Тем не менее император едва не достиг южного царства, где, отгородившись от остального мира, правила его родня. Проживи Чингис хотя бы на несколько лет дольше, он бы вошел в те земли, – Хасар был в этом уверен. О сложностях и политических трениях в отношениях между двумя государствами Хасар ничего не знал. Ему было известно лишь, что царство Сун имело огромную армию. Достаточно мощную, чтобы расправиться с государем севера. Или сойтись в сражении с туменом Хасара. Жалко лишь, Чингисхан до этого дня не дожил.
Погрузившись в воспоминания, Хасар повернулся вполоборота, собираясь отдать приказ Хо Са и Самуке, и тут вспомнил, что обоих его товарищей нет в живых, причем уже давно. Он зябко поежился на ветру. Сколько же друзей полегло с той поры, когда они с братьями прятались от врагов в преддверии зимы! И вот из тех испуганных голодных детей выросла новая сила, заставившая считаться с собой весь мир. Но уцелеть удалось лишь Хачиуну, Тэмуге и ему, Хасару. Что и говорить, цена велика, хотя Хасар не сомневался: Чингисхан, даже зная обо всем наперед, заплатил бы ее не скупясь.
– Лучшие из нас, – чуть слышно прошептал Хасар при виде черно-красных Угэдэевых молодцов, которые неуклонно приближались.
Увидев все, что нужно, он снова сел в седло и пронзительно свистнул. К нему стремительно подскакали двое покрытых пылью гонцов, для пущей быстроты и легкости оба они были без оружия, в одних штанах и шелковых рубахах.
– Минганам с первого по четвертый нажать на их западное крыло, – бросил Хасар одному из прибывших. – И не давать врагу рассеяться перед туменом хана.
Гонец, горя молодым задором, поскакал, пересекая поле битвы. Второй терпеливо дожидался, пока Хасар следил за людскими приливами и отливами, словно зоркий сокол, высматривающий добычу в поле. Вот из какой-то укромной норы выскочили зайцы, которых тут же подстрелили из луков довольные телохранители, покинув седла, чтобы подобрать добычу. Еще один признак того, что земля здесь неровная и полна ловушек. Атаковать гораздо опаснее, когда лошадь может невзначай угодить копытом в нору и сломать себе ногу, а при падении погубить седока.
От такой мысли Хасар поморщился. Нет, не видать сейчас легкой победы, не сегодня. Его тумен цзиньская армия превосходила раз в шесть. Даже с приходом Угэдэя и Толуя расклад будет два к одному. Хасар торопился и нагнал цзиньцев по пути на юг, но никак не мог вынудить императора остановиться и принять бой на условиях монголов. Сам Угэдэй предложил взять их в большое кольцо, замкнув его с юга. И вот уже три дня прошли в тягостном промедлении, пока не начало казаться, что император сумеет проскользнуть к границе и быть в безопасности до возвращения Угэдэя.
Хасар вдруг осознал, как ему хотелось бы, чтобы с юга пришел Чингис. Стоило такое представить, как сердце зашлось от радости. Он тряхнул головой, чтобы развеять стариковские грезы. Надо было делать дело, а не мечтать.
– Передай приказ Юсепу, – сказал Хасар посыльному. – Охватить их правое крыло, чтобы оно вытянулось по направлению к хану. Для этого, если надо, можете израсходовать все стрелы. Поручаю Юсепу команду минганами с пятого по восьмой. Две тысячи остаются у меня в запасе. Ну-ка, повтори.
Выслушав гонца, Хасар нетерпеливо кивнул: скачи, да побыстрее.
Глядя на открытое пространство, он прикидывал: цзиньский император, должно быть, уже вырос. Теперь это не гордый маленький мальчик, а мужчина в расцвете сил, правда оставшийся без своих владений. Его бывшими землями правят теперь монголы. А громадные армии его отца сокрушены. Осталась только эта. Знать, потому она так упорно и дерется. Для императора это последняя надежда, и его солдаты это понимают. Граница царства Сун так мучительно близка, а они все еще сильны, и их много, словно ярких ос.
Хасар поскакал обратно к своему резерву. Воины непринужденно сидели и наблюдали за врагом, положив руки на рожки седел. При виде своего военачальника все выпрямились, зная, что он подмечает решительно все.
Было видно, как цзиньские ряды, поблескивая копьями и пиками, перестраиваются, готовясь противостоять новой угрозе. Как Хасар и ожидал, они начали отклоняться от южного направления. Угэдэй мог там и вовсе не появляться. Цзиньский император хотел добраться до сунской границы. Если гнать его вдоль этой границы, императорские солдаты в конце концов выдохнутся, и тогда монгольские тумены сумеют как следует потрепать вражеские фланги. До заката еще оставалось время, и пехотинцы императора устанут раньше монгольских всадников. Первой мишенью Хасара стала цзиньская кавалерия, за дни обстрелов и кровопролитных стычек оторванная от тех, кого должна была защищать. Те, кто уцелел, сейчас жались к центру, посрамленные и сломленные.
Когда Угэдэй доберется до цзиньцев, они окажутся стиснуты между двумя врагами. Хасар пожевал губами, смакуя предполагаемую развязку событий. Ничто так не подтачивает боевой дух, как страх нападения с тыла.
Он смотрел, как первые четыре тысячи воинов медленно движутся сквозь рой стрел, пригибаясь в седле и уповая на крепость своих доспехов. Некоторые на скаку валились наземь, но остальные неуклонно приближались. По их лицам и по лошадям хлестали молодые деревца; кое-где лошади спотыкались. Вот одна упала на колени, но всадник резко дернул поводья и заставил подняться. Хасар смотрел, а у самого сжимающие узду кулаки побелели от напряжения.
В полусотне шагов воздух гудел от стрел. Ближние ряды цзиньцев метнули копья, которые в основном не долетели или запутались в высокой траве. Неровность рельефа сказывалась на стройности конных рядов, но луки поднялись как один. Императорские солдаты подались назад, несмотря на гневный рев своих офицеров. Цзиньцы уже многократно видели такие атаки и приходили в отчаяние. На быстро сокращающейся дистанции монгольские луки могли пробить почти любую защиту. На плечах воинов бугрились мышцы, когда они натягивали тетиву, которую удерживали с помощью специального костяного кольца на большом пальце. Нигде больше не было луков такой убойной силы и таких воинов, способных из них стрелять.
Звонкое теньканье долетало до того места, с которого за боем наблюдал Хасар. Град стрел проделывал во вражеских рядах обширные бреши, отбрасывая солдат, чьи копья и арбалеты уже не могли нанести ответного удара. Хасар азартно кивнул. Кстати, на тех состязаниях ни он, ни Джебе главного приза не взяли. Победа досталась лучникам Субудая. Пусть так, но Хасар тоже знал толк в этом деле.
Тела падали, утыканные стрелами; ветер подхватывал и разносил истошные вопли. Хасар улыбался. Кожа вражеской армии прорвана. Так и хотелось отдать приказ взяться за топоры и копья, чтобы глубже врезаться в ряды неприятеля. Иной раз так удавалось искромсать целые армии, невзирая на всю их силу, бой барабанов и цветастые знамена.
У монголов была безупречная дисциплина, закаленная в битвах по всему свету. Его люди пускали стрелу за стрелой, выбирая цель среди тех, кто пытался увернуться или спрятаться за бесполезным щитом. Передние ряды противников скрестили мечи, многие пали с обеих сторон, пока командиры минганов условным свистом не отозвали охваченных эйфорией людей назад.
Нестройные радостные возгласы пронеслись над уцелевшими цзиньскими рядами, находившимися ближе к центру, но тут люди Хасара, повернувшись в седлах, обдали раскрывшегося врага еще одним дружным залпом стрел. Крики оборвались, а минганы с залихватским гиканьем стали бойко разворачиваться, готовясь к новому броску. На протяжении полумили движение цзиньской армии замедлилось; сзади и по бокам остались груды стонущих и корчащихся раненых.
– А вот и они, – пробормотал Хасар. – Хан прибыл.
Было видно, как по кочковатой земле скачут знаменосцы Угэдэя. Цзиньцы спешно перестроили ряды, выставив над опущенными щитами тяжелые пики, способные пропороть скачущего на них коня. Когда расстояние сократилось до двух сотен шагов, в небо начали подниматься черные волны монгольских стрел. Тысячи и тысячи их стучали хлестким дождем – звук, привычно ласкающий Хасару слух. Цзиньцы у них в руках, внезапно осознал он. Похоже, путь к безопасности императору нынче заказан.
И тут слуха достиг звук, враз перекрывший знакомое с детства пение стрел. Грохот прокатился по полю, словно удар грома. Сзади по рядам воинов поползло тревожное перешептывание. Вдали поднялось облако дыма, частично застлав поле там, где схлестнулись между собой ряды монгольского и цзиньского воинств.
– Что это? – потребовал ответа Хасар.
– Порох, – откликнулся кто-то из телохранителей. – У них есть зажигательные снаряды.
– Как?! – изумился Хасар. – В открытом поле?
Он громко выругался. Он видел, как такое оружие применяют защитники на городских стенах. Железные горшки с черным порошком взрывались осколками раскаленного металла прямо в гуще наступающих воинов. При этом горшки надо было метать подальше, чтобы не пострадали свои же. Представить сложно, как цзиньцы ухитрялись использовать их без потерь среди собственных солдат.
Не успел Хасар собрать мятущиеся мысли, как грянул еще один трескучий раскат. Расстояние приглушило звук, зато он видел, как взрывом разметало людей и лошадей, изувеченные тела которых падали на траву. А следом донесся запах, горелый и удушливо-кислый. За спиной кто-то из людей закашлялся. Цзиньцы снова воспрянули духом, а лицо Хасара стало свирепым.
Все в нем изнывало, стонало от желания галопом лететь на врага, пока тот не успел воспользоваться своим внезапным преимуществом. Натиск Угэдэя не захлебнулся, но потерял напор; дрались лишь охвостья обеих армий, издали напоминая копошение муравьев. Хасар взял себя в руки. Это вам не набег на какое-нибудь пастушье племя. У цзиньцев достаточно солдат и упорства: только ради того, чтобы уничтожить монгольского хана, они готовы положить хоть половину своих людей. Отцу-небу известно, как хочет этого цзиньский император. Между тем воины смотрели на Хасара в ожидании начальственного слова. Стиснув челюсти, он скрежетнул зубами.