вать. Хан – ее нареченный брат, он болен и в печали. Как смеет, какой-то цзиньский евнух препятствовать ей повидаться с ним!
Приближаясь, она тщетно искала взглядом яркие шелка того чинуши. И чуть не сбилась с шага, когда заметила на его месте Яо Шу. А того расфуфыренного толстяка, с которым она препиралась нынче утром, и след простыл. Между тем Яо Шу обернулся. Настроен он явно был решительно. Сорхатани пришлось на ходу перестраивать планы, с каждым мгновением скидывая с себя гнев, подобно тому как змея скидывает свою кожу.
К блестящей кованой двери она приблизилась уже неторопливо, обворожительно улыбаясь ханскому советнику. Хотя застать перед дверями еще одного цзиньца, особенно с такими полномочиями, было для нее неприятным сюрпризом. Такого, как Яо Шу, не проймешь ни лестью, ни угрозами. К тому же Сорхатани, даже не глядя на своих сыновей, могла сказать, что перед учителем они испытывают благоговейный страх. За разные проступки от него доставалось каждому из четверых, особенно жестокую трепку он задал Хубилаю, подложившему советнику в туфлю скорпиона. И вот теперь этот самый человек стоял перед вдовой Толуя с лицом столь же непреклонным, как и у бдящих по бокам от него стражников.
– Сегодня, госпожа, хан посетителей не принимает. Я сожалею, что тебе пришлось впустую проделать путь через весь город. Хотя нынче на рассвете я отправлял гонца с сообщением, что лучше остаться дома.
Свое раздражение Сорхатани скрыла за улыбкой. Решение поселить ее на другом конце города было еще одним явным отзвуком чьих-то посторонних голосов. Знай Угэдэй о ее прибытии, он наверняка предоставил бы ей покои во дворце.
В бесстрастном лице Яо Шу Сорхатани увидела вызов.
– Что у вас тут стряслось, советник? – злобно прошипела она. – Уж не заговор ли? Вы что, умертвили хана? Отчего по дворцовым коридорам Каракорума в последнее время разгуливают одни цзиньцы?
Потрясенный Яо Шу только вдохнул, чтобы что-то сказать, но Сорхатани, не сводя с него глаз, демонстративно обратилась к сыновьям:
– А ну, Мунке, Хубилай, приготовьте мечи. Я больше этому человеку не доверяю. Он заявляет, что хан отказывается принять жену своего любимого брата.
Она с облегчением услышала, как у нее за спиной лязгнул металл, но что еще важней, заметила внезапное сомнение на лицах стражников.
– Вокруг хана вьется целый рой из слуг, писцов, наложниц и жен, – с нажимом сказала Сорхатани. – И тем не менее где его старшая жена Дорегене? Почему она не помогает мужу бороться с болезнью? Как так получается, что я ни от кого не могу добиться ответа на вопрос, когда его видели живым – сколько дней, а то и недель назад?
От женщины не укрылось, что нарочитая уверенность Яо Шу под тяжестью таких обвинений как будто дала трещину.
– Хан очень болен, как ты сама говорила, – ответил он. – И он распорядился, чтобы во дворце была тишина. Я его советник, Сорхатани. Я не уполномочен сообщать, куда отправилась его семья, тем более обсуждать это в коридоре.
Цзинец и вправду был несвободен в своих действиях, а потому Сорхатани продолжала давить на слабое место, которое нащупала, – на его природное добросердечие.
– Так ты говоришь, Яо Шу, его семья уехала? Гуюк сейчас с Субудаем, – это мне известно. Про дочерей Угэдэя я не знаю, так же как и про детей от других его жен. Выходит, Дорегене здесь нет?
Услышав этот простой вопрос, советник лишь сверкнул глазами.
– Понятно, – продолжила Сорхатани. – Видимо, она в летнем дворце на реке Орхон. Да, именно туда я бы ее услала, если бы вздумала захватить власть в этом городе. Если бы намеревалась умертвить хана на его ложе и заменить его… кем? Его братом Чагатаем? А? Он не заставит себя долго ждать, да, Яо Шу? Такова ваша задумка? Так что лежит за этой дверью, советник? Что вы здесь натворили?
Голос женщины становился все громче и пронзительней. Яо Шу болезненно морщился от резкости ее тона и определенно не знал, что делать. Велеть стражникам ее утихомирить он не мог: рядом стояли готовые вступиться сыновья. Понятно, что любой, кто тронет ее хоть пальцем, вмиг лишится руки. Особенно грозно смотрелся Мунке, давно уже не тот замкнутый задумчивый мальчик, каким когда-то был. Яо Шу намеренно смотрел на Сорхатани, но чувствовал на себе холодный взгляд Мунке.
– Госпожа, я должен следовать распоряжениям, которые мне даны, – начал он снова. – Входить в эту дверь запрещено решительно всем. Хан никого не принимает. Он не обязан отчитываться ни перед тобой, ни передо мной. Прошу тебя, проведи этот день в городе. Отдохни, подкрепись. Быть может, он примет тебя завтра.
Сорхатани напряглась так, словно собиралась наброситься на советника. И все же дворцовая служба не превратила Яо Шу в слабака. Сыновья, помнится, рассказывали ей, как он однажды в саду выхватил стрелу прямо с натянутой тетивы. Казалось, вечность минула с тех пор, когда был еще жив ее муж… На глаза сами собой навернулись слезы, которые женщина сморгнула. Сейчас время для гнева, а не для сожаления. Если, не дай бог, расплачется, в эту дверь она сегодня не войдет.
И Сорхатани сделала глубокий вдох.
– Убийство! – закричала она. – Хан в опасности! Сюда, быстрее!
– Да нет никакой опасности! – сердито ответил Яо Шу.
Сумасшедшая, одно слово. Чего она пытается добиться, вопя, словно ошпаренная кошка? А по коридору уже раздавался топот быстро бегущих ног. Вот досада… Та ночь, после которой Угэдэй стал ханом, все еще была болезненно памятна дворцовой страже. При малейшем признаке опасности стражники сбегались всем скопом.
Секунда-другая – и коридор с обеих сторон перегородили примчавшиеся воины, во главе которых стояли тысячники в черных с красным лакированных доспехах и с обнаженными мечами в руках. Яо Шу поднял обе руки, показывая ладони.
– Налицо недоразумение… – начал он.
– Никакого недоразумения здесь нет, – осекла его Сорхатани. – Алхун, – обратилась она к старшему из стражников.
Яо Шу мысленно застонал. Разумеется, она знает здесь всех по именам. Какая удивительная память на такие подробности. Хотя, может, это была часть ее замысла – выведать и запомнить имена заступивших на стражу. Мысли заметались в поиске слов, которые бы спасли положение.
– У госпожи горячка, – бросил он.
Его слова стражник пропустил мимо ушей.
– Что за шум? – спросил он Сорхатани напрямую.
Женщина потупила голову. К досаде Яо Шу, на ее глазах сверкали слезы.
– Этот цзиньский чиновник не может объяснить, куда делся хан, которого уже много дней никто не видел. И говорит он путано. Его слова, Алхун, вызывают у меня подозрение. Я ему не верю.
Алхун кивнул – человек быстро соображающий и быстро действующий, как и подобает воину его ранга.
– Советник, тебе придется посторониться, – повернулся он к Яо Шу. – Мне необходимо проверить, что с ханом.
– Он приказал… – начал было Яо Шу, но стражник лишь пожал плечами:
– Вот и поглядим. Отойди в сторону, сейчас же.
Двое стояли, вызверившись друг на друга и явно позабыв о том, что они в коридоре не одни. Ханский советник держался твердо. Еще немного – и того гляди прольется кровь. Напряженную паузу прервала Сорхатани:
– Яо Шу, ты, безусловно, будешь нас сопровождать.
Советник раздраженно дернул головой, но тем не менее Сорхатани предложила ему выход, и он за это ухватился.
– Что ж, очень хорошо, – бросил он и, обращаясь к Алхуну, добавил: – Твоя бдительность делает тебе честь. Однако этих четверых с мечами к хану ты допустить не можешь. И всех вначале обыскать на наличие оружия.
Сорхатани хотела воспротивиться, но тут Яо Шу восстановил равновесие сил.
– Будет как я сказал, – настоял он.
– Они останутся здесь, – поспешно кивнула Сорхатани, чтобы не упустить момент. На самом деле это ее вполне устраивало. Сыновья сделали свое дело, обеспечив ей поддержку возле двери. А присутствовать при разговоре им незачем.
Нахмурившись, Яо Шу поднял небольшой медный засов – резной, в форме свернувшегося дракона. («Вот вам еще один признак цзиньского влияния на хана», – мимолетно подумала Сорхатани.) В дверях на всех дохнуло холодным ветром.
Светильники были погашены, мутноватый свет сочился лишь из открытого окна. Ставни распахнуты с такой силой, что одну из них наполовину сорвало: лопнула петля. Змеисто вились шелковые занавеси, шурша и упруго похлопывая при каждом порыве ветра.
В комнате оказалось очень холодно – настолько, что изо рта при дыхании шел парок. Наружная дверь захлопнулась, и сердце Сорхатани тревожно екнуло при виде неподвижной фигуры, распростертой на кушетке посреди комнаты. Как мог Угэдэй терпеть такой холод, лежа в одной лишь шелковой рубахе и исподних штанах? Он лежал на спине, уставясь в потолок. В глаза бросались его синюшные ступни.
При виде вошедших хан не шевельнулся, и на секунду Яо Шу стало еще холодней от мысли, что перед ними не хан, а его безжизненное тело. Но затем советник заметил исходящий от безмолвной фигуры бледный парок и вздохнул с облегчением.
На какое-то время все замешкались, не зная, как быть. Алхун убедился, что хан жив, так что его задача была выполнена, но теперь следовало перед уходом извиниться за вторжение. Помалкивал и Яо Шу, чувствуя себя виноватым в том, что нарушил указание никого не впускать. Получается, Сорхатани обвела их всех вокруг пальца.
Разумеется, ей и надлежало заговорить первой.
– Мой повелитель, – произнесла она. – Мой хан. – Последнее прозвучало чуть громче, перекрывая шум ветра, но Угэдэй все ее слова встретил одинаково безучастно. – Я пришла к тебе в моем горе.
В ответ все то же молчание. Яо Шу со злорадным интересом наблюдал, как вдова Толуя сжала челюсти, явно сдерживая раздражение. Советник подал знак увести ее. Стражник поднял руку, намереваясь взять Сорхатани за локоть, но она отмахнулась.
– Мой муж пожертвовал ради тебя своей жизнью, повелитель. Как же ты думаешь распорядиться этим даром? Лежа посреди холодной комнаты в ожидании смерти?