Первым Чингиса приметил Хачиун. Смеясь над какой-то шуткой Хасара, он увидел, как Чингис сел в седло и взялся за поводья своей любимой кобылы. Заинтересовавшись, что привлекло внимание брата, Хасар повернулся, и оба притихли. Чингис вел лошадь между юртами с очевидным намерением уехать прочь.
Сначала братья оставались на месте, и Хасар закончил историю про одного из своих нукеров, его жену и ее коварный план. Выслушав рассказ, Хачиун вяло улыбнулся, и Хасар снова взглянул на Чингиса. Хан уже достиг окраин лагеря, и лошадь несла его на травянистую равнину.
– Что это он делает? – озвучил Хачиун свои мысли.
Хасар пожал плечами.
– Поедем узнаем, – предложил он. – Из тебя плохой собеседник, брат. Чингис скорее поймет шутку.
Хачиун и Хасар поскакали через обширный лагерь наперерез Чингису. Уже смеркалось, и равнина расстилалась перед ними, залитая золотым солнцем. Воздух был еще теплым. Приближаясь к хану, братья чувствовали себя легко и окликнули его.
Чингис не ответил им, и Хачиун в первый раз нахмурил брови. Он подъехал ближе, но Чингис не взглянул на брата. Лоб хана блестел от пота. Хачиун обменялся взглядом с Хасаром, и оба с двух сторон поравнялись с Чингисом, приноравливаясь к его скорости.
– Чингис? – позвал его Хасар.
Ответа снова не последовало, и Хасар замолчал, решив, что брат все объяснит в свое время. Трое братьев мчались далеко в степь, пока скопище юрт не осталось позади белым приземистым холмиком, а блеяние скота не стихло до едва слышного шума.
Хачиун заметил, что хан весь в поту. Брат был неестественно бледен, и Хачиуну, заподозрившему неладное, стало не по себе.
– Что произошло? – спросил он. – Чингис? Что случилось?
Брат продолжал молча скакать, будто ничего не слышит, и Хачиун по-настоящему встревожился. Он подумал: а что, если преградить путь его лошади и остановить этот побег из лагеря? Хан слабо держал поводья в руках, едва сохраняя контроль над кобылой. Хачиун недоуменно покачал головой.
В последних лучах догоравшего солнца Чингис повалился на бок и упал с лошади. От неожиданности братья на мгновение раскрыли рты, и Хачиун с криком спрыгнул на землю и бросился к брату.
В тусклом свете они не могли разглядеть сразу ни мокрое широкое пятно на халате у талии, ни темные подтеки крови на седле и ребрах кобылы. Лишь когда Чингис упал и его халат распахнулся, увидели братья страшную рану.
Хачиун приподнял тело Чингиса с земли, зажав ладонью рану в тщетной попытке остановить красный поток, уносящий жизнь брата. Хачиун без слов обратил взгляд на Хасара, по-прежнему сидевшего в седле. Тот тоже молчал, словно лишился дара речи от потрясения.
Чингис закрыл глаза. Боль от ушиба, полученного при падении, вывела его из ступора. Дыхание было неровным, и Хачиун прижал брата ближе.
– Кто это сделал, брат? – спросил Хачиун, едва сдерживая рыдания. – Кто это сделал?
Он не отправил Хасара за лекарем. Братья видели слишком много ран за свою жизнь. Хасар отрешенно спустился на землю, ноги, точно ватные, подкосились. Он беспомощно упал на колени рядом с Хачиуном и взял Чингиса за руку. Кровь на коже уже начала холодеть. Теплый ветер дул с равнины, принося с собой запах рисовых полей.
Чингис вздрогнул в объятиях Хачиуна, голова запрокинулась, упав тому на плечо. Лицо почти побелело, но глаза внезапно открылись. В них блеснула искра сознания, и Хачиун обнял брата покрепче, отчаянно пытаясь остановить кровотечение. Когда Чингис заговорил, его голос звучал чуть громче шепота.
– Хорошо, что вы тут, рядом со мной, – произнес он. – Я упал?
– Кто это сделал, брат? – снова спросил его Хачиун, не скрывая навернувшихся слез.
Но Чингис как будто не слышал его.
– За все надо платить, – сказал он.
Его глаза снова закрылись, и Хасар, снедаемый горем, вымолвил что-то бессвязное. Хан шевельнулся в другой раз, и, когда он заговорил, Хачиун прижал ухо к его губам.
– Раздави Си Ся, – прошептал Чингис. – Ради меня, брат, раздави их всех.
Его дыхание резко прервалось, и огонь в желтоватых глазах быстро потух. Хан был мертв.
Хасар поднялся, не осознавая, что делает. Его взгляд был прикован к братьям, внезапно показавшимся ему такими маленькими посреди широкой равнины. Он со злостью вытер слезы, резко хватая ртом воздух, чтобы удержать внутри волну отчаяния, грозившую прорваться наружу. Но горечь подкатила с такой быстротой, что он не смог сдержаться. Раскачиваясь из стороны в сторону, Хасар смотрел вниз, на свои руки, обагренные ханской кровью.
Медленно Хасар обнажил меч. Шуршание ножен привлекло внимание Хачиуна, и он поднял глаза на брата. Его мальчишеское лицо исказилось от злобы, грозившей в любой момент вылиться через край.
– Погоди, Хасар! – крикнул ему Хачиун, но брат оставался глух ко всему, что тот мог бы сказать.
Хасар вернулся к лошади, мирно щипавшей траву. Одним прыжком он оказался в седле и пустил испуганного скакуна галопом назад к юртам лагеря. Хачиун остался один, качая на руках тело брата.
Чахэ сидела на постели, потупив взор на кровавые пятна на одеяле, и гладила их рукой. Принцесса точно находилась в трансе, не в силах поверить в то, что она до сих пор жива. Слезы катились по ее щекам при воспоминании о выражении лица Чингиса. Когда она пырнула мужа ножом, его дыхание сбилось, и он отстранился с ножом глубоко в животе. Чингис смотрел на нее с искренним недоумением, затем выдернул клинок и швырнул его в угол у двери, где нож так и лежал до сих пор.
– За что? – спрашивал он.
Слезы ручьем катились из глаз, когда она вспоминала его слова. Поднявшись, она подошла к ножу и взяла его в руки.
– Си Ся – мой дом, – рыдая, ответила она.
Чингис мог бы убить ее. Чахэ не знала, почему он этого не сделал тогда. Напротив, продолжая смотреть на нее, Чингис поднялся с постели. Он знал, что умрет. Чахэ была уверена в этом. Осознание близкой смерти так явно читалось в его желтых глазах, лицо внезапно покрыла бледность. Потом он поплотнее запахнул халат, крепко прижимая рукой растущее кровавое пятно. Чингис ушел и оставил ее одну, а она так и сидела на постели, оплакивая родного ей человека.
Хасар возвращался в лагерь. Его конь мчался галопом по лабиринту проходов между юртами, но Хасару не было дела до тех, кто оказывался у него на пути. Люди шарахались в сторону и уступали дорогу, догадываясь, что произошло нечто важное. Лишь немногие видели, как хан покидал лагерь, зато многие видели теперь возвращение Хасара с выражением лютой ярости на лице.
Вот и ханская юрта. Казалось, Чингис покинул ее всего пару мгновений назад, но все изменилось с тех пор. Хасар на скаку спрыгнул с коня и, чуть спотыкаясь, взбежал по ступеням и ногой распахнул дверь в полумрак жилища.
Тяжело дыша, он заглянул внутрь. На постели лежала Чахэ. Глаза ее были пусты, как стекло. Хасар подошел ближе и встал над ее неподвижным телом, опустив взгляд на перерезанное горло и окровавленный нож под рукой. Все выглядело так тихо и спокойно, но мирная сцена показалась Хасару оскорбительной.
Закричав нечеловеческим голосом, он схватил Чахэ за руку и дернул так сильно, что тело безвольно скатилось на пол. Обезумев, Хасар ударил мечом в ее грудь и рубил до тех пор, пока сам не покрылся кровавыми брызгами и не сбился с дыхания, а голова Чахэ не отделилась от тела.
Когда Хасар снова появился в дверном проеме, привлеченные шумом телохранители хана уже собрались на улице перед юртой. Они заметили кровь на лице Хасара и дикое безумие в его глазах, и Хасару показалось, что ханские стражи готовы наброситься на него.
– Где хан? – спросил один из них, нацеливая лук в грудь Хасара.
Хасар не мог не считаться с угрозой, но едва ли был способен заставить себя говорить. Он с трудом поднял руку и указал на чернеющую равнину далеко за кольцом костров и факелов, которые уже зажглись в лагере.
– Он мертв, – ответил Хасар. – Он лежит там, в траве. А цзиньская шлюха, которая убила его, лежит за моей спиной. Теперь уйдите с дороги.
Хасар зашагал вниз, и ханские стражи в ужасе и смущении расступились перед ним. Он не заметил, как один из них проскочил в юрту. Надрывный крик стражника застал Хасара уже в седле. Расправа над безжизненным телом не утолила его гнев, и Хасар снова пустил коня вскачь. Юрта Чахэ стояла неподалеку, и полководец теперь искал детей второй ханской жены, намереваясь отплатить за ее поступок.
Домчавшись до юрты, Хасар вбежал внутрь, но уже через пару мгновений выскочил на улицу. Юрта была пуста. Заметив служанку-китаянку, пятившуюся прочь от окровавленного темника, Хасар схватил ее за горло, когда китаянка в ужасе опустилась перед ним на колени.
– Дети Чахэ! – кричал он, безжалостно сжимая пальцы на горле служанки. – Где дети Чахэ?
От удушья женщина багровела, пока Хасар наконец не отпустил ее. Давясь кашлем, служанка лежала на земле, и Хасар занес над ней меч.
– Они с Бортэ, господин. Прошу вас, мне ничего не известно.
Хасар уже был в движении. Его конь, испуганный запахом крови на одежде хозяина, ускакал прочь. И Хасар, держа меч в руке, помчался со всех ног в поисках нужной юрты. Слезы наворачивались на глаза, когда он думал о брате, чье тело остывало теперь на равнине. За все будет расплата.
Вокруг жилища Бортэ собралось много народа. Молва уже разошлась по лагерю, и люди, забыв про еду и сон, покидали дома. Хасар почти не замечал толпы, его взор был занят только поиском нужной юрты. Наконец он увидел ее. Внутри кипела жизнь, слышались звонкие голоса и смех. Хасар без раздумий налетел на дверь всей своей массой, кожаные петли оборвались, и дверь рухнула на пол.
Хасар ввалился внутрь следом за дверью и остановился перед напуганной семьей своего брата. Там были Бортэ и Угэдэй. Прежде чем дядя сумел выпрямиться, Угэдэй вскочил на ноги и встал перед ним, положив руку на рукоять меча. Едва замечая его, Хасар гневно глядел на четверых детей, рожденных Чахэ: двух девочек и двух мальчиков. Они застыли в свете лампы и испуганно разглядывали окровавленную одежду своего дяди.