Она задержалась, пропуская вереницу слуг, несущих огромное тело, серое от пыли и почерневшее от потери крови. Когда они проходили мимо, Ольтея опознала эту кучу мяса как министра морских дел Цитуса Лерэ. Из дряблых губ похудевшего (недостаточно) толстяка свисали, болтаясь, нити наполовину свернувшейся крови.
Женщина стояла, дрожа от напряжённого ожидания, игнорируя носильщиков и проявления их беспокойства. Служка, перемазанный чужой кровью мальчик, около десяти лет, тащился за ними следом, глядя на мертвеца широко распахнутыми, вопрошающими глазами. Заметив какое-то движение за его окровавленной щекой, Ольтея успела увидеть, как Фицилиус пересёк следующий, выходивший в зал коридор, — мелькнули призрачные очертания, смазанные и неясные не из-за скорости или какой-то особой одежды «забытого», но из-за его неестественной целеустремлённости.
Ольтея стояла, оцепенело взирая на теперь уже пустой коридор, в ушах у неё звенело. Сердце успело ударить несколько раз, прежде чем она осмелилась помыслить о том, что ей было явлено — об Истине, сражающей наповал своей очевидностью…
Осознание отяготило её ужасным предзнаменованием.
Боги ещё не закончили с Империей Пяти Солнц.
Чувство приходило медленно, словно поднималось от тела, которое все уже считали хладным трупом. Понимание заполняло воздух, землю и всё пространство между ними. В лицах беженцев и преступно юных солдат, которых Логвуд отправил подальше от Первой, проступало отрицание, онемение, которое отказывалось сдавать свои защитные рубежи.
Опустились сумерки, окутавшие лагерь тридцати тысяч человек двойным молчанием — одно исходило от заснеженной земли с ночным небом, укрытым блеском звёздочек из битого стекла, а другое — от самих людей. Мрачные представители Нанвских Добровольцев ходили по лагерю, их голоса и жесты вступали в противоречие со сдержанностью и чувствами новоприбывших. Но куда бы они ни пришли, чего бы ни коснулись, всюду возникало ощущение освобождения от цепей ужаса, сковавших беглецов.
Свобода? Спасение? Именно такие мысли, уверен, крутились в их головах!
Сидя на старой циновке, изрисованной рунами тепла, я смотрел на блестящее ночное небо и слушал крики, которые долетали из тьмы. Они терзали душу и сердце. Радость, смешанная с тёмной жгучей болью, бессловесные вопли, неконтролируемые рыдания. Иной человек мог бы подумать, что лагерь обуял какой-то ужас, он бы не понял того освобождения, которое слышал я, не осознал значения звуков, на которые моё собственное нутро откликалась горячей болью, заставлявшей моргать и щуриться, глядя на размытые, смазанные звёзды над головой.
Рождённое спасением чувство освобождения было, тем не менее, мучительным, и я хорошо понимал, почему. Я хорошо знал, что тянется к нам с запада — поток неизбежных истин. Где-то там, во тьме, стояла стена людской плоти, одетой в разбитые доспехи, которая до сих пор сопротивлялась Кердгару Дэйтусу и тем самым оплачивала — до сих пор — это ужасное спасение. От этого знания некуда было бежать.
Час назад я покинул Силану, оставив её возле телеги. Девушка казалась такой же уставшей и потерянной, как все остальные. Даже Джаргас словно бы осознал происходящее, отчего не спешил оглашать лагерь своими воплями. Не стремился вносить сумятицу в и без того страдающие души.
«Всё будет хорошо, мы почти спаслись», — сказал я Плейфан, а потом поцеловал сухие искусанные губы, обхватил её холодные пальцы, крепко сжал, пытаясь согреть, постоял, пробуя выдавить ещё хоть что-то, а потом молчаливо развернулся и ушёл.
Рядом заскрипел снег и я почувствовал знакомое присутствие. Даника присела рядом.
— Как дела у Первой? — спросил я, намекая на их «особую связь перерожденцев», о которой она сама мне и рассказывала.
Волшебница вздохнула.
— Связь разорвана, — ответила девушка.
Я окаменел. Через некоторое время с трудом вздохнул.
— Стало быть, Зилгард погиб? — боже, надеюсь, что именно так! Потому что альтернатива в виде смерти вообще всех… Нет…
— Не знаю, — поморщилась она. — Галентос продолжает пытаться выйти на связь, но боюсь, усталость понижает эффективность процесса. Мы не чувствовали предсмертного крика нашего побратима, а уж его-то мы бы наверняка ощутили, Изен.
— Возможно Зилгард попал в плен, — предположил я.
— Возможно. Лейтенант, если Кердгар Дэйтус придёт завтра, эти крестьяне, Нанвские Добровольцы, дорого заплатят за свою сделку. Их может не хватить для… для…
— Даника? — прищурился я.
Она повесила голову.
— Прости, не могу заткнуть уши. По-моему, они заблуждаются. Даже если мы обойдём последние холмы и выйдем на прямой тракт, до Магбура останется пятнадцать километров.
— Я разделяю твои сомнения. Эти люди не сумеют нам помочь и просто умрут со всеми остальными. Но… это жест доброты, понимаешь? Тогда, когда мы стояли и смотрели друг на друга, когда бросили всё к их ногам… Они поняли это. Увидели наше отчаяние, от которого не смогли отвернуться.
— И теперь беженцы посчитали, что уже спаслись! — зло буркнула она. — Слишком рано, Изен!
— Возможно, но с этим мы ничего не можем поделать. Лучше надежда, чем горечь и слёзы.
Новые звуки, шаги, мы одновременно повернулись. От лагеря к нам спешили люди. Они шёпотом переругивались, но спор быстро затих, когда делегация подошла ближе.
Я медленно поднялся, Даника сделала то же самое.
— Надеюсь, мы не прервали вас в самый неподходящий момент, — ехидно сказал Илазий Монтнар.
— Я бы предложил Совету Знати ложиться спать, — холодно бросил я. — Завтра нас всех ждёт долгий и тяжёлый переход.
— Именно поэтому, — поспешно перебил меня Кронрич Ертус, — мы и пришли.
— Те из нас, у кого ещё остались некоторые средства, — объяснил Монтнар, — сумели приобрести у этих смешных «наёмников», — презрительно проговорил он эти слова, — свежих лошадей для своих экипажей.
— Мы хотим выступить немедленно, — добавил Делрес Клайзис, отец Кейны, женщины Маутнера, которая тоже находилась где-то среди беженцев. — Наш небольшой отряд, таким образом, поспешит в Магбур…
— Где мы будем настаивать, чтобы архонт Гуннар отправил силы для охраны остальных, — закончил Монтнар.
Моргнув, я более пристально посмотрел на аристократов, затем на дюжину фигур у них за спинами. Как будто бы… кого-то не хватало?
— Где Геварди Нородон? — припомнил я старика.
— Увы, три дня назад он слёг по болезни, и его уже нет среди живых. Все мы глубоко скорбим об этой утрате, — Кронрич Ертус склонил голову.
Не сомневаюсь, — мысленно поморщился я. Нородон был единственным из их кодлы, кому я мог доверять, пусть и не во всём. И, скорее всего, его убили. Почему-то мне искренне казалось, что всё прошло именно так.
— В вашем предложении есть благородство, но я вынужден его отвергнуть, — решительно махнул рукой.
— Но… — Илазий Монтнар выпучил глаза.
— Илазий, если вы выдвинетесь сейчас, начнётся паника, — пояснил я, — а этого никто из нас не может себе позволить. Нет, вы поедете со всеми и должны удовлетвориться тем, что первыми из всех беженцев въедете во врата Магбура во главе колонны.
— Это возмутительно! — крикнул он.
— Прочь с глаз моих, Монтнар, а иначе я закончу то, что начал подле реки, — зло произнёс я.
— О, колдун, не думай, что я об этом забыл! — в его голове ощущалась ярость.
— Вот и дополнительная причина, чтобы отказать, — усмехнулся я, готовый в любой миг сотворить чары, провалившись под землю, дабы избежать внезапных уловок. — Возвращайтесь к своим фургонам и выспитесь — завтра будет тяжёлый марш.
— Вот уж точно! — прошипел Кронрич Ертус. — Кердгар Дэйтус ещё не закончил с нами! Теперь, когда Логвуд мёртв, а с ним вся его армия, мы должны доверить свои жизни кучке безмозглых юнцов и вонючих дикарей? — презрительно и демонстративно посмотрел он на Данику. — Или надеяться на этих Нанвских Добровольцев? Аха-ха! Это же сброд! Что будет, когда они нас бросят? Пятнадцать километров до Магбура! Ты, лейтенант, нас всех отправишь на смерть!
— Да, — прорычал я. — Все или никто. Разговор окончен. Убирайтесь.
— Так ты теперь возомнил себя главным в нашей колонне? — Ертус потянулся к рапире у пояса. — Или факт того, что ты трахаешь Плейфан, должен что-то знать? Я вызываю тебя на дуэль…
Камешек с земли стремительно сорвался и врезался в висок Кронрича Ертуса плоской стороной. Аристократ повалился на землю без чувств.
— Главным? — прошипел я, специально игнорируя вторую часть фразы. — Нет. Просто магом. Презренным версом с последними днями жизни. Но я обеспечу колонне безопасность, пусть это и будет моим последним делом.
Даника заговорила, глядя на неподвижное тело:
— Вашему Совету придётся дорого заплатить, чтобы исцелить эту рану, Монтнар.
— Наверное, стоило ударить посильнее и сберечь вам деньги, — зло бросил я. — Мне повторить⁈ Прочь отсюда! — сжал я кулаки, ощутив, как земля вокруг зашевелилась, повинуясь моей воле.
Аристократы ожидаемо дрогнули и разбежались. Лишь несколько из них притормозили, забрав тело потерявшего сознание Кронрича Ертуса.
— Даника… можешь приказать соклановцам проследить за ними?
— Сделаю.
Деревенька, подле которой обитали Нанвские Добровольцы, оказалась убогим собранием глинобитных домишек, в которых обитало около сорока жителей, но все они бежали ещё несколько дней назад. Единственным строением, которому исполнилось меньше ста лет, была богато выстроенная арка, возведённая дедом Гуннара — архонтом Нобием. За ней начинался торговый тракт — широкая, насыпная военная дорога, возведённая ещё в те времена, когда Нанв был един.
По сторонам от тракта тянулись глубокие канавы, наполовину засыпанные снегом, а за ними — высокие, плоские земляные отвалы, на которых росли — на всём отрезке пути — два строгих ряда кедров, привезённых с леса подле реки Чирапи.
Заинтересовавшись высокой каменной аркой, я подошёл бл