На долю секунды я отстраняюсь, ловлю его сосредоточенный взгляд и в приоткрытых губах вижу многообещающий намек на то, что случится дальше. На сей раз я не выбегу из кухни, нет, ведь последние сутки я только и делала, что жалела об этом своем поступке.
Я невольно запрокидываю голову – хочу вновь ощутить на своих губах его губы. Самсон принимает мое безмолвное приглашение и тихонько целует меня сперва в уголок губ, затем в центр. И не может сдержать судорожного вздоха, предвкушая остальное.
Запустив пальцы мне в волосы, он еще сильнее запрокидывает мою голову и наконец целует меня решительно и уверенно.
Это глубокий, медленный поцелуй: кажется, Самсон хочет выпить часть моей души, иначе ему просто не выжить. У его губ вкус морской воды, и кровь в моих венах бушует, как море в непогоду.
Хочу, чтобы этот миг не кончался, хочу в нем жить, спать, просыпаться.
Однако Самсон уже сбавляет напор – бережно, щемяще, словно поезд, который мчал на всех парах, а теперь вынужден остановиться.
Самсон отпускает меня, но я не отхожу, все еще прижимаюсь к нему всем телом. Сам он опять вцепился руками в край столешницы – чтобы не вцепиться в меня. Я ему благодарна. На сегодня с меня достаточно поцелуя. Хотя поцелуй я выдержала, к объятиям пока не готова. Тем более он уже знает мое к ним непростое отношение.
Я прижимаюсь лбом к его плечу и закрываю глаза.
Слышу, как Самсон глубоко и надсадно дышит, едва касаясь щекой моей головы.
Так мы стоим какое-то время. Что я должна сейчас думать? Нормально ли после поцелуя ощущать внутри такую боль, такую тяжесть? И в то же время меня не покидает чувство, что мы с ним – единственные люди на белом свете, которые все делают правильно.
– Бейя, – шепчет он мне на ухо.
Тело мгновенно отзывается мурашками. Я не отнимаю головы от его плеча и не открываю глаз.
– Что?
Самсон долго молчит и наконец произносит:
– В августе я уезжаю.
Что на это ответить? Всего четырьмя словами он провел на песке очень глубокую черту. Конечно, я понимала, что рано или поздно он это сделает.
– Я тоже, – говорю я.
Поднимаю голову и невольно останавливаю взгляд на кулоне. Поглаживаю его кончиками пальцев. Самсон смотрит на меня так, словно хочет снова поцеловать. Сегодня я готова целовать его хоть тысячу раз: страхи и сомнения позади. Все прошло отлично… но у меня почему-то мороз по коже. Казалось, он поцеловал меня изнутри. Он и смотрит иногда так же: будто сперва заглядывает внутрь и лишь потом замечает то, что снаружи.
Указательным пальцем Самсон приподнимает мой подбородок и вновь запечатывает мои губы поцелуем. На сей раз его глаза открыты, и он жадно впитывает ими меня всю. Потом чуть отстраняется и выдыхает мне в губы:
– Если мы будем вместе, нам нельзя заплывать на глубину.
Я киваю, а потом растерянно качаю головой. Не пойму, согласна я или нет.
– Что значит – на глубину?
Взгляд у него напряженный, и я внутри тоже вся напряжена. Он задумчиво облизывает верхнюю губу, будто пытается подобрать мягкие слова, которые не причинят мне боли.
– Я имел в виду… Если мы будем вместе, то пусть это будет летний роман, не более того. Я не хочу уезжать, думая, что совершаю ошибку, оставляю здесь что-то важное.
– И я не хочу! Мы же будем на разных концах страны.
Его пальцы скользят по моей руке: сперва вниз, потом опять вверх, но на плече не останавливаются. Едва задев ключицу, Самсон прикасается к моей щеке.
– Знаешь, люди тонут и на мелководье, – шепчет он.
Слишком мрачная мысль. Наверное, эти слова не предназначены для моих ушей. Надо же, а ведь я действительно сняла с Самсона несколько слоев, нравится ему это или нет.
Множество слоев.
Удивительно, этот поцелуй будто позволил мне пробуравить все слои разом, проникнуть в самую сердцевину его души. Теперь я вижу его суть, его настоящего – притом что сам он по-прежнему окутан завесами тайн.
– Кто подходил к тебе за ужином? – спрашиваю я.
Он с трудом сглатывает, отводя глаза, и мне хочется успокоить его, погладить по шее.
– Я не могу тебе врать, Бейя. Пожалуйста, не спрашивай.
Понятия не имею, что это значит. Самсон не из тех, кто стремится привлекать внимание людей, окружая себя ореолом таинственности. Поэтому его слова наталкивают меня на неприятные мысли.
– Расскажи о своем худшем поступке, – говорю я.
Он заглядывает мне в глаза и предсказуемо качает головой.
– Все настолько плохо?
– Плохо, да.
– Хуже, чем у меня с Дакотой?
Губы Самсона вытягиваются в тонкую рассерженную ниточку, а потом он наклоняется и пристально глядит мне в глаза.
– Плохие поступки бывают двух видов. Одни происходят от внутренней слабости человека, а другие – от внутренней силы. Ты приняла такое решение вовсе не от слабости, а наоборот, потому что ты сильная и пыталась выжить любой ценой.
Я жадно впитываю его слова. Хочу, чтобы они стали для меня правдой.
– Можешь ответить мне всего на один вопрос? – говорю я.
Самсон молчит, но и не отказывается отвечать – ждет вопроса.
– Ты на кого-то напал?
– Нет. Ничего подобного.
Ох, слава богу! Заметив мое облегчение, он отводит мои волосы за плечи и приникает губами ко лбу, а после поцелуя вновь прижимается ко мне головой.
– Я все тебе расскажу накануне отъезда в колледж.
– Если ты решил все рассказать, то почему не сделать этого прямо сейчас?
– Потому что остаток лета я хочу провести с тобой. А если я тебе расскажу, ты вряд ли этого захочешь.
Не представляю, что может начисто отбить мне охоту иметь с ним дело. Впрочем, сейчас лучше не настаивать. Иначе я сама же перенервничаю и все испорчу.
Надо просто подождать.
Такими темпами я выпытаю у него всю правду задолго до начала августа.
А пока я киваю. Пора завершить откровенный разговор. Вчера Самсон проявил терпение, и сейчас я должна ответить ему по меньшей мере тем же.
Самсон опять меня целует – быстро, на прощание.
Я молча отхожу от него и иду к двери, потому что никакие слова сейчас не по силам моему бедному голосу. Если мне так трудно расставаться сегодня, страшно представить, что будет третьего августа!
На улице уже поджидает Пи Джей. Пес спускается за мной по лестнице и идет к дому, не отставая ни на шаг. Когда я поднимаюсь на веранду, он укладывается на свою лежанку внизу.
К счастью, в гостиной никого нет. Я запираю дверь и прокрадываюсь на второй этаж, но, прежде чем скрыться в своей комнате, кошусь на дверь Сары.
Хочется рассказать ей про поцелуй. Это странное чувство – желание открыться другому человеку. Про Дакоту я не рассказывала даже Натали. Мне было слишком стыдно в таком признаваться.
Тихонько стучу в дверь Сариной комнаты, боясь перебудить остальных. Сара не отвечает. Наверное, она еще на пляже.
Я приоткрываю дверь, чтобы в этом убедиться, и тут же ее захлопываю.
Сара с Маркусом лежат в кровати, он сверху. Они одеты, но все же я такого не ожидала.
Отхожу от двери, а потом вспоминаю просьбу Сары о каком-нибудь намеке.
Снова возвращаюсь в ее спальню. Они с Маркусом прекращают целоваться и смотрят на меня. Я подхожу к кровати и поднимаю руку.
Сара со смехом бьет меня по ладони.
– Так держать! – шепчет она мне вслед.
17
Последние несколько дней были самой благостной, самой безмятежной, лишенной всякого стресса порой в моей жизни. Похоже, рядом с Самсоном у меня в мозгу вырабатывается гормон, о существовании которого я раньше не догадывалась. Я больше не боюсь, что в любой момент могу сломаться.
Наверняка дело тут не только в Самсоне, скорее – в комбинации всего, чего я была лишена. Уютный просторный дом, который не сжирают изнутри термиты. Трехразовое питание. Подруга, которая живет в комнате напротив. Океан. Рассветы.
В моей жизни теперь даже слишком много хорошего. От такого передоза счастья потом жди ломки. Но, как сказала Сара, летом надо жить одним днем – сегодняшним. О болезненной части лета побеспокоюсь третьего августа.
Самсон решил, что по утрам до моего балкона куда проще и безопаснее добираться по приставной лестнице. Я сижу на своем уже привычном месте и ем виноград из холодильника. Снаружи доносится какой-то шум. Мой самый любимый момент – когда голова Самсона возникает над перилами и он мне улыбается. Хотя наш вчерашний вечер, пожалуй, был даже лучше, чем эти совместные утра. Он все-таки уломал меня залезть в воду, мы долго целовались – и ни одна медуза нам не помешала.
«Целовались» – это мягко сказано. Мы ласкали друг друга. Насколько это в принципе возможно в океане, когда не запустишь руки друг другу в плавки, иначе сразу пойдешь ко дну. На самом деле, в течение дня нам с Самсоном почти не удается побыть наедине. Выставлять чувства на всеобщее обозрение мне неловко, а Сара с Маркусом чуть ли не всегда рядом.
Самсон появляется на балконе, и мы оба улыбаемся.
– Доброе утро!
– Привет!
Я отправляю в рот виноградину. Он перелезает через перила, наклоняется, быстро целует меня и садится рядом.
Достаю из пакета еще одну ягоду и подношу к его губам. Он их не открывает, только слегка улыбается, вынуждая меня вложить виноградину ему в рот. Тогда он обхватывает мой палец губами и медленно вынимает. Прожевывает ягоду.
– Спасибо.
Так, а можно я весь день буду кормить его виноградом?
Он закидывает руку за спинку диванчика, и я слегка подаюсь к нему, не прижимаясь, чтобы он не расценил это как призыв к объятиям.
Мы молча любуемся рассветом, и я размышляю о том, какой неожиданный оборот приняла моя жизнь.
Я думала, что знаю себя, и мне было совершенно невдомек, что в разных условиях люди могут вести себя по-разному. В условиях, когда вокруг все прекрасно и идеально, я даже сумела обрести душевный покой. Я больше не засыпаю с обидой на всех и вся, почти не злюсь на отца. И, как ни странно, немножко поверила в любовь. Здесь я не скептик, потому что могу посмотреть на жизнь сквозь другое стеклышко.