В ту ночь после просмотра фильма про Афганистан мне приснился совершенно кошмарный сон. Я даже не знал, что такие сны могут человеку сниться. Проснулся оттого, что мокрый весь и воздуха не хватает. Наверное, теперь я знаю, что такое паника. Я почти ничего не соображал и сделал то, что раньше делал, только пока в садик ходил. Я вскочил с кровати и побежал в комнату к родителям, забрался к ним в постель и крепко-крепко обнял маму. «Ты чего это, Костик? – Мама сильно удивилась. – Ты чего, мой хороший? Что тебе приснилось такое?» А папа… Ох, рассердился: «Это что за детский сад такой? Ну-ка, быстро марш в свою комнату!»
А что я скажу? Я и сам понимаю, что таким взрослым пацанам, как я, так вести себя не полагается, но мне очень за родителей стало беспокойно и очень захотелось их обнять. Немедленно. Поэтому, прежде чем уйти в свою комнату, я ещё и папу очень крепко обнял.
Я стал много смотреть про войну. Война мне совсем не нравилась. Никакая. Но остановиться я не мог.
Пацаны во дворе время от времени играли в войнушку, и я им даже иногда завидовал. Это было весело. Оказалось, что настоящая война совсем не весёлое дело. В школе нам об этом говорили и не раз, но в школе слушаешь, и всё. Знаешь, что нужно запомнить, только чтобы потом правильно отвечать. Вот если бы нам такое кино показали, то все бы сразу поняли, что такое реальная война. Но я понимаю, почему не показывают, тогда весь класс спать не будет. Особенно девчонки. Даже самые глупые и противные. Никто не смог бы. С родителями я пока решил не говорить про это. Но вопрос внимательно продолжил изучать.
Потом был один случай. Как-то вечером я сидел в своей комнате, мама на кухне что-то готовила. Слышу, папа ей говорит: «Мила, ко мне старый товарищ приехал, афганец, мы с ним в беседке немного посидим, поболтаем о своём».
Афганец? Серьёзно? Афганец?! Я рванул на кухню, говорю: «Пап, я с тобой». А он мне: «Нет, Костян, у нас там свои взрослые разговоры» – и ушёл. Я к окну. Да, в беседке сидит какой-то человек, к нему папа подходит. Они друг другу руки пожали и обнялись. Я к маме: «Мам, можно я во двор ненадолго?» Мама, конечно, не возражала: «Иди, Костик, только папе не мешай. Пусть пообщается». С чего она вообще взяла, что я папе буду мешать? Я вообще никогда никому не мешаю. Сижу себе подальше ото всех.
Я сначала вокруг беседки аккуратно на расстоянии покружил, пригляделся. Афганец был седой, худой, загорелый, как с пляжа, белозубый, и глаза у него были ярко-голубые и такие острые, что издалека заметно было, как он колюче смотрит. Он, когда я в очередной раз мимо проходил, улыбнулся мне и подмигнул. Я сразу остановился. «Твой что ли? Как две капли воды». Папа на меня посмотрел: «Мой». А афганец ему: «Ну так познакомь с сыном».
Ещё до того, как папа успел что-то ответить, я быстро пошёл в беседку и сам сказал: «Я Костя. Здравствуйте». Афганец заулыбался и сказал: «А я Виктор Николаевич. Привет, боец». Папа зачем-то сказал: «Да какой боец? Еле-еле на турнике два раза подтягивается. Никак не могу к спорту приучить. Иди, Костик, мы тут поговорим немного».
Я решил, что ни за что не уйду. Наоборот, сделал ещё два шага вперёд и сказал: «У меня есть вопросы». И дальше без перерыва, быстро, как мог: «Вы правда афганец? Вы правда были на войне?»
Виктор Николаевич совсем не удивился и спокойно так ответил: «Правда». И тут я выложил всё: что кино смотрел, что спать не мог, что меня очень волнует то, что война где-то в мире всегда идёт и что надо с этим что-то делать.
Я старался папе в глаза не смотреть, а смотреть прямо в лицо афганцу. С папой я потом дома разберусь, и, скорее всего, он меня и разругает за то, что я им помешал общаться, но это был мой шанс поговорить о войне с человеком, который её видел своими глазами.
Папа вдруг сказал мне: «Садись рядом, сын». И у нас был настоящий мужской разговор. Афганец мне про своих товарищей рассказал, которые с войны не вернулись. А папа про службу в армии вспоминал, где у него афганец был командиром, а потом сказал мне, что каждый пацан должен в армии служить после школы, чтобы стать человеком, и начал мне про разные виды войск рассказывать. И тут я решил, что если у нас впервые получился такой разговор, то нужно говорить правду, поэтому, когда Виктор Николаевич спросил меня: «Ты-то сам хочешь в армии служить?» – я ответил: «Нет. Не хочу». Они сразу оба замолчали.
Но я решил, что всё скажу, если у них хватит терпения меня слушать: «Я в армию не хочу. Мне даже думать про войну очень страшно, но я решил, что даже если не хочу, надо идти. Вдруг маму защищать придётся, если ей что-то будет угрожать. Это точно мужское занятие – женщин защищать. Папа правильно говорит: со спортом я не очень. Наверное, из меня получится не очень хороший солдат. Это если о физической силе говорить. Но соображаю хорошо, так что я уже обдумал, чем я своим боевым товарищам могу быть полезен: из меня хороший снайпер может получиться, потому что у меня отличное зрение, я терпеливый, внимательный, тихий и могу весь день в беседке на одном месте сидеть и каждый листик на дереве напротив различаю, а самые необычные запоминаю и даже нарисовать могу. Но лучше, если это всё никогда не пригодится, поэтому после армии я постараюсь стать дипломатом, чтобы любую ссору, из-за которой может быть война, предотвратить. Всё, я пошёл домой. До свидания».
И ушёл. Но потом на цыпочках подошёл к беседке с другой стороны и постоял там немного.
Афганец сказал: «Хороший парень растёт. Умный. И словами не разбрасывается». А папа ответил: «Да, он серьёзный человек». Мне было немного стыдно за то, что я опять взрослых подслушиваю, но как с ними быть, если они тебе в глаза не скажут того, что могут без тебя сказать? И ещё я подумал, что мог бы быть разведчиком.
16. Про цели
Папа говорит, что у человека обязательно должна быть цель и он должен её добиваться. Я решил ему честно признаться, что у меня нет цели. Ну как… Мелкие, наверное, есть. Но папа так серьёзно произносит слово «цель», что я понимаю: он говорит о чём-то огромном. Признаваться папе в том, что ты думаешь, немного сложнее, чем маме. Мама никогда не ленится что-то долго мне объяснять, а папа удивляется: «Ну что непонятного?»
Наверное, бывают люди, которые сразу всё понимают… Дело не в том, что я ещё ребёнок. Просто у меня на всё свой взгляд. Какие-то вещи мне, может, ещё понятнее, чем родителям.
Я спросил: «Пап, а у тебя какая цель?» Папа сильно растерялся. Нет, он виду не показал, но взглянул как-то немного жалостно на маму, руки в карманы засунул и закачался, как мой одноклассник Антон, когда стоит у доски, а урок не выучил, и сказал с вызовом: «Да при чём тут я? Мы о тебе сейчас говорим!» – и ушёл, а мама ему вслед с улыбкой посмотрела.
У меня было две версии: или мама и была папиной «целью» и он её добился, или у папы была какая-то цель, но потом он встретил маму и отказался от неё. И я думаю, что это не плохо. Цель не может быть важнее человека. Как можно отказаться от такой мамы? Возможно, что-то третье. У папы есть цель, но она очень тайная, и папа нам о ней не говорит.
Папа просто так говорить не станет. Если он считает, что у меня должна быть цель, значит это очень важно. Я спросил про цель у мамы. Мама сказала, чтобы я не переживал и что пока вполне достаточно, чтобы я ставил перед собой небольшие цели. Например, исправить тройку по математике. Так себе цель, конечно, но если это порадует родителей, можно и попробовать. Хотя мне не хотелось бы, чтобы мне мама всю жизнь цели придумывала.
Хорошо, когда ставишь цель в каком-то деле, которое тебе нравится. Вот если бы я спортом занимался всерьёз и в соревнованиях участвовал, то у меня всегда была бы понятная цель – победить. Если бы я скрипку любил, у меня была бы цель сыграть сольный концерт с оркестром и родителей на него пригласить. Получилась бы тоже победа, я был бы на этом концерте главный, а остальные музыканты мне бы подыгрывали.
А я рисованием увлекаюсь. Какие могут быть победы в рисовании? Кого я должен победить? Шагала? Не думаю… Что-то доказать маме с папой? Глупо.
Тем более что с недавних пор родителям почему-то нравится всё, что я нарисовал. Мама хвалит и очень подробно говорит о цветах, которые я выбираю. У неё всегда находится много слов о моих рисунках. Так много, что иногда я сильно удивляюсь, как она может столько всего увидеть в простом изображении? Чтобы маму радовать, я уже стал рисовать с загадками, и мне всегда интересно, разгадает ли, поймёт ли, что я в своём рисунке спрятал. И она всегда разгадывает и ещё новые идеи мне подаёт.
Папе тоже нравится, как я рисую. Он никогда не смотрит мои рисунки мимоходом. Подойдёт к столу, наклонится над рисунком и стоит так долго-долго. Минут десять может стоять и высматривает там что-то. Потом может поставить рисунок на спинку дивана, отойти на расстояние и опять замереть. Это он так своё удовольствие выражает. Не стал бы мой папа на какую-то ерунду долго пялиться. Это же вам не футбол.
Когда я сказал папе, что мне хотелось бы не на столе рисовать, а на мольберте, он мне его на следующий же день принёс и спросил очень взволнованно: «Сын, такой мольберт? Правильный?» Я сказал: «Спасибо, папа. Такой!» И он сразу так оживился и стал маме рассказывать, как его покупал: «А я захожу, какой такой мольберт-альберт? Я их в жизни никогда не видел. Откуда я знаю, какой он должен быть, а девчата в магазине мне вопросы задают. Думали, что я для себя. Я им говорю: вы что, ненормальные? Вы видели мои руки? Это сын у меня – художник».
Он назвал меня художником… Мне было очень приятно. Не думаю, что он шутил. Скорее всего, он сказал это с уважением.
Я рисовать учусь по урокам в интернете. Сам их там нашёл. И мама, когда подругам мои рисунки показывает, всегда подчеркивает: «Всё сам! Даже не представляю, в кого у него такой талант».
Я про талант погуглил. Не уверен, что мама не преувеличивает. Это слово люди часто произносят, но я думаю, что зря. Таланты в галерее. Их картины даже не продаются, потому что огромных деньжищ стоят. И люди со всего мира приезжают, чтобы только немного перед этими картинами постоять.