– Думаю, к новолунию стены ему понадобятся.
Хачиун машинально огляделся, не подслушивает ли кто. Нет, вокруг лишь колыхание травы, которую мирно щиплют их две низкорослые лошадки. А там, дальше на солнышке, упражняются воины, готовясь к обещанным Угэдэем небывалым состязаниям. Главные награды – серые шелкогривые жеребцы, а также доспехи – ждут борцов и лучников, хотя без вознаграждения не останется никто, даже победители в забеге через поле. Куда ни глянь, повсюду сейчас увлеченно тренировались – кто группами, кто поодиночке; в подозрительной близости никто не ошивался.
Хачиун успокоился.
– Ты что-нибудь слышал?
– Ничего. Однако лишь глупец может полагать, что все как один принесут ему клятву в верности. Угэдэй не глуп и не труслив. Он остановил меня, когда я вышел из себя после… – на секунду Хасар умолк, на какое-то мгновение его взгляд сделался холодным и отчужденным, – после того, как не стало Тэмучжина. – Он еще раз глотнул арака. – Если бы Угэдэй потребовал принести клятву тогда, сразу после кончины хана, никто не осмелился бы поднять на него руку. Но теперь?
Хачиун мрачно кивнул:
– Теперь иное. Чагатай сейчас тоже набрал силу, и добрая половина народа подумывает, а отчего бы ханом не стать ему.
– Вот что я скажу тебе, брат, – с решительным видом проговорил Хасар. – Быть крови. Хоть так крути, хоть эдак, но быть. Надеюсь, Угэдэй знает, когда миловать, а когда резать глотки.
– У него есть мы. – Хачиун выдержал многозначительную паузу. – Для того я и хотел здесь встретиться, брат, чтобы сообща обсудить, как благополучно провозгласить его ханом.
– Меня, Хачиун, не для того под эти белые стены звали, чтобы спрашивать моего совета. Я думаю, и твоего тоже не спросят. Ты не знаешь, доверяет ли он нам больше, чем остальным. Спрашивается, с какой стати? Ты и сам мог бы стать ханом, если б захотел. Это ведь ты считался наследником Тэмучжина, пока его сыновья подрастали.
Хасар видел недовольство брата. Стан буквально гудел от всех этих пересудов, которые им обоим надоели.
– В любом случае ты лучше, чем Чагатай. Ты видел, как он нынче разъезжает со свитой своих прихлебаев? Молодой такой, возмужалый.
С высоты повозки он демонстративно сплюнул наземь.
Хачиун улыбнулся:
– Уж не завидуешь ли ты, брат?
– Не ему. Разве что грущу о своей молодости. Все время что-нибудь да болит. Старые раны, старые колени, да еще плечо меня терзает, когда ты не уберег меня от удара.
– Уж лучше оно, чем зависть, – рассудил Хачиун.
Хасар только хмыкнул.
Оглянувшись, он увидел, как к ним через поле приближаются Джебе с Субудаем. Уже по тому, с какой уверенностью военачальники шагали по летней траве, было видно, что они пользуются непререкаемым авторитетом и властью. Хачиун с Хасаром переглянулись, пряча улыбку.
– Чай в чайнике, мясо в котле, – по-свойски приветствовал вновь прибывших Хасар. – А мы тут обсуждаем, как уберечь Угэдэя, чтобы он и впредь нес девятихвостое белое знамя.
Символ объединенных племен по-прежнему трепетал у него над головой. Конские хвосты когда-то пестрели цветами разных племен, пока Чингисхан не велел их выбелить. И никто не смел посягнуть на этот знак власти, равно как и оспорить право Хасара пользоваться повозкой.
Субудай удобно устроился на краю настила, свесив с него ноги, и потянулся за лепешками и мясом. Он знал – Хачиун с Хасаром ждут, что он им скажет. По природе своей немногословный и не любящий лишнего внимания, Субудай неторопливо поел и пару раз хлебнул арака.
В общем молчании Джебе облокотился о войлочную стену и с расстояния озирал город, зыбким белым миражом подрагивающий в переливчатых струях теплого воздуха. Горел золотом купол Угэдэева дворца: казалось, что из города смотрит на них желтый глаз.
– А ко мне подходили, – поделился наконец Джебе.
Субудай перестал жевать. Хасар, скосив глаза, отнял ото рта бурдюк, к которому хотел было приложиться.
– Что вы так смотрите? – повел плечами Джебе. – Можно подумать, вы не знали, что это рано или поздно произойдет. Не со мной, так с кем-нибудь другим из нас. Посланец был незнакомый, без знаков отличия.
– От Чагатая? – уточнил Хачиун.
Джебе кивнул:
– А от кого же еще? Но без имен. Они мне не доверяют. Так, легкая проба, куда я после этого метнусь.
– Вот ты и метнулся, – криво усмехнулся Субудай, – на виду у всех. Нет сомнений, что у них теперь за тобой догляд.
– Ну и что с того? – с вызовом посмотрел Джебе. – Я по-прежнему предан Чингисхану. Или я хоть раз назвался своим родовым именем Зургадай? Нет, я ношу имя, которым меня нарек Чингис, и храню верность его сыну, которого он назвал наследником. Какое мне дело до того, кто и что подумает, видя меня за беседой с его темниками?
Субудай со вздохом отложил недоеденный кусок:
– Мы знаем, кто, вероятнее всего, попытается помешать Угэдэю стать ханом. Только не знаем, как они думают это обставить и сколько народу их поддержит. Подойди ты ко мне тихонько, Джебе, я бы поручил тебе согласиться на все, что они предлагают, и выяснить, что у них на уме.
– Кому хочется красться впотьмах, Субудай? – презрительно спросил Хасар, взглянув при этом на брата с расчетом на поддержку.
Но тот отвел глаза и покачал головой:
– Субудай прав, брат. Дело не только в том, чтобы продемонстрировать нашу позицию Угэдэю и тем достойным людям, которые за нами пойдут. Ты пойми, до Тэмучжина никакого хана у нашего народа не было, а потому нет и законов, по которым переходит ханская власть.
– Законы диктует сам хан, – не моргнув глазом ответил Хасар. – Я не видел никого, кто бы сетовал, когда он велел нам всем присягнуть Угэдэю как своему наследнику. Чагатай, помнится, и тот преклонил колени.
– Потому что выбор у него был пасть ниц или умереть, – сказал Субудай. – А теперь, с кончиной Чингисхана, вокруг Чагатая собрались те, кто нашептывает ему в оба уха. А нашептывают они одно: что единственная причина, по которой он не стал наследником, – это его вражда с братом Джучи. А теперь получается, что Джучи нет в живых и дорога свободна.
Он на секунду умолк, вспоминая снег, окрасившийся кровью. При этом лицо его было абсолютно непроницаемым и бесстрастным.
– У нас еще не сложилась традиция передачи власти, – устало продолжал Субудай. – Да, Чингисхан избрал своего наследника, но ум его при этом был затуманен гневом на Джучи. А ведь незадолго до того он открыто благоволил именно Чагатаю и ставил его выше остальных своих сыновей. Разговоры об этом так и бурлят. Мне иногда кажется, заяви Чагатай о своих притязаниях в открытую и пойди на Угэдэя с мечом – добрая половина войска не станет ему препятствовать.
– Зато другая разорвет в клочья, – упрямо вздернул подбородок Хасар.
– И в одно мгновение у нас вспыхнет междоусобица, да такая, что держава расколется надвое. И все, что построил Чингисхан, сгорит почем зря в этом губительном пламени. Думаете, пройдет много времени, прежде чем на нас двинутся арабы или цзиньцы?.. Вот и я о том же. Так что, если нас ждет такое будущее, я лучше отдам девятихвостое знамя Чагатаю нынче же. – Видя недоуменно-рассерженные взгляды собеседников, он поднял руку. – Только не подумайте, что это речь изменника. Разве я не выполнял приказы Чингиса даже тогда, когда все во мне криком кричало о его неправоте? И память его я не предам. Ханом я хочу видеть Угэдэя – таково мое слово.
Субудаю снова, в который раз, подумалось о молодом еще человеке, поверившем его словам о том, что он даст его людям уйти. Да, его, Субудая, слово ничего не стоит, а некогда и впрямь было из железа. Это была старая рана, но она вновь начинала кровоточить.
– Ты заставил меня поволноваться, – сказал Хасар.
Субудай посмотрел без улыбки. Он был моложе обоих братьев, но они терпеливо ждали, что он скажет. Да, он и вправду слыл великим военачальником, стратегом, способным продумать и осуществить атаку на любой местности и вырвать победу. Они знали, что с ним у Угэдэя есть шанс.
– Субудай, – настороженно хмурясь, сказал Хачиун, – тебе тоже надо себя беречь. Ты слишком ценен, чтобы тебя потерять.
– Надо же… – Субудай вздохнул, – слышать такие слова, и где? Возле юрты моего хана! Ты прав, мне следует соблюдать осторожность. Я – помеха для того, кого мы все опасаемся. Надо быть уверенным, что твои стражи – именно те люди, которым можно доверить свою жизнь, что они не поддадутся ни на подкуп, ни на угрозы и обо всем сообщат тебе. Если у твоего телохранителя вдруг пропадают жена и дети, можешь ли ты по-прежнему доверять ему свой сон?
– Какая жуткая мысль, – помрачнел Джебе. – Неужто ты и в самом деле полагаешь, что мы дошли до этого? В такой день мне не хочется думать о ножах, таящихся в каждом темном углу.
– Если Угэдэй станет ханом, – вместо ответа продолжил Субудай, – он может убить Чагатая либо же просто править, хорошо или плохо, следующие лет сорок. Но Чагатай этот срок пережидать не будет, Джебе. Он устроит что угодно: покушение, засаду, прямую попытку переворота. Зная его, я просто не могу представить, чтобы он сидел сложа руки, в то время как его кипучей энергией и самой жизнью станут распоряжаться другие. Не такой он человек.
Солнечный свет, казалось, потускнел от таких холодных слов.
– А где Джелме? – словно опомнился Джебе. – Он сказал мне, что будет здесь.
Субудай потер шею и с хрустом повращал ею в обе стороны. Он уже много недель кряду не высыпался, хотя и не говорил об этом вслух.
– Джелме – человек верный, – произнес Субудай. – Насчет него не волнуйтесь.
Эти слова заставили его собеседников нахмуриться.
– Верный? – усмехнулся Джебе. – Но кому? Которому из сыновей Чингисхана? Это до конца не ясно. Если же мы не узнаем этого наверняка, держава может расколоться надвое.
– Значит, нам надо убить Чагатая, – сказал Хасар. Остальные замерли, и он улыбнулся. – Что, слов моих испугались? Стар я, чтобы держать их на привязи. С какой это стати Чагатай поступает, как ему заблагорассудится, а мы перед ним трясемся? Почему я должен проверять и перепроверять своих нукеров, не настроил ли их кто против меня? Этому можно положить конец уже сегодня, и тогда Угэдэй в новолуние станет ханом, и никакая война нам угрожать не будет. – Видя каменные лица собеседников, он с досады снова плюнул. – Я не склонюсь перед вашим неодобрением, так что не ждите! Если вам по нраву еще целый месяц шарахаться от всех углов и тайком шушукаться, то дело ваше, как быть дальше. А по мне, так лучше взять быка за рога и ударить стремительно, разом положив всему конец. Что, по-вашему, сказал бы Чингисхан, будь он сейчас здесь, среди нас? А? Да он бы просто взял и одним ударом рассек Чагатаю глотку!