Где-то за спиной уже слышались голоса ее сыновей, возвращавшихся после своего восхождения, – легкие, беспечно веселые, хотя и без победных возгласов. Значит, оперившиеся птенцы или уже покинули гнезда, или упорхнули от ловцов. Сорхатани начала собирать свои вещи – укладывать драгоценные иглы и мотки ниток, с машинальной четкостью завязывая узелки. Лучше хоть чем-то заниматься, нежели беспомощно стоять в ожидании. Поэтому она завозилась с переметными сумами и с укладкой порожних бурдюков.
Когда Сорхатани обернулась, рука ее подлетела ко рту: она узнала одинокого всадника, по бокам которого ехали нукеры. Они еще были довольно далеко, и ей хотелось криком поторопить их. Третьим был Мунке, чуть живой от усталости, еле держащийся в седле. На нем коркой запеклась пыль, а ходящие ходуном бока лошади покрывали нечистоты, – судя по всему, нужду сын справлял, не слезая с седла. Известно, что гонцы делают это, только когда известие надо доставить максимально быстро. И сердце Сорхатани содрогнулось от темного предчувствия. Она молчала, когда ее старший сын спешивался, чуть не упав оттого, что у него подкосились ноги. Сильной правой рукой он ухватился за рожок седла, растирая затекшие мышцы. Вот глаза их встретились, и необходимость в словах отпала.
Сорхатани не разрыдалась. Хотя какая-то часть ее знала, что мужа больше нет, женщина стояла прямо, удерживая мятущиеся мысли. Теперь нужно было сделать так много.
– Сын мой, будь гостем в моем лагере, – произнесла она наконец.
Словно в тумане, Сорхатани обернулась к нукерам и велела развести костер и приготовить соленый чай. Остальные ее сыновья сбились кучкой, в молчаливом смятении наблюдая за происходящим.
– Сядь рядом со мной, Мунке, – тихо обратилась она.
Сын кивнул, его глаза покраснели от усталости и горя. Он занял возле матери место на траве и молча кивнул севшим вокруг них Хубилаю, Хулагу и Ариг-Буге. Когда подали соленый чай, первую чашку Мунке, обжигаясь, опорожнил в несколько судорожных глотков, чтобы пробить ком пыли, застрявший в горле. А между тем надо было что-то говорить. Сорхатани чуть ли не выкриком попыталась его остановить, чувства ее кружили в безумном вихре. Пока Мунке молчал, все это было еще не до конца правдой. А если слова вырвутся наружу, то ее жизнь и жизнь ее сыновей изменится, а ее любимый будет потерян навсегда.
– Отец мертв, – выговорил Мунке.
На минуту мать закрыла глаза. Ее лишили последней надежды. Затем она вздохнула – протяжно, тягостно.
– Он был хорошим мужем, – сорвался с ее губ прерывистый шепот. – Воином, возглавлявшим тумен. Я любила его больше, чем это можете понять даже вы. – От слез ее глаза сделались большими, а голос – более грубым: горе стискивало горло. – Расскажи мне, Мунке, что случилось. Не скрывай ничего.
Субудай, натянув поводья у края горной кручи, слез с седла и оглядел раскинувшуюся внизу долину. Он целый день плутал по тропам, чтобы добраться сюда, зато теперь с такой высоты местность просматривалась миль на двадцать, со всеми холмами и лугами, городками и селениями, речушками и перелесками. К западу величаво несла свои воды Волга, но она серьезного препятствия собой не представляла. Субудай уже посылал своих лазутчиков через ее песчаные отмели, чтобы разведать острова и дальние берега. Много лет назад он наведывался в эти земли. Русские тогда и предположить не могли, что кому-то по силам вынести их зиму. Они ошиблись. Тогда Субудай отошел лишь по приказу Чингисхана. Великий правитель отозвал его домой. Но больше такого не повторится: Угэдэй дал ему полную волю. На востоке цзиньские границы под контролем хана. Если удастся сокрушить земли к западу, держава монголов займет все срединные владения от моря до моря – империя столь обширная, что трудно вообразить. Субудаю не терпелось увидеть земли, раскинувшиеся за русскими лесами, а еще дотянуться до сказочных холодных морей и народов, бледных словно призраки, что живут, не ведая солнца.
При виде этого раздолья легко было представить нити власти, тянувшиеся к Субудаю. Он находился в центре паутины из посыльных и лазутчиков. За многие сотни миль от того места, где стоял старый воин, у него на каждом торжище, в каждом селении, городке и в каждой крепости имелись свои люди. Многие из них понятия не имели о том, что монеты, которые идут им в уплату, притекают от монгольских армий. Некоторые из Субудаевых наушников и осведомителей происходили из тюркских племен, разрезом глаз не похожих на монголов. Других Субудай и Бату либо нанимали за плату, либо принуждали силой. Эти бедняги брели с руин и пепелищ поверженных городишек, бездомные и отчаявшиеся, готовые в обмен на жизнь исполнить все, что велят завоеватели. Ханское серебро потоком текло через Субудаевы руки, и он скупал сведения, словно конину или соль, давая за них свою цену.
Военачальник повернул голову в тот момент, когда из-за последнего поворота на верхушке гребня показался Бату. Подъехав, юноша спешился и взглянул на простертые внизу долы со скучливым презрением. Субудай исподволь нахмурился. Прошлое он изменить не мог, равно как и оспорить право Угэдэй-хана вверить этому угрюмому, замкнутому юноше целый тумен войска. Этакий скороспелка с армией может, не ровен час, наломать дров. Но Субудай тем не менее продолжал его пестовать, своими руками превращая в рьяного разрушителя. Одно лишь время способно дать Бату прозорливость и мудрость – качества, которых ему пока недоставало.
Молчали они довольно долго, пока терпение Бату, как верно предугадал Субудай, не иссякло. Этому молодому воину не было присуще ни хладнокровие, ни спокойствие. Он в любую минуту был готов вскипеть гневом, и все вокруг это чувствовали.
– Ну что, Субудай Багатур, я прибыл. – Почетное звание военачальника – «храбрый» – Бату произнес со скрытой насмешкой. – Что же там такое доступно лишь твоему взору?
Субудай ответил с невозмутимостью, способной разозлить юношу:
– А вот что. Когда мы двинемся, Бату, твои люди не смогут просматривать местность. И в итоге, может статься, заблудятся или напорются на какое-нибудь препятствие. Видишь вон там невысокие холмы?
Бату вгляделся туда, куда указал ему Субудай.
– Отсюда заметно, как близко они сходятся, оставляя посередине зазор… в милю или две. Четыре-пять ли по цзиньским меркам. Мы могли бы устроить там засаду, спрятав с каждой стороны по мингану. Завязав с русскими бой чуть дальше этих холмов, мы затем ложным отступлением затянем их в этот зазор, и обратно из ловушки они уже не выйдут.
– Ну и что здесь нового? – усмехнулся Бату. – О ложных отступлениях мне и так известно. Я-то думал, ты сообщишь что-то более интересное, из-за чего мне стоило тащить лошадь на эту горищу.
Секунду-другую Субудай сверлил Бату холодным взглядом, но тот выдержал его с дерзкой надменностью.
– Да, орлок Субудай? Ты желаешь о чем-то мне сказать?
– О важности правильно выбрать место, – ответил тот. – А еще о том, что его следует хорошенько разведать: нет ли там скрытых препятствий.
Бату, спесиво фыркнув, снова посмотрел вниз. Невзирая на заносчивость юноши, Субудаю было ясно, что он вбирает в себя все подробности рельефа, пытливо вглядываясь в них и запоминая. Учеником он был на редкость строптивым, но сметкой не уступал никому. Иногда, глядя на Бату, Субудай вспоминал его отца, и это вмиг остужало его раздражение.
– Расскажи, о чем говорит тебе построение наших туменов, – сменил тему Субудай.
Бату пожал плечами. С высоты ему было видно пять огромных колонн, медленно текущих внизу. Одного взгляда на них юноше хватило для уяснения маневра.
– Идем пятерней. Движемся порознь, атакуем вместе. Пять пальцев охватывают как можно больше земли. Гонцы поддерживают меж ними связь, позволяющую быстро реагировать на любое действие врага. Все это ввел в обиход, кажется, мой дед. И с тех пор такой подход всегда себя оправдывал.
Отвернувшись от военачальника, Бату улыбнулся. Он знал, что такое построение ввел как раз Субудай, но приятно было лишний раз ему досадить. А между тем строй действительно что надо: небольшая армия прокатывалась по обширнейшей территории, разоряя на своем пути города и поселки, так что сзади оставались лишь пепелища. А сходились колонны, лишь когда появлялись основные силы врага: гонцы стремглав сводили тумены воедино, в кулак, способный разбить сопротивление до того, как войско противника начнет атаку.
– Глаза твои зорки, Бату. Расскажи, что тебе еще известно о порядке построения наших войск.
Спокойный голос Субудая выводил из себя, и Бату на это клюнул, решив показать старому вояке, что в его уроках не нуждается. Он заговорил быстро и отрывисто, рубя ладонью воздух:
– Перед каждой колонной скачут разведчики – группами по десять человек. В поисках врага они могут вырываться вперед хоть на восемьдесят миль. В центре перемещаются повозки с семьями, со всем скарбом и юртами, быки, верблюды с барабанщиками, а также шатры в разобранном виде, счет которых может идти на тысячи. Есть еще передвижные кузницы на кованых колесах, с запасом железа. Это, кажется, придумал ты. С ними шагают мальчишки и пехотинцы – наши последние защитники, если вдруг воинов удастся одолеть. А вокруг них передвигаются стада овец и коз, ну и, само собой, табуны запасных лошадей, по три и более на одного воина. – Юноша говорил все увлеченнее, радуясь возможности показать свою осведомленность. – Далее идут минганы тяжелой конницы туменов. А за ней – заслон из легкой конницы, которая первой осыпает врага стрелами. Ну а совсем уж в конце плетутся замыкающие, мечтая быть поближе к первым рядам, а не топтаться по дерьму всех впереди идущих. Что еще? Перечислить имена командиров? Орлок, возглавляющий все войско, – это ты; во всяком случае, мне так сказали. В плане родословной тебе похвастаться нечем, поэтому я тот самый родич Чингисхана, чье имя значится в приказах. Вообще, устроено как-то странно, но это мы, пожалуй, обсудим как-нибудь в другой раз. Тумены возглавляем я, а также Хачиун, Джебе, Чулгатай и Гуюк. Тысячники у нас, если по старшинству…