— Ну, на летающей лодке мы добрались до базы в Каирипи. Это на берегу, в устье реки Бава. Районный комиссар подвез нас на лодке вверх по реке до Майолы, что на границе патрулируемой зоны. Там мы наняли пару проводников, с нами было еще восемь носильщиков с базы, Хитоло и…
— …Серева, — подсказала Стелла.
— Да, и Серева. Народу было многовато, но мы захватили с собой кое-какие подарки для жителей Эолы, которые, как известно, не отличаются дружелюбием. О них никто ничего толком не знает, но все считали, что мы совершаем глупость, идя туда. Поэтому мы припасли каури и перламутровые раковины с побережья. Нам стоило большого труда уговорить туземцев пойти с нами. Двое сбежали, едва мы приблизились к деревне, а остальные отказались идти дальше.
— Но чего они боялись? — спросила Стелла.
— Вада, миссис Уорвик. Вада. Эола славится своими вада. — Он понизил голос, задрожавший от благоговейного страха. — Это что-то вроде колдунов. Очень могущественные ворожеи. Возможно, вы что-то и слышали о колдовстве, но… — Он заметно волновался, и Стелла, боясь еще одного срыва, прервала его.
— И что же было дальше?
— Ну, мы прибыли в эту деревню, Майолу, которая на границе патрулируемой зоны. Там русло реки сужается, и вверх по течению даже каноэ не пройдет, поэтому нам пришлось идти пешком вдоль берега.
Стелла слушала, глядя на открытую дверь; летучие муравьи исчезли, и между ветвями франгипани просвечивало ясное темно-синее небо.
Энтони сел и разжег трубку, за дверь медленно потекла белая струйка дыма.
— Летучих муравьев больше не видно, — заметила Стелла.
— Да. — Вашингтон протянул руку и зажег лампу. Мигая и жмурясь от света, они всматривались в бледные, напряженные лица друг друга. Кот, сидевший над головой Стеллы, исчез, гекконы разбежались по углам. На столе остались опавшие крылышки муравьев, и только одинокий таракан все еще стучался в стекло лампы.
Вашингтон первым делом посмотрел на Стеллу, потом обвел взглядом комнату. Тело его напряглось, рука крепко сжала веер, он натужно дышал. Стелла метнула быстрый взгляд в угол, но увидела там лишь сидящего на корточках Хитоло, свесившего между колен длинные тонкие руки. На его лоснящихся щеках плясали два пятнышка света, глаза сверкали, словно драгоценные камни.
Вашингтон замахал веером.
— Вы испугали меня, Хитоло, — сказал он с нервным смешком. — Я уж было подумал, что у вас на лице белая краска. Я не мог себе представить, зачем вам понадобилось раскрашивать лицо. Да, на чем я остановился? До Эолы оставалось еще полдня пути, и тогда наши проводники решили сбежать домой. Мы еще не вошли во владения Эолы, но уже были близко, и они не хотели испытывать судьбу. Но носильщики, которые были из миссии, а потому не такие дурни, как те два проводника, согласились продолжать путь. Потом и они тоже занервничали, и дальше мы пошли одни. Они разбили лагерь в окрестностях деревни и остались ждать нашего возвращения. Мы пошли в саму деревню, а когда вернулись, они сгрудились вокруг костра, чуть живые от страха, хотя никого и не видели. Вся деревня плясала на празднике. — Он остановился и промокнул лицо носовым платком. — Господи, как жарко, правда? Хитоло, подай веер миссис Уорвик.
— Погода здесь не так уж отличается от австралийской, — сказала Стелла.
Вашингтон рассмеялся.
— Так кажется поначалу. Эта страна, миссис Уорвик, не из тех, что показывают свой нрав в первые же минуты. Будь иначе, здесь бы никто не жил, по крайней мере белые люди. Она потихоньку запускает в тебя когти, а потом плюет тебе в душу. Но тогда уже слишком поздно, и никуда не деться.
Стелла, которую насторожил его напряженный голос, испугалась, что он снова оседлает любимого конька, и спросила:
— Вы пошли в деревню. Кто еще был с вами?
— Кроме меня, ваш муж и Серева.
— Там было золото?
Его не удивило, что ей известно о золоте.
— Мы видели очень немного. Только несколько ожерелий, вероятно изготовленных в других уголках страны.
Он что-то утаивает, подумалось Стелле. Она была уверена, что Вашингтон говорит неправду, но она не могла понять, когда он начал лгать. Она чувствовала, что задела его за живое. Она, словно хищное животное, медленно подкрадывающееся к своей жертве, бесшумно подползающее сквозь травяные заросли и кусты, осторожно подбиралась к самой сути, боясь спугнуть неуловимую истину. Один неверный шаг, хрустнет ветка или зашуршит лист, и она встрепенется и исчезнет без следа. Стелла чувствовала, что Вашингтон насторожился, почти физически ощущала исходящую от него ауру нервозности.
— Как те, что принес Джоб, — сказала она и сцепила руки, чтобы унять дрожь. Для нее уже не существовало ни этой загадочной комнаты, ни темных печальных глаз Энтони Найала. Она впервые в жизни ощутила свою силу. Стелла знала, что наступил решающий момент и все зависело от нее самой. Никто не подсказывал ей, как поступить. Она противопоставила свой ум уму более взрослого, более опытного человека. Она заерзала в кресле, глаза ее горели.
Ее, словно змеиное жало, пронзил колючий взгляд светлых глаз Вашингтона.
— Да, как те.
— А остальное золото было в длинном доме?
— Да, но только, думается, какая-то часть. Трудно сказать, мы ведь только мельком все осмотрели. Эти люди очень оберегают длинные дома, особенно от чужаков. Они устраивают там церемонии посвящения. В основном это безобидная чепуха, но туземцы считают, что иногда очень опасно вмешиваться в такие дела. Уорвик немного осмотрелся там, потом мы вернулись к Хитоло и носильщикам, которые сидели вокруг костра и ждали появления вада.
— Понимаю. И это все?
Он помахал веером.
— Все.
— За исключением смерти Серевы.
Веер замер. Вашингтон рассмеялся.
— Конечно, как это я забыл. Как легко поддаться общепринятому мнению, что на такие вещи не стоит обращать внимания. Он был хорошим, чудесным человеком. Вашего мужа потрясла его смерть. Никогда не видел его таким удрученным.
— У вас есть какие-нибудь предположения, почему это произошло?
Он неопределенно махнул рукой.
— Это могло быть что угодно. Лихорадка, испорченная пища…
— Но он умер так быстро.
— В этой стране папуасы умирают быстро. Может быть, это вада… — Голос его сорвался.
Стелла бросила взгляд на Хитоло. Он все так же сидел на корточках, свесив между коленей руки с блестящими голубоватыми ногтями.
— Но вы не верите в вада.
— Неважно, верю или нет, — быстро проговорил Вашингтон. — В них верил Серева, и этого было достаточно. — Потом сдавленным голосом он продолжал: — Сразу видно, что вы недавно в этой стране, миссис Уорвик. Не забывайте, что этот народ жил здесь не одну тысячу лет — так мы полагаем. Разве хорошо смеяться над верованиями, складывавшимися веками? Мы пытаемся трезво смотреть на жизнь в тропиках, но нам и в голову не приходит, что они наверняка знают ответ. Дело в том, что мы истощили все силы своего разума, и нам ничего не остается, как только глумиться над этим.
Наступила тишина.
— У вас есть еще вопросы? — спросил Энтони.
— Да, — сказала Стелла. — Сколько времени вы шли? Я имею в виду от Майолы, где вы оставили районного комиссара?
— В общей сложности четыре дня, но можно дойти и за три. В один конец, конечно. Это не так далеко от патрулируемой зоны.
— Туда трудно добраться?
— В джунглях всегда трудно, — ответил Вашингтон. — Но туда попасть легче. Не нужно сверять направление. Просто идешь по течению реки, и дороги там проторенные. Но лично я не люблю такие походы. Жара, грязная одежда, отвратительные консервы. Хотя мне нравится местная стряпня. Батат, если его правильно приготовить, очень вкусный. Но москиты, пиявки… Нет, это ужасно.
Только тут мужчины поняли, куда клонит Стелла.
— Зачем вам это? — спросил Энтони Найал. Эти слова вспороли тишину.
— Затем, что я отправляюсь туда, — сказала Стелла.
Энтони не двигался. Он смотрел на Вашингтона. Позади него заворочался в углу Хитоло. Веер Вашингтона рассек воздух.
— Почему? — спросил он резким, вызывающим тоном.
Она коротко ответила:
— По многим причинам.
Казалось, он не слышал ее слов.
— Разве вам этого недостаточно? Вы не верите мне? — Его веер рассекал воздух, как крыло хищной птицы. — Спросите меня. Я отвечу на все ваши вопросы.
— Миссис Уорвик не говорила, что не верит вам, — сказал Энтони Найал. — Ею движут личные мотивы.
Стелла окинула его возмущенным взглядом.
— Вы отведете меня туда? — спросила она Вашингтона.
— Я? — Веер опустился. Вашингтон в упор смотрел на нее. Глаза его казались бесцветными и безжизненными. С таким же успехом она могла смотреть в зеркало.
— Нет, — проговорил он. — Нет. Нет! Нет! Нет!
После каждого слова следовала пауза, которую заполняло… что? Ярость? Ужас? Каждое слово сгибалось под гнетом страха. Вашингтон вскочил на ноги.
XII
Вашингтон отпрянул, будто прочел в выражении ее лица угрозу. Она никогда не видела, чтобы человек был так напуган. Он что-то лепетал. Стелла струхнула не меньше и чувствовала, что он сам не понимает того, что говорит, не понимает даже, что произносит какие-то слова.
— Назад, в эти мерзкие джунгли, да ни за что на свете… Москиты, и грязь, и проклятые мангровые деревья, и эти кошмарные маленькие твари с белыми лицами, и протухшее мясо, и батат, батат, батат… Присосавшиеся к ногам пиявки, кровососы, скользкие твари, мельтешат, будто ящерицы, и глаза, глаза в листве, и ни звука, только глаза в листве да лисицы на ветвях. Они свешиваются с деревьев как лохмотья, а мы ползем на животе в грязи, они спят и не слышат… — Голос его стал тише, слова — отчетливее. — Опять в этот мерзкий ад, ни за что на свете!
По его бледному лицу катился пот. Тыльной стороной руки Вашингтон отер губы. В его глазах — он смотрел на Стеллу, не видя ее, — снова появились проблески сознания, словно вода, возвращающаяся в пересохшее русло реки. На мгновение лицо его оживилось, потом вновь застыло. Он опять сел, расправив на коленях желтые складки халата, и принялся томно обмахиваться веером.