— Называй меня миссис Анжелина. Этого имени вполне достаточно, мальчик.
— Миссис Анжелина, — протянул он. — А я Зик.
Согнув ноги, он сбросил с себя дверь и присел, а потом и встал — с помощью женщины. И не будь этой помощи, рухнул бы обратно. Перед глазами вспыхнули звезды; мальчик ничего не видел, кроме ослепительного черного сияния в своей голове. Искры пульсировали в такт жилке на виске.
Овладев собой, Зик подумал, что так, наверное, и падают в обморок и что таким сильным рукам, как у принцессы, позавидовали бы почти все мужчины, каких он только встречал.
Поставив его на ноги и прислонив к стене, она сказала:
— Не знаю, что сталось с твоим дезертиром. Видно, он и от тебя дезертировал.
— Руди… Он мне говорил, что не убегал с фронта.
— Ну да, он ведь еще и врун. Вот, возьми маску. Воздух тут не очень; наверху разбилось несколько окон, и в башню просачивается газ. Ты сейчас в подвале; тут получше, чем в других местах, но на изоляцию надежды уже нет.
— Маска… У меня все фильтры забитые.
— А вот и нет. Я тебе вставила парочку своих. На какое-то время хватит, а тебе только и нужно сейчас, что из города выбраться.
Он запротестовал:
— Рано мне уходить. Я ведь зачем сюда пришел — чтобы на Денни-Хилл попасть.
— Мальчик, Денни-Хилл совсем в другой стороне. Я ведь что тебе в туннеле на Раф-Энде втолковать пыталась: старый Остеруд не домой тебя вел. Он тащил тебя к дьяволу, которого они называют Миннерихтом. И Бог знает, что стало бы с тобой потом… а я не Бог. Зик, — проговорила она немного мягче, — за стеной тебя ждет мама, и, если ты к ней не вернешься, она добеспокоится до чего-нибудь ужасного. Не надо с ней так. Ни к чему ей думать, что потеряла ребенка.
Ее лицо исказила вспышка страдания; на миг оно превратилось в камень.
— Мэм?
Камень расплавился и сгинул.
— Никуда это не годится, поступать так с матерью. Тебе нужно домой. Тебя не было целый день, да что там, целые сутки, а ночь уже опять на исходе, почти утро. Пойдем со мной, хорошо? — Она протянула ему руку, и Зик ее принял, не особо представляя, что еще теперь делать. — Кажется, мне удалось договориться — тебя быстренько подкинут до Окраины.
— Может, оно и к лучшему, — произнес он. — Я ведь всегда могу вернуться, правда?
— Ну да, если хочешь умереть не своей смертью. Между прочим, я пытаюсь оказать тебе услугу.
— Знаю, и спасибо вам за это, — сказал Зик. — Только я не хочу уходить, пока не повидаю старый дом.
— Сейчас тебе такие подвиги не по зубам, юноша. Забудь. Да ты посмотри на себя: голова в шишках, одежда разодрана. Повезло еще, что жив остался. И что я пришла отбить тебя у этого старого черта с его огнедышащей тростью.
— А мне его трость понравилась, — заметил он, без особой охоты принимая маску из ее рук. — Штучка что надо. При ходьбе ему помогает, ну и защищаться. Его ведь на войне ранило…
Принцесса перебила его:
— Ни на какой войне его не ранило. Остеруд так быстро оттуда сбежал, что никакой снаряд не догнал бы. А бедро он себе повредил пару лет назад — свалился по пьяной лавочке с дома. И сосет с тех пор то опиум, то виски, то желтуху, чтобы болело не так сильно. Уясни себе, мальчик: он тебе не друг. Ну или не был твоим другом; может, при столкновении его убило. Не знаю, я его найти не смогла.
— Так мы в подвале? — сменил тему Зик.
— Да, как я тебе и говорила. Когда дирижабль налетел на башню, ты скатился на самое дно. Это я тоже говорила.
— На башню налетел? А зачем? — спросил он.
— Ну не нарочно же, дурачок. Да я и не особо представляю, с чего бы… Бринк хороший капитан, чертовски хороший, но корабля этого я не припомню. Новый, наверное, — может, капитан еще не освоился. Видно, что-то там у них не задалось, всего и делов. Сейчас они наверху, чинят поломку. Иначе в воздух не подняться.
Постепенно глаза Зика приноровились к свету фонаря — и с некоторым трудом до него дошло, что в руках у нее не обычная керосиновая лампа, а нечто более странное.
— Что это такое?
— Фонарь?
— Что за фонарь?
— Хороший и яркий, такому и дождь нипочем, — ответила она. — А теперь давай-ка соберись, мальчуган. Нам с тобой еще топать на самую верхушку башни, к дирижаблю. Хотя какой там дирижабль — хлам пиратский, из чего только не скроенный. Называют его «Клементиной». И да, к твоему сведению, — она понизила голос, — если у капитана новый корабль, это еще не означает, что его недавно построили. Очень даже может быть, что капитан его украл.
— Ага, и вы так вот просто оставите меня с этим человеком? — проворчал Зик. — Не по нутру мне, чтобы меня пираты через стену возили.
Принцесса стояла на своем:
— Они тебя не тронут. Я их с потрохами купила, к тому же они неплохо меня знают и, коли дали слово, навредить тебе не рискнут. Нянчиться не станут, но и страшного ничего не сделают — уж не страшнее, чем тебе уже досталось. — Чередуя материнские замашки с генеральскими, она вывела его на захламленную лестницу и объявила: — Ну все, пойдем. На самом деле, путь наверх вполне сносный. Все обломки скатились в подвал, совсем как ты.
И шустро полезла вверх, огибая завалы. Зик, так и не разобравшийся в своих чувствах, тронулся за ней. Вокруг не было и намека на свет, кроме фонаря Анжелины с его странноватым белым свечением. Через несколько пролетов они вышли на один из пустых этажей, оставшихся недостроенными. По ту сторону окон чернела непроглядная ночь — то ли уже очень поздно, то ли еще очень рано.
— Я оставил матери записку, но… она меня убьет.
— Уж как момент подгадаешь, — заметила принцесса. — Тут хитрость в чем: нужно, чтобы тебя не было достаточно долго; тогда она перестанет злиться и начнет беспокоиться… но с беспокойством тоже лучше не перебарщивать, иначе ее качнет обратно и она снова разозлится.
Он улыбнулся, позабыв про маску:
— У вас, наверное, у самой дети.
Ответной улыбки не было. Зик был в этом уверен, потому что женщина застыла на миг перед очередной заваленной ступенькой, а шелеста расплывшихся губ не последовало. Она просто зашагала дальше.
— У меня была когда-то дочь. Давно.
Что-то в ее тоне подсказало, что приставать с дальнейшими расспросами не стоит.
Он с кряхтеньем карабкался наверх, поражаясь ее энергии и силе; на ум лезли и другие неуместные мысли, которые лучше было придержать при себе. Жутко хотелось спросить, сколько ей лет; чтобы не проговориться, Зик спросил:
— А почему вы одеваетесь как мужчина?
— Потому что охота.
— Чудно как-то, — сказал он.
— Ну и что ж с того, — откликнулась она. Затем продолжила: — Можешь задать и другой вопрос, если желаешь. Я же вижу, тебе интересно. Так интересно, что мне и без слов все слыхать. Вот так же вороны на улице молчат.
Зик понятия не имел, об одном ли и том же они говорят. Спросить как на духу, сколько лет она топчет землю, он не отваживался, так что решил зайти издалека:
— А почему тут нет молодых?
— Молодых?
— Ну, Руди мне в отцы годится, если не больше. Еще я видел китайцев, но почти все они были того же возраста… или даже старше. А теперь вот… вы. Что, в подполье все такие…
— Старые? — закончила она. — Хоть у меня и тебя представления о старости разные, подметил ты все-таки верно. И да, тому есть причина. И довольно простая. Можешь и сам догадаться, коли поразмыслишь хорошенько.
Он отпихнул в сторону балку, перегородившую дорогу.
— Вообще-то, мне сейчас думать некогда.
— Ну ты и чудак. Думать ему некогда. Да в таких случаях надо думать шустрее всего! Иначе протянешь здесь не дольше, чем блоха на песьей шкуре. — На очередной площадке она остановилась и подождала его, потом подняла фонарь и посмотрела вверх и вниз. — Так, я уже слышу матросов. Конечно, они там все не подарок, какого ни возьми… но думаю, с тобой все обойдется. Ну как, хотел бы ты соображать пошустрее?
— Да, мэм.
— Ну тогда скажи мне, пока мы еще не пришли: почему здесь нет детишек вроде тебя?
— Потому что… — Ему вспомнилось, что Руди рассказывал о китайцах и как они остались без женщин. — Потому что здесь нет женщин. А о детях обычно заботятся женщины.
Принцесса притворилась обиженной:
— Нет женщин? А я, по-твоему, кто? Есть у нас женщины.
— Да я же имел в виду молодых женщин, — пролепетал он, но сразу же понял, какую глупость сморозил. — В смысле, не таких старых, как… ну, у которых еще могут быть дети. У китайцев-то женщин нет, это я точно знаю. Так Руди сказал.
— Да что ты можешь знать? Но хоть в чем-то Руди тебе не солгал. Китаянок в городе нет, а если и есть, то я их не видела. Но послушай-ка: в подполье живет еще по меньшей мере одна женщина — однорукая барменша, звать ее Люси О'Ганнинг. И пусть рука у нее одна, устоять перед ней не могут ни двери, ни мужчины, ни трухляки. Крепкая баба, — добавила Анжелина не без восхищения. — Но сказала одно, скажу и другое: по возрасту она могла бы быть мне дочкой. А тебе матерью, если не бабушкой. Так что думай дальше, мальчик. Отчего здесь одни старики?
— Дайте подсказку, — взмолился он, одолевая очередной марш, заваленный пылью и всяким хламом.
Сколько их осталось позади, Зик не знал, но успел порядком выдохнуться и продолжения не хотел. Только это ничего не меняло. Принцесса не сбавляла ходу — и фонарь был у нее, так что он хвостом тащился за ней.
— Подсказку так подсказку. Давно ли у нас построили стену?
— Пятнадцать лет назад, — выпалил он. — Месяцем больше, месяцем меньше… Мама говорила, строительство закончилось в день моего рождения.
— Серьезно?
— Так я слышал.
А ведь пятнадцать лет — это немало, подумал Зик. Если ты не кроха, конечно. Сколько тогда было его матери? Да только-только двадцать стукнуло… И он потихоньку заговорил, отвоевывая у маски и усталости право на дыхание:
— А вот местные, большинство… они ведь здесь с самого начала?
— Угу, большинство.