– А вдруг он не захочет иметь со мной дела, когда выйдет?
Вообще-то я не собиралась произносить это вслух… Или собиралась?
Слезы сами собой текут из глаз, и Алана тут же это замечает. Не пытается меня образумить или пожурить за жалость к себе: просто молча обнимает и прижимает к плечу мою голову.
Я совершенно не привыкла, чтобы меня утешали, но сейчас отчаянно нуждаюсь в материнском утешении. Пару минут рыдаю у нее на груди. Я даже не представляла, насколько это было мне нужно – крошечная капелька сочувствия от живого человека.
– Вот бы у меня была такая мама, как вы, – говорю я.
Алана вздыхает.
– Ах ты, зайка, – сочувственно шепчет она, отстраняется и ласково смотрит на меня. – Я дам тебе одну таблетку амбиена, только имей в виду: это первый и последний раз.
Киваю.
– Обещаю, что больше не попрошу.
26
Я спала слишком крепко – чувство такое, что я отдавила себе правое полушарие мозга.
Сажусь в кровати. На улице почти стемнело. Проверяю телефон: на часах восьмой час. Живот громко урчит – наверное, меня разбудил голод.
За весь день мне никто не звонил и не писал.
Еще целых четырнадцать часов до нашей встречи.
Я подбираю с пола рюкзак Самсона. Вытряхиваю его содержимое на кровать и начинаю перебирать вещи.
А ведь это в буквальном смысле все, что у него есть.
Две пары шорт, две футболки с логотипом His-Panic. Один такой же комплект был на Самсоне, когда его арестовали. Получается, у него всего три смены одежды? Я замечала, что он носит одни и те же футболки, но списывала это на желание поддержать Маркуса. Ему, наверное, приходилось часто их стирать, чтобы никто ничего не заметил.
Косметичка с туалетными принадлежностями: зубная паста, щетка, дезодорант, кусачки для ногтей.
Бумажника нет.
Он в самом деле потерял бумажник перед нашим походом в тату-салон – или у него никогда бумажника не было? Скорее, второе. Если Самсон живет сам по себе с тех пор, как умер отец, то вряд ли он мог получить водительские права.
Так много вопросов в голове. Завтра мы увидимся, но на все Самсон не успеет ответить при всем желании.
Нахожу на дне рюкзака маленький полиэтиленовый пакет с застежкой-зиплоком. Внутри – какие-то сложенные пополам, пожелтевшие от времени листы бумаги.
Я открываю пакет, достаю один листок и разворачиваю.
Дитя
Он как я неуемен, немыт,
Так мал.
А уже так устал, так сердит.
Он на море волком глядит
И свободой по горло сыт.
Рейк Беннет, 13 ноября 2007 г.
Самсон упоминал, что Рейк писал стихи. Я смотрю на эти строки и пытаюсь понять, о чем и о ком они.
О Самсоне? Значит, в пакете – заметки и стихи его отца? В 2007-м – за год до урагана «Айк» – Самсону было около двенадцати.
«Свободой по горло сыт».
Как это понимать? Рейку казалось, что его сын устал от привольной жизни в море?
Достаю из пакета остальные листки с твердым намерением прочитать все до последней строчки. Эти стихотворения были написаны за год-два до урагана, и их автор – отец Самсона.
Она есть
Когда ты появился на свет,
появилась на свет и твоя мать.
Покуда есть ты, есть и она.
Рейк Беннет, 30.08.2006 г.
Ее нет
Я встретил твою маму, когда она стояла у воды,
ступни зарыв в песок.
Я жалею, что не набрал того песка,
не запасся им впрок.
Теперь гадаю, есть ли среди мириада песчинок вокруг
Хоть толика тех, по которым она ступала?
Или все их давно смыло в ту воду,
что ноги ее омывала?
Рейк Беннет, 16.07.2007 г.
Дорогой Шон,
Каждое дитя рано или поздно мечтает увидеть другие края,
и потому я решил: пусть твоим домом будет лодка.
Но, боюсь, ты сбежишь и из этого дома вскоре.
Если так, это моя вина.
Ведь я убежден, что когда человек говорит: «Мне надо домой»,
Он должен думать о море.
В пакете по меньшей мере двадцать стихотворений и писем. Лишь некоторые из них адресованы сыну, однако из прочитанного у меня сложилось впечатление, что Самсон не врал мне о Рейке. Тот действительно жил в море. Вот только Самсон умолчал, что жил там вместе с ним.
27
– Бейя Грим?
Моментально вскакиваю со стула. Отец тоже встает, но я не хочу, чтобы он шел со мной к Самсону.
– Тебе идти необязательно.
– Я не пущу тебя одну! – категорично заявляет он, словно это решение не обсуждается.
– Пап, пожалуйста. – Вряд ли Самсон захочет со мной откровенничать при отце. – Пожалуйста!
Он сухо кивает.
– Ладно. Жду тебя в машине.
– Спасибо!
Охранник проводит меня в большой зал. Там несколько столиков, и почти за каждым сидят посетители и заключенные.
Да, зрелище безрадостное. Впрочем, я готовилась к худшему. Почему-то была уверена, что меня усадят в кабинку со стеклянной перегородкой и я даже прикоснуться к Самсону не смогу.
Мгновенно нахожу его взглядом: он сидит один за столом в противоположном конце зала. На нем темно-синий комбинезон, а не пляжные шорты, как обычно. Это немного меня отрезвляет, возвращает к реальности.
Самсон наконец поднимает голову и, заметив меня, сразу встает. Не знаю, почему я думала, что он будет в наручниках, – к счастью, это не так. Я бросаюсь к нему и падаю в его объятия. Он крепко прижимает меня к себе.
– Прости, мне очень стыдно, – говорит он.
– Знаю.
Спустя несколько секунд я с огромным трудом отстраняюсь – не хочу, чтобы у Самсона были неприятности. Сажусь напротив.
Самсон берет мою руку, сжимает ее в ладонях и кладет на стол.
– Я очень многое должен тебе рассказать. С чего начнем?
– С чего угодно.
Какое-то время он обдумывает свой будущий рассказ. Я накрываю его руки свободной рукой, и теперь на столе лежат друг на дружке четыре наши ладони.
– Все, что я говорил тебе о своей матери, – правда. Ее звали Изабель. Мне было пять, когда все случилось, и хотя я почти не помню, как нам жилось до ее смерти, я точно знаю, что после все резко изменилось. Рейк мой отец, об этом я действительно умолчал. Когда мама умерла, на суше ему стало совсем невмоготу. Он словно не мог представить жизни там, где ее нет. В конце концов отец забрал меня из школы, и несколько лет мы жили на лодке. А потом Дария отняла у меня и его.
– Ты это имел в виду, когда говорил, что Дария разбила тебе сердце?
Он кивает.
– А где ты был, когда начался ураган?
Самсон стискивает зубы, как будто ему не хочется заново переживать те мгновения. Затем опускает голову и произносит:
– Отец завез меня в церковь – там укрылись от урагана многие местные, но сам не остался. Хотел проверить, надежно ли пришвартована лодка, ведь на ней была вся его жизнь. Обещал вернуться до наступления темноты. Больше я его не видел. – Самсон поднимает глаза. – Я хотел остаться на полуострове, однако ураган практически все разрушил. Укрыться было негде, жить не на что… В общем, пришлось уехать. Если бы я кому-то признался, что отец пропал, меня бы отдали в приют, так что на следующие несколько лет я стал невидимкой. В итоге прибился к одному приятелю из Галвестона, зарабатывали на хлеб всякой мелкой работой – косили траву и прочее. Именно он подошел к нам тогда в ресторане. Мы были еще дети и творили черт знает что… В итоге нас, конечно, взяли.
– Почему тебя обвиняют в поджоге?
– Вообще-то я был ни при чем, в том доме рабочие напортачили с проводкой, но без меня пожар бы не разгорелся. Я проник в дом и включил свет. Поэтому формально виноват все-таки я. – Самсон сплетает пальцы с моими. – Узнав об очередном ордере на арест, я решил в последний раз приехать сюда, а потом явиться в полицию с повинной. Не знаю, на что я надеялся – попрощаться с прошлым или найти отца… В итоге мне удалось и то, и другое. А еще я нашел тебя и не захотел расставаться. – Большим пальцем Самсон поглаживает меня по тыльной стороне левой руки. – Я знал, что посадят меня надолго, поэтому решил сперва дождаться твоего отъезда, а потом уже сдаться. – Он вздыхает. – Что еще ты хочешь обо мне знать?
– Откуда у тебя код от сигнализации?
– Хозяин не стал мудрить – использовал в качестве кода номер дома. Элементарно.
Кто-кто, а я не имею права осуждать Самсона, я не лицемерка. Могу только восхититься его навыками выживания.
– Ты собирался поступать в Военно-воздушную академию?
Он вновь прячет взгляд, не в силах смотреть мне в глаза. Качает головой.
– Сначала я в самом деле хотел податься в военно-воздушные силы. План был такой, да, – пока я все не профукал. Про семейную традицию я лгал, как и про многое другое. Мне нужна была легенда, чтобы жить в этом доме, но я не хотел тебе врать – никому не хотел. Просто…
– У тебя не было выбора, – заканчиваю за него я, потому что знаю об этом не понаслышке. – Ты сам говорил, что одни плохие поступки происходят от внутренней слабости, а другие – от силы. Ты врал не потому, что слаб.
Самсон делает медленный вдох, словно боится переходить к следующей теме. Когда он наконец поднимает голову, его лицо, взгляд – все меняется. От этого взгляда меня словно придавливает каменной плитой.
– Вчера по телефону ты сказала, что не поедешь в Пенсильванию.
Это утверждение, а не вопрос, но Самсон явно ждет ответа.
– Я не могу тебя бросить.
Он качает головой и убирает руки. Трет лицо, как будто разочарован мной, а потом еще крепче стискивает мои ладони.
– Ты поедешь учиться, Бейя. Эту кашу заварил я, ты не обязана ее расхлебывать.
– Кашу? Самсон, ты не совершал страшных преступлений! Ты рос на улице, один, без родителей! Как ты должен был встать на ноги, когда впервые вышел из тюрьмы? Уверена, если сказать им, почему начался пожар и почему ты нарушил условия УДО, они поймут.