В конце XIX века все было не так безобидно. Изучение костей в тот период вышло далеко за пределы френологии – теории, согласно которой по форме черепа можно определить характер и умственные способности человека. Антропологи – тогда они были исключительно белыми мужчинами – сбились с пути истинного и начали придумывать факты в поддержку своей любимой концепции, доказывая, что их раса выше всех остальных. Эти «ученые» находили десятки и тысячи черепов, измеряли их объем и на этом основании делали выводы о размерах мозга и интеллектуальном превосходстве. Французский анатом и антрополог Поль Брока пришел к следующему заключению: «В целом у мужчин головной мозг крупнее, чем у женщин, у выдающихся мужчин крупнее, чем у мужчин со средними способностями, а у высших рас крупнее, чем у низших. При прочих равных условиях между развитием ума и объемом головного мозга существует заметная связь». Какая ошибка! Тем временем музеи – и в США, и в Европе – дружно принялись собирать останки индейцев (около миллиона фрагментов), а также меньшие по числу экспонатов, но все равно впечатляющие коллекции останков белых, негров и представителей аборигенных народов со всего света. Музеи крупных городов стремились перещеголять друг друга и сравнивали размеры своих «комнат костей» – этические соображения никого не волновали. Эта сомнительная мода утихла лишь накануне Второй мировой войны. Кое-где «комнаты костей» сохранились, но теперь их используют для изучения происхождения и эволюции человека, а не для оправдания расового неравенства.
Теория расового превосходства потерпела фиаско, и в 1990 году в США был принят закон о защите и репатриации могил коренных американцев. Согласно этому закону учреждения и агентства, которые получают федеральное финансирование, обязаны возвращать человеческие останки, а также погребальные и священные предметы потомкам их исконных владельцев – индейцам.
В США для борьбы с разграблением захоронений приняты и другие законодательные меры. Все раскопки на этапе планирования должны быть одобрены бюро по сохранению истории штата и индейскими племенами, традиционно проживавшими на данной территории. Разрешение на проведение работ выдается с условием, что в случае обнаружения человеческих останков работы будут приостановлены. Найденными останками занимается археолог племени, бюро по сохранению истории или археолог раскопок – решение отчасти зависит от того, ждет ли подрядчик продолжения строительного проекта. Племя обычно получает останки напрямую, без анализа. Такой подход может показаться ненаучным, но ведь похоронен чей-то родственник, и какое я имею право класть дорогой для кого-то прах в лабораторный шкаф или на витрину музея?
Мне по душе компромисс, к которому пришли антропологи и австралийские аборигены. Помните леди Мунго? Ее кремированные останки находятся в Национальном парке Мунго под двумя замками. Один ключ – у представителей местных народов, другой – у археологов. Чтобы открыть хранилище, нужны оба ключа.
Глава 13. Бизнес на костях
На протяжении столетий из кости делали инструменты для самых разных нужд: для архитектуры и чертежного дела, плотницких работ, изготовления переплетов книг, парусов, веревок, булавок. Более того, благодаря своему сложному составу и прочности кость как материал и сейчас используется для множества целей. Я не буду приводить энциклопедический перечень – производство краски, мыла, сахара и так далее, – а расскажу, стараясь придерживаться хронологического порядка, о потрясающем разнообразии областей, в которых предприимчивые люди смогли извлечь из кости прибыль.
Первой в этом ряду стоит революция, которую кость произвела в индустрии моды. Пока не появились пуговицы, тела свободно драпировали тканями. К сожалению, такая одежда почти целиком скрывала здоровые формы, особенно у представителей высших слоев общества: обилие драпировок означало богатство. Кроме того, свободные одеяния легко соскальзывали вниз; такие соблазнительные моменты часто привлекали скульпторов, изображавших классических красоток.
Сначала люди придумали длинные бронзовые и костяные булавки, которые продевали в ткань, чтобы зафиксировать складки. Пуговицы появились просто как украшение, а когда они приобрели бытовое назначение, их стали застегивать через шнур, проходивший по краю одежды. Укрепленные петли придумали лишь в XIII веке.
Благодаря такому прогрессу одежду начали подгонять точно по фигуре – чем больше пуговиц, тем лучше прилегание. В моду вошли отстегивающиеся рукава на пуговицах: они позволяли сочетать элементы гардероба и выборочно их чистить.
Богачи использовали большое количество нарядных стеклянных и металлических пуговиц как показатель своего статуса, поэтому число пуговиц на одежде иногда намного превосходило все разумные потребности. Олицетворением пуговичной избыточности, вероятно, считается наряд короля Франции, сшитый в 1520 году: тринадцать тысяч шестьсот пуговиц, каждая со своей петелькой.
Низшие сословия, естественно, подражали этой расточительной моде, но пуговицы у них были из недорогой кости. Пуговицы делали в домашних условиях, но были и мастерские по их изготовлению, причем так много, что французские производители пуговиц в 1250 году создали свой цех. В немецком Констанце археологи нашли триста тысяч перфорированных полос коровьих костей, оставшихся от производства пуговиц и бусин, – эта отрасль процветала там с XIII по XVI век. Бизнесу очень помогло то, что Священная Римская империя расширила свое влияние и спрос на четки вырос – костяные бусины могли позволить себе даже нищие верующие.
Богачи тоже экономили: модные и красивые пуговицы они выставляли напоказ, а на нижнем белье использовали костяные. Джентльмены застегивали и расстегивали свои одежды сами, а вот леди, наряды которых бывали покрыты пуговичками и петельками почти целиком, имели одну или нескольких помощниц, которые занимались этим трудоемким делом. Именно в то время пуговицы на женской одежде перекочевали на другую сторону: служанки были в основном правшами, и так им было легче выполнять свои обязанности.
Шли годы и столетия, умирали люди, истлевала одежда – и простая, и изысканная. А пуговицы сохранились. Эти скромные кружочки, которые находят в местах археологических раскопок, ведут летопись ушедшей моды и материальной культуры. Может быть, застежки-молнии и липучки при всей своей шумности окажутся не менее устойчивыми и ценными для историков, однако костяные пуговицы беззвучно сопровождают историю человечества гораздо дольше.
Неизвестно, обогатился ли кто-то из средневековых пуговичников, но состоятельные люди тогда точно были, поскольку сложился большой рынок шкатулок – маленьких коробочек для драгоценностей. Их часто дарили на помолвку – девушки хранили там украшения, любовные письма и прочие милые сердцу вещицы.
Предприимчивый флорентийский торговец и дипломат по имени Бальдассаре дельи Эмбриаки воспользовался открывшимися возможностями. Чтобы удовлетворить запросы королевских дворов и знати Европы, тяготевших к роскоши, он начал выпускать шестигранные и прямоугольные коробочки, изысканно украшенные резьбой по кости. Конечно, аристократы предпочитали слоновую кость, но не всегда могли себе ее позволить. (Слоны вздохнули с облегчением – правда, ненадолго.)
Ремесленники Эмбриаки вырезали на прямоугольных участках костей, обычно конских и бычьих, барельефные изображения – библейские и мифологические сюжеты, сцены из средневековых романов. Потом резьбу окружали сложными рамками, инкрустированными деревом, рогом и костью. Мастерская Эмбриаки также изготавливала домашние алтари, а состоятельные меценаты заказали даже несколько роскошных алтарей для монастырей. Объем работы и количество мелких деталей восхищают, особенно с учетом того, что все делалось вручную.
Эта шкатулка, украшенная пластинами с резьбой по кости, – одна из многих, сделанных в мастерской Бальдассаре дельи Эмбриаки около 1400 года
Музей искусств округа Лос-Анджелес
Впоследствии Эмбриаки перенес мастерскую в Венецию и передал дела двум своим сыновьям. Производство шкатулок продолжалось около шестидесяти лет, пик деятельности пришелся на рубеж XIV–XV веков. Судя по числу предметов, которые я встречал в музеях, на Google Images и Pinterest, мастерская изготовила сотни, если не тысячи, этих предметов роскоши.
По целому ряду причин продукцию Эмбриаки невозможно точно датировать и даже однозначно отличить от изделий его конкурентов. Историки искусства и коллекционеры ломают голову: над каждым предметом работал не один мастер, и проследить индивидуальный стиль и его развитие весьма непросто. Более того, Эмбриаки старался угодить любому клиенту, и мастерская выпускала изделия различного качества и стоимости, что также затрудняет любую попытку изучить, как усложнялись орнаменты и элементы. Эти алтари, шкатулки, доски для игры в шахматы и нарды хранятся во многих музеях изобразительного и декоративного искусства и периодически всплывают на престижных аукционах. Цены на них колеблются от нескольких тысяч до десятков тысяч долларов. Если у нового владельца после покупки подобного раритета остались какие-то деньги, я бы посоветовал положить их в костяную шкатулку.
Кроме шкатулок Эмбриаки в музеях и богатых домах по всему миру широко представлен тонкий костяной фарфор. Утонченность по определению подразумевает, что надо убрать все лишнее – это придает элегантность и стиль. В случае тарелок, блюдец и чашек надо еще буквально уменьшить толщину. Здесь-то и возникает проблема: посуда становится хрупкой, а если подать послеобеденный чай в чашках со сколами или если увесистый жареный поросенок сломает поднос, позора не избежать. В 1797 году выход нашел англичанин Джосайя Споуд II. Он довел до совершенства технологию производства фарфора, с которой экспериментировал его отец и другие предшественники. Главным ингредиентом стала костная зола, которая представляет собой кальций и соединения фосфора, остающиеся после того, как кость запекли в высокотемпературной печи при недостатке кислорода. Двенадцать частей костной золы, восемь частей «китайского камня» (близкого к граниту минерала) и семь частей фарфоровой глины, содержащей алюминий и кремний, – этот рецепт применяют и сегодня.