Секс превращается в любовь.
Завтра будет завтра; я уже знаю, что никакая правда не изменит моих чувств к Самсону. Возможно, он просто не понимает, как много для меня значит. Мне ни капли не страшно узнать о нем всю правду.
Благодаря Самсону я пришла к мысли, что есть большая разница между лжецом и человеком, который лжет, чтобы защитить кого-то от правды.
Самсон – не лжец. Я убеждена, что он не врет, а просто заботится обо мне.
В эти мгновения он абсолютно честен со мной. Я чувствую, что меня не просто ценят, а обожают. Боготворят. Вожделеют.
И, может быть, любят.
23
– Прости, прости меня!
Слова Самсона тяжело ворочаются в голове. Я еще не открыла глаза, но понимаю, что никогда в жизни не слышала в человеческом голосе такого раскаяния.
Может, это сон?
Кошмар?
Тянусь к его подушке и открываю глаза: никого. Я уснула, обвив его руками и ногами, но теперь рядом пусто. Перекатившись на другой бок и посмотрев на дверь спальни, я наконец вижу Самсона: полицейский выводит его из комнаты, сковав ему руки наручниками.
Я моментально вскакиваю.
– Самсон?!
Только тут замечаю по другую сторону кровати второго полицейского. Женщину. Она держит одну ладонь на бедре – вернее, на пистолете. Я прикрываюсь простыней. Увидев в моих глазах страх, она поднимает руку.
– Можете одеться. Только без резких движений.
Сердце бешено колотится в груди. Что же здесь стряслось? Сотрудница полиции подбирает с пола мою футболку и бросает мне. Трясущимися руками я затаскиваю ее под простыню и пытаюсь надеть.
– Что происходит?
– Пройдемте вниз, пожалуйста, – говорит она.
Господи, да что случилось?! Как наша ночь любви могла закончиться арестом Самсона? Должно быть, произошла ошибка. Или это чей-то жестокий розыгрыш. Не может быть, что все по-настоящему.
– Мы ничего плохого не делали.
Выбираюсь из кровати и начинаю искать глазами шорты. Даже не помню, где они, и времени на поиски нет, у меня же сейчас заберут Самсона!
Кидаюсь к двери, но меня останавливают:
– Стойте!
Я оборачиваюсь.
– Вам нужно одеться. Внизу люди.
Люди?!
В дом проникли воры? Полиция приняла Самсона за преступника? Или кто-то узнал, что он сделал с останками Рейка?
Неужели дело в этом?
У меня начинается паника. Я ведь тоже там была. Все видела и не сообщила в полицию, значит, я виновна не меньше Самсона.
Пока я натягиваю шорты, сотрудница полиции выходит из комнаты. Потом пропускает меня вперед и идет следом за мной по лестнице. Внизу, в гостиной Самсона, стоят еще двое полицейских.
– Что происходит? – шепчу я самой себе, выглядывая на улицу.
Небо еще даже не посветлело, значит, сейчас глубокая ночь. Мы с Самсоном уснули вскоре после полуночи.
Часы на стене показывают два тридцать утра.
– Садитесь, – говорит полицейский.
– Меня арестуют?
– Нет. Вам просто нужно ответить на ряд вопросов.
Мне становится по-настоящему страшно. Я не знаю, куда увезли Самсона.
– Позовите моего отца, пожалуйста. Он живет в соседнем доме. Можете сообщить ему о случившемся?
Она кивает одному из полицейских, и тот выходит из дома.
– Где Самсон?
– Он представился этим именем? – Она достает из кармана блокнот и начинает записывать.
– Да. Шон Самсон. Это его дом, и вы зачем-то вытащили его из постели посреди ночи.
Открывается дверь, и входит полицейский, а за ним – мужчина с ребенком на руках. И женщина. Наверное, его жена, потому что она сразу к нему прижимается.
Почему здесь столько людей?!
Лицо у женщины знакомое… Не могу вспомнить, где ее видела. Похоже, она плакала. Мужчина подозрительно косится на меня и передает ей ребенка.
– Давно вы здесь живете? – спрашивает сотрудница полиции.
Мотаю головой.
– Я живу в соседнем доме.
– Как вы познакомились с молодым человеком?
От страха у меня плывет перед глазами. Скорей бы уже пришел папа! Ох, не нравятся мне эти вопросы. Надо понять, где Самсон. Мне нужен адвокат? А Самсону?!
– Как вы проникли в дом?
Этот вопрос задает мужчина, державший на руках ребенка.
– Проникли?..
– Да, в наш дом.
Их дом?
Я перевожу взгляд на его жену, потом на ребенка. И тут же – на фотографию у входа. Так это она! А мальчик со снимка сидит у нее на руках.
– Значит, дом принадлежит вам? – обращаюсь я к мужчине.
– Да.
– Вы хозяева?
– Да.
– А Самсон – ваш сын?
Мужчина качает головой.
– Мы его не знаем.
Я вновь смотрю на фото, где якобы запечатлена мать Самсона – и он сам в детстве. Неужели и про это соврал?
В дом вдруг залетает мой отец.
– Бейя?
Он бросается ко мне, но его останавливает полицейский: кладет руку ему на плечо и встает между нами.
– Подождите снаружи, пожалуйста.
– Что случилось? – вопрошает отец. – За что их арестовали?
– Ваша дочь не арестована. Насколько мы понимаем, она вообще в этом не замешана.
– В чем? – недоумеваю я.
Сотрудница полиции медленно выдыхает – ей явно не хочется объяснять, но ничего не поделаешь, надо.
– Дом принадлежит этой семье. – Она указывает рукой на мужчину, женщину и ребенка. – Ваш друг находился здесь без их ведома и разрешения. Его обвиняют во взломе и проникновении.
– Сукин сын! – цедит отец сквозь зубы.
К горлу подкатывают слезы.
– Не может быть, – шепчу я. Этот дом принадлежит отцу Самсона. Он ведь даже код от сигнализации знает! Какой еще взлом?! – Произошла ошибка.
– Ошибки нет, – говорит сотрудница полиции, убирая блокнот в карман. – Вы ведь не против проехать с нами в участок? Вам нужно подать заявление и ответить на несколько вопросов.
Я киваю и встаю. Вопросы-то у них есть, только вряд ли я смогу на них ответить.
Отец вскакивает.
– Да она понятия не имела, что это чужой дом! Я сам разрешил ей здесь переночевать…
– Это просто формальность. Вы тоже можете подъехать в участок. Если наши догадки подтвердятся, мы сразу ее отпустим, и вы поедете домой.
Отец кивает.
– Не волнуйся, Бейя. Я с тобой.
Не волнуйся?!
Да я просто в ужасе, черт подери!
Прежде чем выйти из дома, я подбираю с пола оба рюкзака – Самсона и мой – и отдаю их отцу.
– Закинешь домой мои вещи?
Я не говорю ему, что один из рюкзаков принадлежит Самсону.
Он забирает их и смотрит мне прямо в глаза.
– Пока я не подъеду, ни на какие вопросы не отвечай.
24
Комнатка так мала, что кажется, на четверых не хватит воздуха.
Отец сидит рядом за крохотным столиком, и я чуть подалась в сторону, чтобы сохранить хотя бы подобие личного пространства. Локтями уперлась в стол, лицо спрятала в ладонях. Сама не своя от волнения.
Отец – просто зол.
– Вы знаете, как давно он поселился в этом доме?
Я выяснила, что женщину зовут офицер Феррел. Как зовут мужчину – понятия не имею. Он молча строчит что-то в блокноте, не поднимая головы.
– Нет.
– Бейя только в июне приехала. Самсон там жил как минимум с весенних каникул. По крайней мере, тогда я с ним познакомился.
– Вы не знакомы с хозяевами дома? – спрашивает офицер Феррел.
– Нет. Я раньше видел там каких-то людей, но принимал их за съемщиков. Большую часть года мы живем в Хьюстоне и еще не успели познакомиться с соседями.
– Вам известно, как Самсону удалось обойти сигнализацию? – Этот вопрос обращен ко мне.
– Он знает код. Я видела, как он его вводил.
– Вам известно, откуда у него код?
– Нет.
– Вам известны адреса других домов, где он мог селиться?
– Нет.
– Вам известно, где он живет, когда в дом возвращаются хозяева?
– Нет.
Сколько раз еще придется на разный манер повторить «Нет»? Мне действительно больше нечего им сказать, я не знаю ответов на их вопросы.
Я не знаю, откуда Самсон приехал. Не знаю имени его отца. Не знаю дату и место его рождения, не знаю, где он вырос, жива его мать или действительно умерла. С каждым вопросом мне становится все больше не по себе.
Разве возможно так хорошо знать человека, о котором ты совершенно ничего не знаешь?
Может, я его и не знаю. От этой ужасной мысли прячу лицо в руках. Я устала и сама хочу получить ответы, но для этого надо поговорить с Самсоном. Впрочем, мне нужен ответ на единственный вопрос: в его сердце тоже выросла кость? Если да, сейчас она тоже трещит?
Ведь мое сердце вот-вот разобьется вдребезги.
– Она в самом деле ничего не знает, – обращается отец к полицейским. – Сейчас ночь. Давайте вы нам просто позвоните, если возникнут вопросы?
– Конечно. Осталось одно маленькое дело – и мы вас отпустим. Минутку.
Оба выходят из комнаты. Я наконец поднимаю голову и выпрямляю спину.
– Все нормально? – спрашивает отец.
Киваю. Если ответить иначе, он захочет поговорить. А говорить я сейчас не в силах.
В открытую дверь хорошо видно, что происходит снаружи. В комнате напротив сидит человек. Он явно под кайфом и без конца издает какие-то нечленораздельные звуки. От каждого его возгласа я невольно морщусь.
Вообще-то мне не привыкать к такому поведению: мать вечно что-то бормотала себе под нос, особенно в последний год. Разговаривала с несуществующими людьми. Но за лето я умудрилась забыть, каково жить рядом с наркоманом. Мне больно смотреть на этого человека. Тюрьма не поможет ему преодолеть зависимость, как не помогала и моей матери. Наоборот, только делала хуже. Арест, заключение, свобода – после каждого визита в следственный изолятор мать выходила на новый виток нисходящей спирали.
Ее сажали несколько раз. За что именно не знаю, всегда в связи с наркотой: приобретение, хранение, перевозка. Помню, как среди ночи меня забирала соседка и уводила спать к себе.
Наверное, мама была неплохим человеком, если бы не болезнь. Ведь зависимость – это болезнь, верно? И хотя у меня к ней врожденная склонность, я твердо намерена ее не подхватить.