Это тело было одной из ранних находок. В 1914 году, во время работы в утолщении пласта под названием Яма 10, палеонтологи обнаружили небольшое скопление человеческих костей. Ничего подобного здесь не находили ни прежде, ни потом. Мало того, что этот случай был беспрецедентным, исследователи еще и смогли с уверенностью заключить, что покрытые битумом кости — череп, несколько позвонков, ребра, таз и бедренная кость — принадлежали одному человеку. За исключением нескольких недавних находок, сделанных, когда расположенный по соседству художественный музей Лос-Анджелеса решил расширить свою парковку, а именно мамонта Зеда и американского льва по кличке Пушистик, большинство костей, обнаруженных в Ла-Брея, были отдельными элементами, которые на протяжении тысячелетий перемешивались в битумных озерах. За десятки тысяч лет со времен погребения в ледниковый период эти кости были разделены и раздроблены, превратившись в самую запутанную на свете мозаику. Находка человеческих останков, да еще и в одном месте, была настоящим потрясением.
Этих останков вы не найдете на выставке. Во всяком случае, настоящих. Точная копия бедренной кости — оригинал был полностью израсходован в процессе определения возраста, когда метод радиоуглеродного анализа только появился, — хранится теперь в шкафчике в глубине музея, и остановиться возле него большинству посетителей и в голову не приходит, как и рассматривать человеческий скелет, представленный на стене близлежащего музея естественной истории Лос-Анджелеса: его переделали для достижения внешнего сходства со скелетом из Ла-Брея (присмотритесь к длинным костям — они были разрезаны и склеены снова, чтобы добиться нужных пропорций). То немногое, что осталось от этого человека, хранится в специальном упаковочном материале, каждая кость в отдельном углублении, чтобы они не терлись друг о друга. Джон Харрис, бывший куратор музея Пейджа, любезно показал мне эти останки во время моего визита. Каждый кусочек скелета имел тот же самый чудесный коричневый оттенок, что и кости саблезубых кошек и гигантских ленивцев, сделавших это место знаменитым, а так как челюсть была расположена прямо перед черепом, то создавалось впечатление, что этот поглощенный битумом человек вот-вот начнет делиться какими-то древними секретами. Если бы он только мог. Прежде всего это помогло бы понять, что случилось с остальным скелетом.
Давайте поговорим о том, сколько костей можно насчитать у взрослого человека. Если при рождении у нас 270 костей, то по мере взросления многие из них сливаются, и в результате в полностью сформировавшемся скелете их насчитывается где-то 206. Это число одинаково для всех представителей нашего вида. Никакой разницы между полами нет, на что указал в 1642 году сэр Томас Браун, заметив, что если по библейскому преданию у Адама взяли ребро для сотворения Евы, то на самом деле количество ребер у мужчин и женщин одно и то же. Вместе с тем точное количество костей скелета у людей все же может отличаться. Частично это статистическое расхождение объясняется так называемыми шовными костями, которые порой образуются на стыке крупных костей черепа. Например, если у вас имеется такая кость на теменно-затылочном шве, идущем вдоль задней поверхности черепа между теменной и затылочной костями, то у вас как минимум на одну кость больше, чем у всех остальных. А еще вы можете быть перуанской мумией — эта особенность также порой называется костью инков, так как частенько обнаруживалась в черепе представителей этого народа. С другой стороны, у вас могут отсутствовать некоторые сесамовидные кости. Подобно коленным чашечкам, они расположены внутри сухожилия, однако некоторые самые маленькие сесамовидные кости имеются не у всех. У вас может отсутствовать пара небольших кусочков кости, обычно находящихся в сухожилии, тянущемся вдоль указательного пальца, либо аналогичных косточек в сухожилии вокруг большого пальца.
Таким образом, стандартом является некое среднее, а не точное число, и от знаменитого скелета из Ла-Брея до нас дошли лишь немногие кости. Были обнаружены двадцать две кости черепа, включая нижнюю челюсть, однако из всего остального тела имелось только двенадцать костей. Бо́льшая часть ребер и позвонков, а также все крошечные косточки кисти и стопы, которые значительно повышают общее число костей человеческого скелета, так никогда и не были найдены.
Судьба всего остального тела — еще одна загадка, затерянная во времени, каких в мире окаменелостей предостаточно, однако кое-что все-таки можно сказать наверняка. Каждый фрагмент скелета несет в себе отпечаток прожитой жизни. Это собрание костей содержало достаточно интересных следов, чтобы стать одним из немногих древних скелетов, получивших народное имя. Останки, аккуратно хранящиеся в музейных коллекциях и известные специалистам как LACM HC 1323, были прозваны женщиной из Ла-Брея, и они познакомят нас с некоторыми биологическими особенностями наших костей, от самых масштабных до самых мелких.
Но давайте прежде поговорим об этом имени — женщина из Ла-Брея. Давать имена — сложная задача, и многое зависит от того, кто именно их выбирает. Хотя LACM HC 1323 и является совершенно приемлемым названием для научных трудов, оно придает найденным в Ла-Брея человеческим костям статус научных объектов для исследования, а не останков когда-то жившего человека. Тут-то в дело зачастую и вступают народные названия. Разным человеческим скелетам, обнаруженным на протяжении истории, были даны такие имена, как Турканский мальчик или Кенневикский человек, и женщина из Ла-Брея пополнила список знаменитых скелетов. При наличии нужных костей в распоряжении остеологов — к чему мы сейчас вернемся — достоверно определить пол скелета довольно просто. Тем не менее в процессе описания этих останков мне было все менее и менее комфортно использовать народные имена. Определить половую принадлежность скелета — это одно. Приписать же ему целый набор элементов внешнего вида и поведения в соответствии с предполагаемым гендером — совсем другое.
Пол, гендер и сексуальная ориентация — три совершенно разных понятия различного происхождения и с разным культурным значением. Они взаимосвязаны, но не взаимозаменяемы, и тем не менее об этом часто забывают, когда речь идет о древних человеческих скелетах. Навешивая ярлыки наподобие «женщины из Ла-Брея», мы создаем целую серию представлений о человеке, про которого на самом деле толком ничего не знаем и которого невозможно попросить самого о себе рассказать. Нам неоткуда знать, как бы они охарактеризовали свою гендерную принадлежность, какие у них были взаимоотношения с окружающими, поэтому современным наблюдателям не составляет труда приписать этому человеку свои собственные ценности и взгляды. Зачастую это говорит больше про самого наблюдателя и его культуру, чем про найденные кости. Так, например, в 2017 году было установлено, что останки двух людей, которые, казалось, обнимались за мгновение до гибели в результате извержения Везувия в 77 году н. э., принадлежали не женщинам, как это прежде считалось, а мужчинам. Британские таблоиды незамедлительно принялись печатать статьи, в заголовках которых назвали этих двоих влюбленной гей-парой, несмотря на полное отсутствие какой-либо информации, касающейся их гендера и природы их взаимоотношений[31]. Это далеко не единственный случай произвольного толкования находок, особенно часто такое наблюдается при обнаружении скелетов, похороненных вместе, либо не так, как ожидалось — будь то воинственные принцессы или мужчины, погребенные, как казалось исследователям, не совсем по-мужски. Одним из самых известных примеров является Красная дама из Пэйвиленда — скелет, обнаруженный в Англии, который натуралист девятнадцатого века Уильям Баклэнд счел принадлежащим молодой проститутке, так как тело было покрашено красной охрой и погребено вместе с ожерельями из раковин и другими украшениями. Позже, однако, было установлено, что на самом деле скелет принадлежал молодому юноше. Сальная история затмила более существенные наблюдения, как это порой случается и сегодня. При обнаружении как-то связанных друг с другом или даже обнимающихся скелетов, как пишет антрополог Памела Геллер, выводы об имевшихся у них «запутанных романтических отношениях, принудительной интимной близости или о нахождении одного в подчинении у другого говорят больше о характере сексуальных взаимоотношений в современном обществе, чем… о взаимодействии между людьми в прошлом»[32]. Нам никогда не следует забывать о собственной склонности вписывать старые скелеты в нашу современную систему идей и ценностей. Мы должны быть готовы признать ограниченность имеющихся данных, а также то, что мы не можем все знать о жизни в прошлом.
Точно так же я не могу утверждать, что кости способны показать чей-то биологический пол. Наш разум и восприятие самих себя являются такой же частью нашей биологии, как и кости, и, утверждая, что человек являлся мужчиной или женщиной, основываясь лишь на анатомии его скелета, мы полностью стираем то, что он мог бы сам про себя сказать. Таким образом, скелет может показать нам лишь остеологический пол — то есть дать понять, основываясь на форме определенных костей, было ли данное тело мужским или женским с точки зрения физиологии. Это создает дополнительные сложности. Местоимения имеют значение, и при отсутствии однозначных данных я, когда говорю о людях, чью гендерную принадлежность мы знать не можем, предпочитаю употреблять «они». Вместе с тем истории этих людей связаны с изучающими их современными учеными, так что, если полагаться только на местоимение «они», порой может быть непонятно, о ком именно я говорю. Я решил воздерживаться от повторения популярных гендерных ярлыков, таких как женщина из Ла-Брея — как, по моему мнению, и должны поступать антропологи и археологи в подобных случаях, — однако продолжил использовать местоимения «он» и «она» при обсуждении остеологического пола скелетов, чья гендерная принадлежность неизвестн