В последних словах барменши, с которыми та и заснула, Брайар уловила намек на что-то очень нехорошее, но час был поздний, и сил на дальнейшие расспросы у нее не осталось. Очутившись за стеной, она только и делала, что бегала, карабкалась куда-то, пряталась, и при этом не нашла никаких следов Зика, которого могло уже и не быть на свете.
Пока Брайар боролась со своим беспокойным разумом, у нее забурчал желудок — и она поняла, что не может вспомнить, когда в последний раз ела. От одной только мысли о примитивнейшей из потребностей ее живот порывался самостоятельно отправиться на поиски пищи. Но хозяйка понятия не имела, куда идти, так что крепко обхватила его и свернулась в клубочек, решив для себя, что утром обязательно справится насчет завтрака.
Брайар Уилкс была не из тех женщин, кто много молится, и не могла сказать, так уж ли верит в того Бога, имя которого поминает временами всуе. И все же, закрыв глаза и стараясь не обращать внимания на прерывистый писк отопительных труб, она попросила небеса помочь ей и сыну.
…которого, как знать, могло уже и не быть на свете.
А потом она проснулась.
Это произошло так неожиданно, что Брайар растерялась: может, у нее помутился рассудок и она даже не засыпала? Но нет — что-то изменилось. Насторожив уши, она не уловила никаких признаков, что Люси в комнате. А в щель под дверью просачивался мутный оранжевый свет.
— Люси? — шепнула она.
Ответа не было. Тогда Брайар принялась шарить вокруг себя, пока не нащупала свечу и рассыпанные кем-то спички.
При свете свечи ее догадки подтвердились: никого не было. На матрасе, где прежде лежала Люси, зияла вмятина в форме полумесяца. Трубы утихли, но на ощупь — Брайар коснулась их тыльной стороной руки — оказались теплыми. В комнате было уютно, но пустовато, и ее одинокая свеча не помогала разогнать мрак.
Обнаружив возле умывальника керосиновую лампу, она зажгла ее, а свечу оставила на прикроватном столике. В рукомойнике была вода. Один ее вид вызвал у Брайар такую жажду, что она почти уже начала пить, но остановилась, вспомнив о бочках с более свежей водой, дожидавшихся ее в коридоре.
Наскоро умывшись, Брайар натянула ботинки и вновь нацепила кожаный пояс. Сейчас ей даже нравилось чувствовать его на теле: он создавал иллюзию защиты, а когда наваливалась усталость или страх, помогал держаться прямо.
Дверь закрывалась изнутри. Это объясняло, как Люси сумела покинуть комнату без посторонней помощи. Брайар толкнула дверь, и та с щелчком отворилась. На стенах коридора через каждые несколько шагов были установлены небольшие факелы.
С какой же стороны они пришли? Непонятно.
Слева, подумалось ей.
— Ну слева, так слева, — сказала она себе под нос.
Котельной видно не было, зато вскоре стало слышно.
Рев печи стих, мехи прекратили работу и потихоньку, пощелкивая да посвистывая, остывали. А жаркое, как лава, пламя зрело себе внутри, пока машинерия отдыхала.
Бочки, как и обещал Свакхаммер, стояли у самого входа. На подвешенной рядом полке в беспорядке валялись деревянные кружки.
Бог знает, когда их в последний раз мыли, но она запретила себе привередничать — схватила ту, что была почище других, и сняла крышку бочки. Вода казалась черной, но только из-за теней. Качеством она не отличалась от той, что получали у них на водоочистной станции, так что Брайар осушила кружку до дна.
Пока желудок с хищной радостью впитывал жидкость, чуть ниже в ее животе что-то забулькало, побуждая на поиски уборной. В конце прохода обнаружилась дверь; Брайар проверила, что за ней, — и вышла несколько минут спустя, чувствуя себя лучше, чем перед сном.
Было и другое чувство — слежки. Она не могла понять его причины, пока не сообразила, что откуда-то поблизости доносятся голоса. У нее всего лишь перепутались ощущения — когда еле-еле различаешь чужую речь и когда подслушивают тебя саму. Если не шевелиться, можно было кое-что разобрать. А стоило сделать шажок вправо, слышимость улучшилась в разы.
— Плохая мысль.
Люси. Тон ее граничил с откровенно воинственным.
— Не обязательно. Можно сначала спросить ее.
— Мы с ней пообщались. Вряд ли она согласится.
Второй голос принадлежал Свакхаммеру — без маски.
Он повторил:
— Ну спросить-то ее можно. Не ребенок, сама за себя в ответе. Из этого может выйти толк — вдруг она скажет наверняка?
— Она и так уже уверена, что наверняка все знает, и сейчас у нее полно других забот, раз уж мы вспомнили о детях, — возразила барменша.
Скользнув за угол, Брайар прижалась спиной к стене рядом с приотворенной дверью.
— По-моему, она знает больше, чем говорит. И если это так, то не годится вытягивать из нее правду, — подытожила Люси.
Свакхаммер помолчал.
— Не надо ничего ни из кого вытягивать. Чуть только она увидит его, а он ее, все сразу станет ясно. Он не сможет больше прятаться под маской другого мошенника; и у тех, кто сейчас его боится, появится повод выйти против него.
— Или же он попытается убить ее за то, что слишком много знает. А заодно и меня, раз уж я ее поведу.
— Тебе руку нужно чинить, Люси.
— Я об этом думала. Наверное, попрошу Хо-цзиня. Тоже смыслит во всякой механике. Когда в прошлом месяце встали печи, исправлял все он. И еще починил карманные часы Кальмара. Умный паренек. Может, он сумеет привести ее в порядок.
— Китайцы, китайцы… Будешь и дальше водить с ними дружбу, поползут слухи.
— Да пусть ползут сколько угодно. Нам не обойтись без этих людей — и тебе это известно не хуже меня. Без китайцев мы и с половиной здешнего оборудования не управимся. Факт.
— Факты фактами, а меня они тревожат. Больно уж похожи на этих чертовых ворон, которые торчат на крышах: понять их невозможно, лопочут что-то между собой… Может, они за тебя, может — против, но ты ни в жизнь не узнаешь, пока уже не станет слишком поздно.
— Ты идиот, — сказала Люси. — Если ты их не понимаешь, это еще не значит, что они строят против тебя козни.
— А как насчет Яо-цзу?
Фырканье.
— Нельзя же судить все стадо по одной паршивой овце. Если бы я так делала, то больше ни одному бы мужику доброго слова не сказала. Так что хватит важничать, Иеремия. И не донимай миссис Уилкс нашим доктором. Она и о нем-то разговаривать не хочет, а уж с ним не захочет и подавно.
— Ну вот, видишь! Сама избегает этой темы, а ведь далеко не глупа. Ей, должно быть, любопытно. Если мы ее попросим, то вдруг она решит…
Просунув в проем ногу, Брайар отворила дверь. Свакхаммер и Люси оцепенели, словно их застали за чем-то непристойным. Они сидели друг напротив друга за столом, сервированным миской с фигами и горкой кукурузных початков.
— Спрашивайте меня о чем хотите, — предложила она, но правдивых ответов обещать не стала. — Видимо, пора нам всем выложить карты на стол. Я хочу поговорить об этом вашем докторе; хочу, чтобы Люси починили руку; хочу съесть фигу — так я даже пирога на Рождество не хотела; но больше всего я хочу найти своего сына. Он пробыл тут… сколько же, интересно? Никак не меньше двух дней, а ведь он совсем один, и… может быть, его уже нет в живых. Но в любом случае я его здесь не оставлю. Только одной мне в городе делать нечего. Мне нужна ваша помощь. И я готова помочь вам.
Свакхаммер взял с верха кучки толстую спелую фигу и кинул ее Брайар. Она умяла плод в два счета, почти не пережевывая, и уселась возле барменши, лицом к Свакхаммеру — из подозрения, что его легче будет раскусить.
Люси покраснела, но не от злости. Ей было неловко, что ее поймали за сплетнями.
— Милая, я и не думала судачить за вашей спиной. Но Иеремия тут носится с одной нехорошей идеей, и мне не хотелось, чтобы она дошла до ваших ушей.
Брайар отчеканила:
— Он желает, чтобы я была с вами, когда вы пойдете к Миннерихту просить насчет руки.
— Да, примерно так.
Поигрывая кукурузным початком, Свакхаммер подался вперед и сделал серьезное лицо:
— Вы должны понять: стоит вам поглядеть на него и сказать, что это не Блю — или все-таки он, люди сразу вам поверят. Если Миннерихт — ваш бывший муж, то мы будем вправе обвинить его в том, что случилось с городом, и вышвырнуть отсюда. Сдадим властям, а дальше пусть сами разбираются.
— Вы же не серьезно. — Вопрос у Брайар превратился в утверждение.
— Да куда уж серьезней! Вообще, его могут просто вытащить на улицу и скормить трухлякам… за всех я отвечать не могу. Но у меня что-то не появилось ощущения, что вы за него переживаете.
— Ни в малейшей степени.
Угостившись еще одной фигой, она сделала большой глоток из чашки, которую до сих пор таскала с собой. Свакхаммер достал из ящика за стулом мешочек сушеных яблок, и Брайар с радостью на них набросилась.
— Тут вот какое дело, — произнес здоровяк, опять нацепив на лицо серьезную мину. — Миннерихт, он… он гений. Настоящий гений, bona fide,[22] а не шут какой-нибудь из бульварных романчиков. Только чокнутый. И ведет себя так, будто здесь его королевство, все десять-двенадцать лет, что пробыл тут… с тех пор как смекнул, что мы нуждаемся в нем.
Судя по тому, как Свакхаммер замялся на слове «нуждаемся», эти речи не доставляли ему удовольствия. Однако он продолжил:
— Поначалу все было нормально. С организацией у нас как-то не складывалось — жили как в сумасшедшем доме, потому что многих хитростей еще не знали.
Люси поддержала его:
— Нормально, нормально. Держался он наособицу, не беспокоил никого, а когда хотел, мог и помочь. Некоторые китайцы считали его чуть ли не волшебником. Правда, — добавила она тут же, — быстро перестали.
— Что же изменилось? — спросила Брайар с набитым ртом. — И есть тут еще что-нибудь съестное? Не хочу показаться грубой, но я умираю с голоду.
— Минутку.
Свакхаммер встал и направился к штабелю ящиков, которые заменяли здесь буфет. Пока он рылся в них, Люси продолжила: