На первой парте у нас сидят две красавицы и отличницы, Катя и Таня. Они всё время ходят вдвоём, и вид у них всегда очень важный. Учителям Катя с Таней нравятся. Вот про них все говорят, что они хорошие девочки. А про мою подругу Олю никто так не говорит.
Мы недавно с Олей попросились сидеть вместе за одной партой, так Катя с Таней больше всех над нами смеялись. Таня придумала называть нас «страннюками». Так и здоровается с очень обидной интонацией: «Привет, страннюки». А Катя утверждает, что мы с Олей влюбились друг в друга, и очень над этим смеется. Вот пацаны в классе сразу поняли, что мы подружились, а эти две каждый день шутки обидные про нас придумывают.
Оля сказала, что ей всё равно и что она на них внимания обращать не будет. Хотя когда увидела перед первым уроком, как Катя нарисовала нас на доске мелом, разозлилась и сказала: «Ну всё, Костик, сейчас я ей врежу». Я уговорил «не врезать» и весь день на переменах держал Олю за руку. Катя ещё больше над нами смеялась. Смелая девочка. Если бы Оля мне врезать пообещала, я бы не смеялся. Но рисует Катя плохо. Это сразу видно. Она нарисовала меня маленьким-маленьким и тощим, а рядом огромную Олю. По сути, возможно, она права, но по правилам рисунка пропорции были не соблюдены. Оля же не в два раза меня выше…
Ребята ко мне хорошо в классе относятся, но со временем тоже стали за Катей с Таней повторять и называть нас с Олей «страннюками». Меня не очень это сердило, а Оля прям бесилась от этого слова. Это потому что она в рифмах хорошо разбирается и совсем недавно стихи начала писать. Я когда это узнал, обрадовался и попросил её свои стихи мне почитать. А она сказала, что это очень страшно, кому-то свои стихи показывать. И что она пока не готова. Я её понимал. Мне так же свои рисунки было сначала страшно кому-то показывать.
Вот что меня серьёзно задело, так это то, что девчонки думают, что я «хорошим хочу казаться». Мне сразу почему-то захотелось сделать что-то плохое, чтобы они не думали, что я хороший, что я всякое могу вытворить. Но сразу не придумал что. Надо было с Игорем посоветоваться. Хотя до этих Катиных слов мне никому «казаться» не хотелось ни хорошим, ни плохим.
И ещё интересно стало, почему мне оправдываться захотелось? Будто, если ты хороший, то неискренний какой-то, ненастоящий. Вот в Игоре никто не сомневается. Все думают, что он не притворяется, а так и есть – самый настоящий хулиган и «плохо воспитанный». А во мне сомневаются, что хороший. И самое ужасное, что и я в себе сомневаться стал. Тут же начал вспоминать всё гадкое, что про себя знаю. Некоторые вещи я от посторонних скрываю. Например, что я трус. Получается, что я и вправду неискренний? Раз, например, смелым хочу казаться, а сам много чего боюсь.
Я с того дня Тане с Катей стал грубить, чтоб не думали, что я хороший и чтоб не думали, что притворяюсь. Грубить у меня не очень получалось с непривычки, но я очень старался. Даже слова обидные с вечера готовил, да побольше, чтобы все их перед уроками успеть сказать.
Катя на третий день не вытерпела и сказала: «Вот от кого не ожидала, так это от тебя, Костик. Ты чего ко мне придираешься? Ты же хороший пацан». И я ответил: «Откуда ты знаешь, что я хороший? Я сам ещё не знаю, какой я. Я ещё экспериментирую. А ты знаешь!»
Развернулся и ушёл, но грубить перестал. Грубить – это не моё. Я так долго не выдержал бы.
9. Про театр
Нам в школу принесли билеты в театр. И для детей, и для родителей. Это я от мамы узнал после родительского собрания. Она купила сразу три билета: для себя, для папы и для меня – и очень радовалась, что они со скидкой. Папа был не в восторге. Я сначала тоже, но потом узнал, что Оля с Игорем идут, и передумал.
Это называется коллективный выход. Оказывается, можно было идти и без родителей. Тогда бы мы у школы встретились и на автобусе поехали. А тех, кто с родителями придёт, весь класс будет у театра ждать. Учительнице зачем-то всех нас надо было отметить, чтобы потом «отчитаться».
Я с мамой много раз бывал в театре, но мне там совсем не нравилось. Сначала меня мама на детские сказки водила, но я ничего волшебного в них даже в детсадовском возрасте не увидел. А какая же сказка без волшебства?
Я запомнил только один спектакль про Буратино. Там было интересно за актером наблюдать, который Артемона играл. Во-первых, он совсем не был похож на собаку. Ни его костюм, ни он сам. Я маме об этом в антракте сказал. А мама пыталась объяснить мне, что «это же театр!»: «Ты представь, что это не актёр, а настоящий верный пёс Мальвины». Я не понял маминого объяснения. Вот именно – это же театр…
Я, конечно, попробовал последовать маминому совету и представить, что на сцене настоящий пёс, но это здорово у меня получалось, только когда я зажмуривался. А когда открывал глаза, всё равно никак в это не мог поверить.
Наверное, зря мама нам билеты в первый ряд купила. Она всегда переживает, что я маленького роста и издалека мне сцену не будет видно. Вот лучше бы мне не было ничего видно, тогда бы я точно смог что угодно представить.
У Артемона был очень потрёпанный костюм. Мне даже показалось, что он из него вырос. А ещё у него было равнодушное лицо. Даже когда он рожицы строил и притворялся собакой. Тем более собаки себя вообще так не ведут. Я из-за него даже Мальвине не хотел верить, хоть она и была красавицей. Буратино тоже был так себе.
Единственный, за кого я переживал, так это за Карабаса-Барабаса. Во-первых, он был совсем не злой. Я видел, что глаза у него добрые. А во-вторых, он очень старался и переживал. Мне показалось, что он и вправду верит, что не на сцене находится, а в сказке, и что всё вокруг настоящее. И мне очень захотелось помочь ему, когда он потерял своих кукол, и крикнуть: «Карабас, не расстраивайся! Они все ненастоящие!» Но пока я собирался крикнуть, спектакль закончился. Я хлопал только Барабасу, хотя другие дети ему не очень хлопали. Он меня увидел, когда кланялся, и подмигнул мне.
Я согласился в этот раз пойти в театр, потому что там будут Оля с Игорем, и после спектакля мы сможем поговорить начистоту. С мамой моей невозможно разговаривать после спектакля. Даже если спектакль очень плохой, моя мама найдёт в нем что-то хорошее и будет радоваться. Я не люблю портить маме настроение, поэтому не начинаю критиковать то, что видел, если она не спрашивает моего мнения. А она почти никогда и не спрашивает. Она просто рассказывает, что ей понравилось.
Легко же порадовать мою маму. Она замечательный зритель! Жаль, что я не актёр и не хочу им быть, а то бы моя мама всё время радовалась. Может, когда у меня появится сестра, родители воспитают из неё артистку? Главное, чтобы она не играла, как тот Артемон.
За день до спектакля родители вдруг сказали мне, что пойти в театр не смогут. Что-то там случилось у друзей из их компании и срочно понадобилась помощь и поддержка.
Я не особенно расстроился и решил, что и я тогда не пойду. Но мама вдруг предложила пригласить с собой дедушку из дома 3А, вдруг он захочет. Ну а второй билет пусть пропадает. Она сама с дедушкой поговорила, и тот согласился.
В субботу, перед тем как уехать, мама приготовила мне строгий серый костюм для театра и белую рубашку, будто на 1 сентября. Ещё и ботинки чёрные. Я совсем не хотел надевать всю эту неудобную одежду. Позвонил дедушке: «Ты в чём идёшь?» Дедушка ответил, что «конечно, в костюме», и ещё добавил: «А в чем же ещё можно в театр идти?» Было ясно, что на этот предмет у них с моей мамой одинаковый взгляд. Может, папа не любит в театр ходить, потому что на работе от костюмов устаёт?
Оделся я часа за два до спектакля. Даже причесался, как мама любит, маленькой расческой, а не просто руками волосы пригладил. Решил ещё немного один во дворе погулять. Выхожу, а в беседке уже дедушка сидит. В костюме.
Удивительный у него был вид! Мне, как художнику, понравилось! Ярко-синий костюм, рубашка розовая, а галстук зелёный в мелкую желтую крапинку. И ещё из левого кармана пиджака зелёный платочек выглядывал. ДедДим походил на большой цветок с седой бородой и палочкой. Только коричневая кепка в клеточку портила весь вид. Я хотел ему про кепку сказать, а потом подумал: ну раз ему нравится, зачем настроение перед спектаклем портить?
Театр был совсем недалеко, всего в двух остановках, если ехать на троллейбусе. Остановка – в самом начале нашего переулка. Так что мы оба слишком рано вышли из дома. Это было хорошо: можно ещё побездельничать и поболтать.
Дедушка спросил: «А что идём смотреть-то?» Я и не знал. Сказали «идём в театр», я и согласился, название спектакля не спросил.
Я достал билеты из кармана, чтобы прочитать название, и вдруг подумал: а билета-то три. Мне в голову пришла одна идея. Я решил времени зря на объяснения не тратить, сказал дедушке: «Никуда не уходи, жди меня здесь». И побежал к дому № 8, в котором жила Ленка. Номера её квартиры я не знал, поэтому остановился под окнами и закричал: «Лена! Лен-а-а-а-а!» Она услышала. Сначала в окно выглянула. Я ей помахал рукой. Потом на балкон вышла. Вся такая в халате и в полотенце на голове: «Чего тебе?» Я у неё спрашиваю: «Лен, пойдёшь со мной в театр?» Она, видимо, удивилась, что я весь такой в костюме, и даже не спросила, в какой театр, что за спектакль. Просто переспросила: «С тобой?» Я говорю: «Ну да, со мной и с моими друзьями. Только одевайся скорей. Спектакль через полтора часа». Ленка сделала очень смешное лицо и сказала: «А пойдём!» Я обрадовался: «Жду тебя в беседке!»
Примерно через час я пожалел, что Ленку пригласил, уж очень долго она собиралась. Оставалось всего полчаса до спектакля, а нам ещё ехать, и дедушка медленно ходит. Я вообще в какой-то момент подумал, что она меня обманула, и даже хотел уже снова сбегать к ней под балкон, чтобы покричать, что мы больше её ждать не можем, как тут она вышла во двор, и я понял, почему ей так много времени понадобилось. Ленка в халате и полотенце и Ленка, которая в театр идёт, – это два совсем разных человека.