Когда пес оказывается совсем близко, первый парень быстро отдергивает руку с котлетой, а второй встает над псом, зажимает его между коленей, натягивает ему на глаза повязку и отпускает его. Пес, шатаясь и ничего не видя, пытается уйти.
Я подлетаю к несчастному зверю – тот норовит содрать повязку лапой – и снимаю ее. Бросив на меня испуганный взгляд, пес убегает.
– Ты чего? – восклицает один из парней. – Прикольно же было!
Я швыряю им повязку.
– Тупые гады!
Пес кидается наутек. Я подхожу к первому парню, отбираю у него котлету и иду за собакой.
– Тварь! – бросает мне в спину кто-то из них.
Быстро шагаю в обратном направлении – подальше от толпы. Пес вроде бы побежал в эту сторону. Ага, вот он: притаился за голубым мусорным баком. Я медленно подхожу, останавливаюсь в нескольких футах от него и осторожно бросаю котлету на землю.
Пес обнюхивает ее и принимается есть, а я иду дальше, трясясь от злости. Иногда я совсем не понимаю людей. Это ужасно, потому что в такие минуты я желаю людям зла. Если бы на долю всего человечества выпало побольше страданий, если бы каждый испытал на своей шкуре то, что довелось пережить этому несчастному псу, люди сто раз подумали бы, прежде чем измываться над другими.
На полпути к дому до меня доходит, что пес увязался за мной. Наверное, подумал, что у меня должны быть еще котлеты.
Я останавливаюсь – и он останавливается.
Мы стоим и присматриваемся друг к дружке.
– У меня больше нет еды.
Я иду дальше, а пес бежит следом. Время от времени он на что-то отвлекается, потом опять находит меня и догоняет. Когда я подхожу к дому, он все еще идет за мной по пятам.
Вряд ли дома обрадуются такой грязной псине, но я могу вынести ему немного еды. Мы подходим к крыльцу, и я указываю пальцем на землю.
– Жди здесь.
Пес садится ровно там, куда я ему показала. Надо же, какой умный! И послушный.
Беру из холодильника несколько кусков индейки, наливаю миску воды и выношу все это на улицу. Сажусь на последнюю ступеньку и, пока пес ест, глажу его по голове. Не знаю, стоило ли его прикармливать – он ведь теперь не отвяжется, так и будет приходить. Но разве это плохо? Пожалуй, мне не повредит компания живого существа, которое меня не осуждает.
– Бейя!
При звуке моего имени пес мгновенно навостряет уши. Я озираюсь по сторонам, однако никого не вижу.
– Посмотри наверх!
Поднимаю глаза на дом во втором ряду по диагонали от нашего, за пустым участком на первой линии. На краю крыши стоит парень. Он так высоко забрался, что я даже не сразу признаю в нем Самсона.
Самсон машет рукой, и я вновь оглядываюсь по сторонам, как идиотка, – это мне? Кому же еще, дурочка, он ведь только что звал тебя по имени.
– Поднимайся!
Самсон без рубашки. Я моментально вскакиваю, чувствуя себя такой же жалкой и голодной, как этот пес.
Опускаю глаза на собаку.
– Я скоро вернусь. Жди тут.
Но пес не ждет – идет за мной через дорогу.
Я вхожу во двор дома, с крыши которого меня позвал Самсон. Он стоит опасно близко к краю и смотрит вниз.
– Поднимайся на крыльцо, заходи в дом, первая дверь налево – там лестница на крышу.
Его кожа поблескивает от пота, и я на секунду опускаю глаза, пытаясь понять, что делать дальше. До сих пор все наши попытки общения заканчивались не лучшим образом, так зачем мне опять подвергать себя этой муке?
– Я боюсь высоты! – задрав голову, громко говорю я.
Самсон смеется:
– Ничего ты не боишься, давай живо сюда.
Меня коробит от его самоуверенности – он говорит так, будто хорошо меня знает. Вообще-то Самсон прав: я почти ничего не боюсь. Велев псу ждать меня внизу (тот послушно садится на указанное место – вот ведь умная псина!), я поднимаюсь на крыльцо и подхожу к двери. Войти так или сперва постучать? На всякий случай стучу, но никто не открывает.
Видимо, Самсон тут один, иначе он вышел бы меня встретить.
Открываю дверь и оказываюсь в чужом доме – ощущения, если честно, странные. Быстро подхожу к двери слева. За ней обнаруживается лестница, которая ведет в небольшую застекленную круглую комнату наверху, похожую на фонарный зал маяка. Оттуда открывается панорамный вид на океан и полуостров.
Это просто потрясающе. По-моему, такая комната должна быть в каждом доме. Будь у меня подобное местечко, я каждый вечер приходила бы сюда почитать.
Одно из окон выходит прямо на крышу. Самсон уже открыл его нараспашку и ждет меня.
– Ух ты! – Я выглядываю на улицу.
Прежде чем выйти на крышу, я секунду-другую медлю – набираюсь храбрости. Нет, высоты я действительно не боюсь, но дом мало того что двухэтажный, так еще и стоит на сваях.
Самсон помогает мне выбраться и закрывает окно.
Я едва дышу: только теперь до меня в полной мере доходит, на какой мы высоте. Смотреть вниз очень страшно – и я не смотрю.
Отсюда все выглядит другим. По сравнению с этим домом остальные кажутся маленькими.
У ног Самсона лежит черепица и стоит ящик с инструментами.
– Это один из ваших домов?
– Нет, это дом Марджори, моей хорошей знакомой. Зашел ей крышу подлатать.
Крыша двухуровневая, второй уровень на пару футов выше первого. Самсон поднимается на второй и оттуда, подбоченившись, окидывает взглядом все вокруг.
– Давай ко мне.
Я тоже поднимаюсь, и он показывает пальцем в противоположную от океана сторону.
– Отсюда видно закат над заливом.
Смотрю туда. Небо по другую сторону полуострова охвачено огнем – красными, голубыми, фиолетовыми и розовыми всполохами.
– У Марджори самый высокий дом в округе. Весь полуостров видно!
Я медленно кружусь на месте, любуясь видом. В небе над заливом полыхают такие краски, что никаких фильтров не надо – и без того кажется, что это фильтр. Пляж тянется в обе стороны, насколько хватает глаз.
– Какая красота!
Самсон секунду-другую смотрит на закат, а потом спрыгивает на первый уровень крыши, опускается на колени рядом с ящиком для инструментов и начинает укладывать черепицу.
От того, с какой легкостью он передвигается по крыше – словно по земле ходит, – у меня голова идет кругом. Я сажусь.
– Это я и хотел тебе показать, – говорит Самсон. – Знаю, что рассветы тебе нравятся, а заката с такой высоты ты еще не видела.
– Сегодняшний рассвет меня чуть в депрессию не вогнал.
Он кивает – как будто отлично меня понял.
– Ага. Иногда от этой красоты так захватывает дух, что остальное вроде как меркнет на ее фоне.
Я молча наблюдаю за его работой. Он успевает закрепить плиток пять, пока небо не съедает весь свет. Самсон знает, что я на него смотрю, но на сей раз я не испытываю неловкости. Ведь он сам меня позвал – значит, хочет, чтобы я была рядом. Это как по утрам, когда мы сидим каждый на своем балконе и просто молчим.
Его светлые волосы намокли от пота и кажутся темнее, чем обычно. Я замечаю у него на шее тонкий плетеный кожаный шнурок с кулоном. Под шнурком белеет полоска кожи – похоже, он его не снимает.
– Это не просто украшение, да?
Самсон кивает, однако ничего не говорит – молча работает дальше.
– Не расскажешь?
Мотает головой.
Ну, ладно.
Вздыхаю. Зачем я вообще попыталась завести с ним разговор? Забыла, что он за человек?
– Ты сегодня собакой обзавелась? – спрашивает Самсон.
– Нет, просто гуляла. Он за мной увязался.
– Я видел, как ты его покормила. Теперь он не отстанет.
– Ну и пусть.
Самсон молча смотрит на меня, потом рукой отирает пот со лба.
– Что сегодня делают Сара с Маркусом?
Пожимаю плечами.
– Собирались что-то готовить на пляже.
– Отлично. Умираю с голоду.
Он продолжает укладывать черепицу.
– Кто такая Марджори? – спрашиваю я.
– Хозяйка этого дома. Ее муж умер пару лет назад, и я иногда помогаю ей по дому.
Интересно, много он народу тут знает? Он вырос в Техасе? Где учился? Почему решил поступать в Военно-воздушную академию? У меня примерно миллион вопросов.
– Давно у вас здесь дома?
– У меня здесь домов нет, – уточняет Самсон. – Это все принадлежит отцу.
– Хорошо, давно у твоего отца здесь дома?
Самсон с минуту думает.
– Не хочу об этом говорить.
Я прикусываю нижнюю губу. О чем его ни спроси, всюду натыкаешься на стену. Это раздражает – потому что будит любопытство. У меня не так уж много знакомых с кучей тайн (да, знаю, я сама такая). Люди в большинстве своем любят рассказывать о себе. Им нужен тот, кто выслушает. А Самсону слушатели не нужны. И мне тоже. Наверное, поэтому наши беседы так не похожи на мои разговоры с другими людьми.
Самсон начинает убирать инструменты в ящик. Хотя на горизонте еще теплится свет, скоро стемнеет окончательно. Он встает, поднимается ко мне на верхний уровень крыши и садится рядом.
Мы оказываемся так близко друг к другу, что я ощущаю жар его тела.
Самсон ставит локти на колени. Он очень красив – трудно не пялиться на таких людей. И все же я думаю, что харизмой он больше обязан не столько своей внешности, сколько манере держать себя. В нем чувствуется творческая жилка.
А за молчаливостью наверняка кроется склонность к вдумчивости и самоанализу. Или же он просто скрытничает?
Что бы Самсон из себя ни представлял, я сознаю, что рассматриваю его как проект, к которому мне не терпится приступить. Интересное испытание. Я хочу раскусить его, заглянуть внутрь, понять, что же делает его единственным человеком на свете, будящим во мне искреннее любопытство.
Самсон проводит пальцем по губам – еще и заговорить не успел, а я уже не могу оторвать глаз от его рта.
– В эти края раньше частенько наведывался один рыбак, – начинает он. – Его звали Рейк. Он жил на своем баркасе и ходил на нем вдоль всего побережья, отсюда и до острова Саут-Падре. Иногда становился на якорь прямо вон там, вплавь добирался до берега и присоединялся к компаниям, которые что-то готовили на пляже. Я мало что о нем помню… Одно мне запало в душу: он писал стихи на клочках бумаги и раздавал их людям. Это бесконечно меня удивляло: бесстрашный рыбак, который пишет стихи. – Самсон улыбается. – Еще помню, что считал его эдаким неуязвимым героем из сказок. – Тут его улыбка меркнет. – В две тысячи восьмом налетел ураган «Айк». Разрушения были огромные. Я помогал расчищать завалы и на конце полуострова, в Гилкристе, нашел его лодку. Разбитую. – Самсон нащупывает шнурок на шее. – Из обломка одной доски я сделал себе эту штуку.