Я немного подаюсь в сторону и прижимаюсь губами к его плечу. Целую его точь-в-точь, как целовал меня он, когда мы плавали в океане.
Когда я отстраняюсь, Самсон поднимает руку к моему лицу. Проводит большим пальцем по скуле, а потом опускает голову и хочет поцеловать в губы, но я опять отклоняюсь назад.
И сама же морщусь – мне стыдно за свою нерешительность.
Самсон отталкивается руками от перил и запускает руки в волосы. Вопросительно смотрит на меня. Я сознаю, что посылаю ему смешанные сигналы; что ж, это отражение бури, разыгравшейся у меня внутри. Там все перемешалось, будто кто-то бросил мои нынешние чувства и жизненный опыт в блендер и взбил на максимальной скорости.
– Прости! – сокрушенно восклицаю я. – У меня был не лучший опыт общения с парнями, и теперь мне…
– Боязно?
Киваю.
– Да. Такая каша в голове.
Он снова принимается ковырять ногтем то же облупившееся место на перилах.
– И какой опыт общения с парнями у тебя был?
Смеюсь.
– Ну, с «парнями» – это громко сказано. Парень был один.
– Ты вроде говорила, что тебе никогда не разбивали сердце.
– Не разбивали. Опыт совсем другого рода.
Самсон вопросительно косится на меня. Ну уж нет, про это я рассказывать не буду.
– Он тебя к чему-то принуждал? – Самсон плотно стискивает зубы, как будто заранее очень зол за меня.
– Нет! – поспешно говорю я, чтобы он выбросил из головы эту мысль.
Однако, вспоминая теперь свою жизнь в Кентукки и время, проведенное с Дакотой, я начинаю смотреть на все со стороны – и оценивать иначе.
Дакота никогда ни к чему меня не принуждал. Но он точно не думал о моих чувствах. В тех отношениях мы были отнюдь не на равных, он мною пользовался.
Воспоминания будят во мне темные мысли. Темные чувства. Слезы начинают жечь глаза, я резко втягиваю воздух, пытаясь их отогнать, и Самсон это замечает. Он поворачивается и прислоняется спиной к перилам, чтобы лучше видеть мое лицо.
– Что с тобой случилось, Бейя?
Я смеюсь – как нелепо с моей стороны думать об этом именно сейчас! Ведь я прекрасно умею закрываться от непрошеных мыслей. Чувствую, как по щеке скатывается слеза. Быстро вытираю ее рукой.
– Так нечестно.
– Как?
– Почему мне хочется отвечать на все твои вопросы?
– Ты не обязана все рассказывать.
Я заглядываю ему в глаза.
– Но я хочу.
– Тогда расскажи, – мягко произносит он.
Я готова смотреть на что угодно, только не на него. Скольжу взглядом по крыше балкона, затем по полу, наконец перевожу его на океан за спиной Самсона.
– Его звали Дакота. Мне было пятнадцать. Я училась в предпоследнем классе, он в последнем. По нему сохли все девчонки школы. А все парни хотели быть как он. Я, как и остальные, тоже была немножко в него влюблена. Однажды вечером, после волейбольного матча, он увидел, как я иду домой одна, и предложил подвезти. Я отказалась: не хотела, чтобы он видел, где я живу, хотя все и так это знали. Но он меня уболтал, и я села к нему в машину.
Наконец мне удается вновь посмотреть на Самсона. Он опять стиснул зубы, как будто знает, чем закончится эта история. Но он ошибается.
Зачем я это рассказываю? Надеюсь в глубине души, что мой рассказ навсегда отобьет ему желание со мной связываться и он оставит меня в покое? Все-таки Самсон – очень мощный отвлекающий фактор.
Или же я втайне хочу услышать: ты не сделала ничего дурного?
– Он отвез меня домой, и следующие полчаса мы с ним просто болтали. Он сидел за рулем и молча слушал. Не осуждал. Мы поговорили о музыке, волейболе и о том, как ужасно быть сыном шефа полиции. А потом… он меня поцеловал. И это было чудесно. На секунду мне показалось, что я не права и люди вовсе не думают обо мне плохо.
Самсон приподнимает брови.
– Почему на секунду? Что случилось?
Я улыбаюсь, но не потому, что мне приятно об этом вспоминать. Просто дивлюсь собственной тупости. Могла бы и догадаться, что произойдет дальше.
– Он достал из бумажника две двадцатки и протянул мне. А потом расстегнул ширинку.
И опять я не могу прочитать выражение лица Самсона. Многие решили бы, что на этом все и закончилось. Я швырнула деньги в лицо Дакоты и выскочила из машины. Но по взгляду Самсона я вижу, что он догадывается: финал у этой истории совсем иной.
– Сорок долларов – большие деньги, – говорю я, чувствуя, как по щеке скатывается еще одна слеза. В последний миг она уходит в сторону и оказывается на моих губах: чувствую ее соленый вкус. – С тех пор он примерно раз в месяц подвозил меня домой. Никогда не заговаривал со мной на людях. Впрочем, я этого и не ждала. Я не из тех девчонок, с которыми можно гордо разъезжать по городу. Я из тех, о ком не расскажешь даже лучшим друзьям.
Очень хочется, чтобы Самсон что-то сказал, остановил меня, однако он молчит. Я продолжаю:
– Поэтому отвечаю на твой вопрос: нет, он меня не принуждал. И никогда даже не попрекал меня. В каком-то смысле он поступал порядочно – по сравнению…
Тут Самсон не выдерживает:
– Тебе было пятнадцать, когда это случилось впервые, Бейя. Нет, это не порядочно.
Слова застревают комом у меня в горле. С трудом его проглатываю.
– Порядочный человек дал бы тебе денег просто так, не требуя ничего взамен. А то, что сделал он… – Лицо Самсона искажает гримаса отвращения. Только не пойму – по отношению ко мне или к Дакоте? Он растерянно проводит рукой по волосам. – В тот вечер на пароме, когда я предложил тебе денег… Вот почему ты…
– Да, – тихо говорю я.
– Ты ведь понимаешь, что я просто хотел помочь?
– Теперь понимаю. И все равно мне стало страшно, когда ты меня поцеловал. Поэтому я и вышла. Мне стало страшно, что после поцелуя ты посмотришь на меня, как Дакота. Лучше уж пусть никто меня никогда не целует, чем я снова почувствую себя никчемной дрянью.
– Я поцеловал тебя, потому что ты мне нравишься.
Интересно, так ли это. Его слова правдивы или просто удобны? Многим девушкам он их говорил?
– Но и Каденс тебе нравится, верно? – спрашиваю я. – И остальные девчонки, с которыми ты развлекаешься?
Я не пытаюсь поставить ему это в укор – мне действительно интересно. Что чувствуют люди, которые так часто целуются?
Мой вопрос как будто не задел Самсона, и все же ему неловко: спина и плечи напряжены.
– Меня к ним влечет. Однако с тобой все иначе. Это другое влечение.
– Лучше или хуже?
Он обдумывает мои слова и отвечает:
– Страшнее.
Я невольно усмехаюсь. Наверное, не стоит расценивать это как комплимент, но мне приятно. Значит, не мне одной страшно, когда мы вместе.
– Думаешь, тем девушкам нравится проводить с тобой время? Что они получают от этих курортных романов?
– То же, что получаю я.
– Что именно?
Теперь Самсон точно не в своей тарелке. Он вздыхает и опирается на перила.
– Тебе разве не понравился наш поцелуй?
– Понравился, – говорю я. – И в то же время нет.
С одной стороны, его спокойное, безоценочное отношение меня утешает, а с другой – тревожит: если нам так хорошо вместе, если меня к нему влечет, почему я запаниковала, когда мы целовались?
– Дакота взял то, что должно приносить людям удовольствие, извратил и заставил тебя стыдиться. Но не все девушки так относятся к близости. Тем, с кем я провожу время, нравится это не меньше, чем мне. Иначе я не позволил бы этому случиться.
– Мне тоже понравилось, – признаю я. – Сначала. А потом нет. Разумеется, в этом нет твоей вины.
– Твоей тоже, – говорит Самсон. – И я больше не буду тебя целовать – если ты сама не попросишь, конечно.
Я молчу. Не понимаю, почему его обещание кажется мне одновременно щедрым даром и наказанием.
Он мягко улыбается.
– Не буду целовать, не буду обнимать и в океан не потащу.
– Боже, да со мной не соскучишься. Отвязная девчонка! – восклицаю я, закатывая глаза.
– Может, и отвязная. А может, отвязный и я! Просто нам выпало много испытаний, и мы еще не успели понять, какие мы, когда все хорошо.
Киваю. Полностью с ним согласна.
– Сара и Маркус – отвязные ребята. А мы? Мы с тобой – унылые сухари.
Самсон смеется.
– Нет, не унылые. Глубокие. Есть разница.
– Как скажешь.
Удивительное дело: этот вечер и этот разговор все же закончились на радостной ноте. Мы оба улыбаемся. Но я боюсь, что если не уйду прямо сейчас, один из нас непременно ляпнет глупость и все испортит. Я делаю шаг назад.
– Увидимся завтра?
Улыбка Самсона немного меркнет.
– Ага. Спокойной ночи, Бейя.
– Спокойной ночи!
Я иду к лестнице. Пеппер-Джек-Чиз встает и идет следом. Когда мы подходим к моему дому, я оборачиваюсь и смотрю на Самсона. Он еще не ушел, стоит на балконе и наблюдает за мной. Пятясь, я прохожу пару футов и скрываюсь под домом. Там меня уже не видно; я останавливаюсь и прислоняюсь спиной к свае, зажмуриваюсь и прячу лицо в ладонях. Господи, когда Самсон рядом, я ничего не могу с собой поделать – мне хочется в нем раствориться, полностью, без остатка. В то же время я не хочу растворяться в человеке, с которым через месяц должна буду проститься.
Пусть иногда я чувствую себя неуязвимой, но я не Чудо-Женщина, нет.
Алана еще не легла спать, сидит за барной стойкой на кухне с миской мороженого. Увидев меня, она достает изо рта ложку и улыбается.
– Тебе уже лучше?
– Да, спасибо.
– А Самсон как? У него все нормально?
Киваю.
– Да, не волнуйтесь. Говорит, дерется отец так себе.
Алана смеется.
– Если честно, я удивлена. Не думала, что он вообще способен кого-то ударить. – Она показывает на свое мороженое. – Будешь?
О да, мороженое сейчас как нельзя кстати. Мне срочно надо охладиться.
– С удовольствием.
Алана достает из шкафчика вторую миску, а я сажусь за стойку. Затем она берет из холодильника контейнер с мороженым и начинает накладывать.