– Суду все равно, почему я нарушил закон. Главное, что нарушил.
– Значит, мы изменим их отношение!
– Система несовершенна, Бейя, и в одночасье нам с тобой ее не изменить. Мне светит несколько лет, мы тут бессильны, так что у тебя нет причин оставаться в Техасе.
– А как же я буду тебя навещать?
– Мне не нужно, чтобы ты меня навещала. Мне нужно, чтобы ты выучилась.
– Я могу учиться и здесь!
Он смеется – обреченным, безрадостным смехом.
– Зачем ты упрямишься? Мы с тобой с самого начала говорили друг другу, что в конце лета разъедемся и каждый пойдет своей дорогой.
От его слов у меня сжимается сердце, сводит живот.
– Я думала, теперь все иначе, – сдавленно шепчу я. – Ведь ты сам сказал, что в наших сердцах выросли кости.
Самсон откликается на мои слова всем телом: сжимается, как от удара. Мне жаль причинять ему боль, но он слишком много для меня значит. Я не могу просто выбросить его из головы.
– Далеко от тебя я не уеду, – тихо произношу я. – Звонков и писем мне будет мало.
– Никаких звонков и писем, хорошо? Я хочу, чтобы ты жила полной жизнью и не думала обо мне. Тебе ни к чему это бремя. – Он не дает мне возможности возразить. – Бейя! Мы с тобой всю жизнь жили сами по себе, каждый на своем острове. Это нас и объединило: мы разглядели друг в друге одиночество. Теперь у тебя появился шанс выбраться с острова, и я не стану удерживать тебя на нем еще бог знает сколько лет!
Меня душат слезы. Я опускаю голову, и одна слезинка падает на стол.
– Неужели ты просто вычеркнешь меня из жизни? Я не могу без тебя!
– Уже смогла, ты прекрасно справлялась в одиночку, – решительно отвечает Самсон.
Он берет меня за подбородок и поднимает мое лицо, заставляя смотреть ему в глаза. Внутри у меня все разбито вдребезги, и у него, кажется, тоже.
– Я не имею никакого отношения к твоим успехам. Ты добилась всего сама, без моего участия. Я не позволю тебе все испортить ради меня!
Чем больше он упорствует, тем сильнее я злюсь.
– Так нечестно! Ты ждешь, что теперь я просто уйду и думать о тебе забуду? Зачем же ты позволил мне влюбиться, если знал, к чему все идет?!
Он делает резкий выдох.
– Мы заранее решили, что расстанемся в августе, Бейя. Мы оба согласились не заплывать на глубину!
Я закатываю глаза.
– Люди тонут и на мелководье – твои слова! – Подаюсь вперед и вновь ловлю его взгляд. – Я тону, Самсон. И под водой меня держишь ты.
Сердито смахиваю с глаз слезы.
Самсон опять берет меня за руки, на этот раз по-другому.
– Прости меня, – произносит он с болью в голосе.
Больше он ничего не говорит, но я понимаю, что это прощание. Он встает, давая понять, что разговор окончен, и явно ждет, что я тоже встану. Ну уж нет! Скрещиваю руки на груди.
– Не буду тебя обнимать на прощание. Ты больше не достоин моих объятий.
Самсон едва заметно кивает.
– Я и раньше не был их достоин.
Он отворачивается, и я с ужасом сознаю, что никогда его не увижу. Если у Самсона такой взгляд, значит, он все решил и не отступится от своего решения: мы больше не увидимся. Это конец.
Он идет прочь, и я вскакиваю на ноги.
– Самсон, подожди!
Он оборачивается и только-только успевает меня поймать: я падаю в его объятия, а потом обвиваю его руками и утыкаюсь лицом ему в шею. Когда он крепко меня сжимает, я начинаю плакать.
Внутри бушует столько разных чувств! Я уже скучаю по нему – и в то же время злюсь, как никогда. Я понимала, что прощание неизбежно, однако и подумать не могла, что прощаться придется в таких обстоятельствах. Чувствую себя совершенно беспомощной. Я хотела, чтобы мы расстались по обоюдному согласию, чтобы это был и мой выбор; увы, Самсон не оставил мне выбора.
Он целует меня в висок.
– Ты заслужила стипендию, Бейя. Езжай в Пенсильванию. И будь счастлива. Прошу тебя.
На последних словах его голос срывается. Он отпускает меня и уходит к стоящему у двери надзирателю. В тот же миг на меня наваливается страшная тяжесть – я будто теряю опору и больше не в силах стоять на ногах.
Самсона выводят из зала; он не оборачивается – не хочет смотреть на выжженную пустыню.
Всю дорогу до отцовской машины я непрерывно рыдаю. С грохотом захлопываю дверцу – мне больно и обидно. Сердце разбито вдребезги. Я даже не могу толком осознать, что сейчас произошло, такой это стало неожиданностью. Я думала, мы будем действовать сообща, как команда, а Самсон просто взял и послал меня куда подальше. То есть обошелся со мной так, как обходились все остальные.
– Что случилось?
Я мотаю головой.
– Просто поехали.
Отец стискивает руль так, что у него белеют костяшки. Сдает назад.
– Надо было выбить из этого гада всю дурь, пока была такая возможность!
Я даже не пытаюсь втолковать отцу, что в тот вечер ему не нужно было защищать меня от Самсона, наоборот, Самсон мне помогал. Сейчас бесполезно что-то объяснять. Я просто говорю как есть:
– Он хороший человек, папа.
Отец вновь останавливает машину и обращает на меня непоколебимый взгляд.
– Пусть я не бог весть какой отец, но я просто не мог воспитать дочь, которая будет выгораживать лжеца и негодяя. Самсону на тебя плевать. Он думает только о себе!
Серьезно? Он в самом деле считает, что воспитал меня, – и ему хватило наглости произнести это вслух?!
Я кладу руку на ручку дверцы, сверля отца гневным взглядом.
– Ты дочь не воспитывал. Если кто тут и лжец, это ты!
Я вылетаю на улицу. О том, чтобы ехать с отцом в одной машине до самого Боливара, не может быть и речи.
– Садись, Бейя!
– Нет. Я позвоню Саре и попрошу меня забрать.
Опускаюсь на бордюр. Отец выходит и смотрит, как я достаю телефон, пинает гравий и опять показывает рукой на машину:
– Садись, Бейя, поехали домой.
Набрав номер Сары, я вытираю слезы.
– В твою машину я не сяду. Можешь уезжать.
Отец не уезжает. Сара соглашается меня забрать, но он терпеливо сидит в машине до самого ее приезда.
28
Следующая неделя проходит в муках: от Самсона ни слуху ни духу. Вообще никаких вестей. Я дважды пыталась его навестить, но он больше не желает меня видеть.
Способов выйти с ним на связь просто нет. Остается лишь жить воспоминаниями о наших встречах. Вот только и они со временем начнут меркнуть, если я хотя бы не услышу его голос.
Неужели он действительно думает, что я его забуду? Уеду в колледж – будто ничего не было, будто Самсон не превратил меня в совершенно другого человека?
С домашними я больше о нем не говорю. Не хочу даже упоминать его имя: это всякий раз приводит к новым спорам. Я почти не выхожу из своей комнаты: целыми днями смотрю бессмысленные телешоу и навещаю Марджори. Она – единственная, кто встал на мою сторону.
Всю неделю я по очереди ношу футболки Самсона. От них больше не пахнет Самсоном; теперь от них пахнет мной, поэтому за просмотром британского кулинарного шоу о выпечке я кладу себе под бок его рюкзак.
Не знаю, что делать с его вещами. Думаю, на туалетные принадлежности ему плевать, и ничего ценного там нет – только пакет со стихами Рейка. Отдавать их Марджори я не спешу, потому что это последняя ниточка, которая связывает меня с Самсоном.
И, возможно, единственный повод когда-нибудь вновь его повидать.
Знаю, рано или поздно я начну новую жизнь. Но пока я здесь, а он в тюрьме, и ни о чем другом я думать не могу.
Поудобней укладываю рюкзак и прижимаюсь к нему головой. Тут в висок упирается что-то твердое. Я открываю рюкзак – неужели что-то еще осталось? Пошарив внутри рукой, натыкаюсь на молнию, которой раньше не замечала.
Тут же сажусь и расстегиваю потайной карман. Там лежит маленькая, дюйма четыре в длину, записная книжка в твердой обложке. В ней множество имен, адресов и каких-то списков.
Ничего не понимаю. Кто все эти люди?
Тут я натыкаюсь на страничку с именем Марджори.
Марджори Нейплс
даты пребывания: с 04.02.2015 по 08.02.2015
съел продуктов на 15$
починил крышу, заменил две доски обшивки с северной стороны дома, поврежденные ветром
Дальше опять идут какие-то фамилии и адреса, но сейчас меня интересуют только даты. Я беру в руки телефон и набираю Марджори.
– Алло?
– Здравствуйте, это Бейя. Маленький вопрос: вы помните, что с вами происходило с четвертого по восьмое февраля этого года?
Марджори обдумывает вопрос.
– Почти уверена, что именно в эти дни я лежала в больнице с сердечным приступом. А в чем дело?
– Да нашла кое-что в рюкзаке у Самсона… Скоро занесу, чтобы вы могли передать это Кевину.
Прощаюсь, вешаю трубку и вновь начинаю листать записи Самсона. Чаще всего на страничках попадается Дэвид Сильвер – хозяин соседнего дома. Под его именем стоит несколько дат (с марта и вплоть до прошлой недели) и список работ:
Укрепил расшатавшиеся балясины на перилах балкона. Заменил сгоревший предохранитель. Устранил течь в трубе уличного душа.
Таких списков в книжке немало. Самсон выполнял разную работу, и иногда ему за нее платили, – теперь понятно, откуда у него взялись деньги на ресторан и татуировку. Но очень многим людям он помогал бесплатно.
Учтен каждый день последних семи месяцев. Каждый продукт, съеденный без спроса из чужого холодильника. Каждая мелкая работа по хозяйству. Он все записывал.
Зачем? Надеялся, что бесплатный ремонт как-то оправдает его пребывание в чужом доме без ведома хозяев?
Я бегу вниз и нахожу отца и Алану в гостиной. Они сидят на большом диване, а Сара с Маркусом – на маленьком. Все смотрят «Колесо фортуны», но отец, увидев меня на лестнице, сразу вырубает звук. Еще бы, я ведь впервые за день вышла из комнаты.
Протягиваю ему записную книжку.
– Это принадлежит Самсону.
Он берет книжку и начинает ее листать.
– Здесь подробный список домов, где он жил, и работ, которые выполнял по хозяйству, чтобы как-то заплатить за проживание.