал прикидывать, как поступил бы Чагатай, если бы его план удался. Увесистые кружки, несомненно, были бы потихоньку изъяты и «утеряны». Хасар тряхнул головой. Чагатай не таков, чтобы не найти им применения. А подобная мелочь его не остановила бы.
Празднество продлится три дня, хотя ханом Угэдэй станет уже на закате первого. Хасар видел, что Тэмуге совсем замотался, стараясь организовать состязания так, чтобы все, кто способен в них участвовать, смогли испытать свои силы и удачу. Он еще жаловался Хасару на сложности – что-то насчет лучников, участвующих также в скачках, и бегунов, участвующих в борьбе. Хасар выслушивать все эти подробности не стал и попросту отмахнулся. Понятное дело: кому-то надо организовывать состязания, только эта работа не для воина. Ну а его книгочею-братцу, который и лук толком держать не умеет, в самый раз.
– Тумен Медвежья Шкура, на рубеж, – скомандовал судья.
Хасар отвлекся от своих мыслей и стал следить за состязающимися. Разумеется, одним из самых искусных лучников был Джебе. Его имя означало «стрела» и было дано ему, когда он подстрелил лошадь самого Чингисхана. Поговаривали, что его люди выйдут в заключительный этап первенства. На Джебе треволнения ночи почти не сказались, хотя ему пришлось сражаться, чтобы спасти Угэдэя. Хасар почувствовал укол зависти, вспомнив времена, когда он сам мог скакать всю ночь напролет, а на следующий день биться без сна, отдыха и пищи, не считая нескольких глотков арака, крови и молока. Впрочем, то славное время он прожил не впустую. Вместе с Тэмучжином они покоряли народы, поставили на колени цзиньского императора. Этим он гордился больше всего, однако сейчас он пожелал бы себе еще несколько лет молодого здоровья – без болезненного похрустывания в бедре, ноющего колена или твердых шишек под правым плечом, где годы назад застряло острие вражьего копья. Сейчас Хасар рассеянно потирал это место, в то время как десятка Джебе выстроилась вдоль черты в сотне шагов от стены стрельбища. На таком расстоянии мишени казались крохотными.
Джебе чему-то рассмеялся и хлопнул одного из своих людей по спине. На глазах у Хасара военачальник нагнулся и несколько раз натянул и отпустил тетиву, разминая плечи. Вокруг тысячи воинов, женщин и детей, собравшихся на стрельбы, умолкли в ожидании, когда стихнет ветерок.
Вот ветер утих, отчего солнце стало припекать гораздо сильней. Стена стрельбища размещалась так, что стрелки отбрасывали длинные тени, но солнце не било в глаза и не мешало целиться. Тэмуге учел все мелочи.
– Готов, – не поворачивая головы, сообщил Джебе.
Его люди стояли с обеих сторон: одна стрела – на тетиве, еще три – на земле. Манера стрельбы не оценивалась, только меткость, но Хасар знал: Джебе будет стрелять с шелковистой плавностью, это вопрос гордости.
– Начали! – скомандовал судья.
Хасар внимательно следил за тем, как стрелки дружно выдохнули, одновременно натягивая луки и пуская стрелы, перед тем как сделать следующий вдох. Десять метнувшихся черточек взвились грациозной дугой и через какое-то время ударили в стену. Туда сразу же побежали судьи, поднятыми флагами сигнализируя о попаданиях.
– Уухай! – доносились их голоса в безмолвном воздухе, сообщая о попадании в центр мишени.
Начало получилось удачным: взметнулись все десять флагов. Джебе улыбнулся своим стрелкам, и, как только судьи отошли, десятка выпустила еще по стреле. Для того чтобы пройти в следующий круг соревнований, было достаточно поразить сорока стрелами тридцать три щитка. Задачу лучники выполнили с демонстративной легкостью: тридцать стрел попали в самый центр, промаха было только два, и общий счет, таким образом, составил тридцать восемь очков. Толпа ликовала, а Хасар ревниво покосился на Джебе, проходящего назад между другими соревнующимися. Солнце уже припекало вовсю, а они, гляди-ка, живы и беспечно веселы.