Продолжая возить деревяшку туда-сюда по шнурку, Самсон оглядывается на океан.
– Что стало с Рейком?
Он смотрит мне в глаза.
– Не знаю. Официально он здесь не числился и потому не попал в списки погибших или пропавших без вести местных. Но свою лодку он никогда бы не бросил, даже в ураган. Сдается, никто не заметил его исчезновения.
– Ты заметил.
Когда я так говорю, лицо Самсона меняется: будто часть его внутренней боли просачивается наружу. И это плохо, потому что внутренняя боль – как раз моя тема. Такое чувство, что он заглядывает мне прямо в душу.
Самсон – явно не тот, за кого я его приняла при первой встрече. И что теперь с этим делать? Признать, что я в нем ошиблась, означает расписаться в собственной близорукости. Я всегда думала, что не склонна навешивать на людей ярлыки, но в последнее время только этим и занималась. Сперва на Самсона ярлык навесила, потом на Сару.
Я отворачиваюсь, встаю, спускаюсь на нижний уровень и возле окна оборачиваюсь. Секунд пять мы молча смотрим друг на друга.
– Я в тебе ошибалась.
Самсон, не отводя глаз, кивает.
– Все хорошо.
Он говорит искренне, как будто совсем не держит на меня зла.
Я нечасто встречаю людей, у которых могу чему-то поучиться, но Самсон, похоже, раскусил меня быстрее, чем я его. И меня это манит.
Потому я ухожу с крыши и спускаюсь по лестнице с куда более тяжелым сердцем, чем поднималась.
Пес сидит ровно на том месте, где я его оставила, и радостно помахивает хвостиком.
– Что за послушная псина!
Я нагибаюсь его погладить. У бедолаги грязная свалявшаяся шерсть. Как он похож на меня, этот бедный, никому не нужный пес…
– Твоя собачка?
Я оборачиваюсь на голос и замечаю под домом, между свай, пожилую женщину лет семидесяти. Она сидит за уличным столиком и что-то перебирает в лежащем на коленях пакете. Наверное, это и есть Марджори.
– Даже не знаю, – говорю. – Мы только познакомились.
Подхожу ближе к столику. Пес идет за мной по пятам.
– Ты подруга Самсона? – спрашивает она.
– Даже не знаю, – с улыбкой повторяю я. – Мы только познакомились!
Она смеется.
– Что ж, если сумеешь его раскусить – дай знать! Не парень, а ходячая загадка.
Похоже, не у меня одной сложилось такое впечатление о Самсоне.
– Он хотел показать мне вид с вашей крыши. Не вид, а чудо!
Теперь, подойдя ближе, я замечаю, что в пакете у нее пеканы, и она их чистит. Прислоняюсь спиной к одной из свай, на которых держится дом.
– Давно вы знакомы с Самсоном?
Она задумчиво приподнимает голову.
– С начала года. В феврале у меня случился сердечный приступ, и я уже не могу все делать сама, как прежде. Самсон иногда приходит, помогает мне по хозяйству. За любую работу берется, не жалуется. И денег не просит – уж и не знаю, зачем ему это надо.
Я улыбаюсь. Здорово, что Самсон помогает ей просто так. Хотя Марджори явно могла бы платить ему за помощь, все же у нее самый высокий дом в одном из лучших кварталов полуострова. Пусть не самый современный, даже старенький, зато с характером. У него обжитой вид – в отличие от большинства здешних домов под сдачу.
– Красивый у вас дом, – говорю я, осматриваясь. – Как называется этот уровень?
– Мы так и говорим: «под домом», – отвечает Марджори и показывает пальцем наверх. – А там – первый этаж.
Я разглядываю соседние дома. Некоторые хозяева зашили пространство между опор или превратили его в гараж. Мне же больше нравится идея Марджори: она поставила тут небольшую барную стойку в гавайском стиле и повесила пару гамаков.
– Некоторые себе целые комнаты под домом обустраивают, – говорит она. – Мои новые соседи вообще гостевую спальню туда запихнули, идиоты. Не послушали меня. Ну да ничего, скоро жизнь их научит уму-разуму. С океаном не забалуешь, временами он наш сосед, а временами – сожитель. – Она жестом подзывает меня к себе. – Вот. Держи!
И вручает целый пакет пеканов в скорлупе.
– Ой, что вы, не надо!
Я пытаюсь вернуть ей пакет. Она только отмахивается.
– Бери! У меня полно.
Понятия не имею, что мне делать с целым фунтом пеканов. Отдам Алане, наверное.
– Спасибо большое.
Марджори кивает на собаку.
– Кличку уже придумала?
– Пока нет.
– Назови его Пеппер-Джек-Чиз.
– Почему? – со смехом спрашиваю я.
– Почему нет?
Я смотрю на пса. Он совсем не похож на сыр. Да и есть ли на свете собаки, похожие на сыр?
– Пеппер-Джек! – пробую я новую кличку. – Что скажешь, похож ты на Пеппер-Джека?
– Пеппер-Джек-Чиз, – поправляет Марджори. – Он заслуживает полного имени.
Марджори мне нравится. Такая милая чудачка.
– Спасибо за пеканы!
Опускаю глаза на собаку.
– Ну, идем домой, Пеппер-Джек-Чиз.
11
Младшая школа у нас была маленькая, все предметы вела одна учительница. Выходило, что твой класс и есть твоя компания. Именно там я подружилась с Натали. В младших классах дети еще ничего не знают о жизни и на деньги им плевать.
Совсем другое дело – средняя и старшая школа. Там уже твоя компашка напрямую зависит от доходов семьи. Ну, если тебе не повезло родиться редкой красоткой, конечно. Или, как в случае с Закари Хендерсоном, прославиться на «Ютюбе». Он тоже не богач, но благодаря высокому статусу в соцсетях попал в одну компанию с детьми толстосумов. Многие мои сверстники убеждены, что количество подписчиков – это новая валюта, причем покруче доллара.
Я жила в худшем районе города, и все это знали. В старших классах почти не осталось ребят из моей округи: многие пошли по стопам родителей и подсели на наркоту. Я никогда не употребляла, потому что задалась целью вырасти полной противоположностью матери и ей подобных.
В школе до этого никому не было дела. Натали оставалась моей единственной подругой до тех пор, пока меня не взяли в школьную команду по волейболу. Там у меня появилось еще несколько приятельниц – особенно после того, как я стала играть лучше всех в команде, – но остальные на дух меня не выносили. Обращались со мной как с человеком второго сорта. Это нельзя было назвать травлей, нет. Меня никто не оскорблял, не задирал, не толкал в коридорах. Наверное, у меня был слишком грозный вид.
Я могла постоять за себя, и все это знали.
Скорее, меня игнорировали. Избегали. Никуда не приглашали. Вероятно, отчасти это объяснялось тем, что у меня не было ни мобильника, ни ноутбука, ни домашнего телефона – словом, никаких средств для общения в свободное от учебы время. В наши дни это верный путь к социальной изоляции. А может, я просто пытаюсь оправдать этим тот факт, что целых шесть лет была для всех пустым местом.
Сложно не обозлиться, когда столько времени проводишь в одиночестве. А особенно сложно не обозлиться на классовую систему и людей с деньгами, потому что чем толще у человека был кошелек, тем меньше внимания он на меня обращал.
Словом, мне трудно находиться здесь, на этом пляже, среди людей, для которых в школе я была невидимкой. Хочется верить, что Сара не из этих, что она хорошо относилась бы ко мне и там. Чем лучше я ее узнаю, тем меньше могу представить, чтобы она целенаправленно кого-то унижала.
Остается Самсон. Как он относится к неудачникам?
Да, не все богатенькие подростки вели себя как последние свиньи, однако свиней среди них было столько, что я перестала искать различия и просто сгребла всех в одну кучу. Порой я задаюсь вопросом: сложилась бы моя жизнь иначе, если бы я внимательней присматривалась к людям? Больше им открывалась? Неужели тогда меня приняли бы?
Может, меня не принимали лишь потому, что я сама этого не хотела? Одной ведь проще. В случае чего я всегда могла рассчитывать на помощь Натали. Впрочем, мы с ней не были неразлучны. Я даже не назвала бы нас лучшими подругами: у нее, в отличие от меня, были и друзья, и тусовки.
Знаю одно: я никогда не проводила время в большой компании. Когда я подросла и смогла устроиться на работу, свободное от учебы время я отдавала работе. Поэтому для меня все эти посиделки у костра, пикники и прочие тусовки со сверстниками – темный лес. Я пытаюсь найти общий язык с окружающими, но на это потребуется время. Моя личность формировалась много лет. Трудно просто взять и за пару дней стать другим человеком.
Вокруг костра сидит около восьми ребят, однако Самсона среди них нет. Он спустился, взял себе бургер и, поев, ушел домой. Из присутствующих я знаю только Сару и Маркуса; они сидят напротив, по другую сторону костра, и похоже, и сами не очень хорошо знают остальных. Я слышала, как Маркус спросил у соседа, откуда тот приехал.
Наверное, это такой пляжный обычай – тусоваться практически с незнакомцами. Случайные люди собираются вокруг костра и, потихоньку напиваясь, задают друг другу поверхностные вопросы, пока в один прекрасный момент им не начинает казаться, что они знали друг друга всю жизнь.
Видимо, Сара заметила, что я замыкаюсь в себе. Она подходит и садится рядом. На песке у моего стула лежит Пеппер-Джек-Чиз. Сара чешет его за ухом.
– Где зверюгу нашла?
– Увязался за мной на прогулке.
– Кличка есть?
– Пеппер-Джек-Чиз.
Она удивленно распахивает глаза.
– Серьезно?!
Я пожимаю плечами.
– Знаешь, он мне нравится. Давай попозже его искупаем. Внизу есть уличный душ.
– Думаешь, твоя мама разрешит его оставить?
– В доме нет, но мы можем обустроить ему местечко на улице. По-моему, она даже не заметит. Их почти не бывает дома.
Это верно. Взрослые поздно возвращаются с работы, почти сразу ложатся спать, а рано утром уезжают.
– Почему?
– Оба работают в Хьюстоне, пробки там просто адские. Поэтому в будни они ужинают в городе, пережидая час пик. Зато летом берут лишний выходной в пятницу – получается три выходных подряд.
– А почему бы им не ночевать с понедельника по четверг в Хьюстоне? Там ведь у них основной дом?
– Мама слишком за меня волнуется. Раньше она была очень строгая, сейчас немного расслабилась, потому что мне почти двадцать, но все равно ей обязательно надо знать, что я ночую дома. К тому же она обожает океан. По-моему, ей здесь лучше спится.