— Я его слышала.
— Тогда прошу, не отвергайте его гостеприимства ради меня. Раз он обещал, что выслушает, — значит, выслушает. Я всего лишь прошу вас — как просила бы мать, если вы не против таких сравнений, — не забывать о манерах.
Ничего материнского в ее призывах не было. Это было похоже на робкую попытку ребенка примирить бранящихся родителей.
Брайар проглотила слова, которые вертелись у нее на языке. Удалось не сразу: слишком велик был ком из слов, которые хотелось выкрикнуть. Наконец она заговорила, отмеряя каждую фразу с точностью портного, нашивающего петли на рубашку:
— Да, я признательна за возможность увидеться с вами. У вас дома ли в качестве гостьи или где-нибудь еще — не столь важно. Но пришла я сюда не для того, чтобы знакомиться или хвалиться, какая хорошая из меня гостья. Я пришла с единственной целью — найти своего мальчика. И пока я его не найду, вам придется простить меня, если мое внимание будут занимать несколько иные материи, чем мои манеры.
Синие огоньки за стеклом — пламенно-яркие сгустки, которые заменяли Миннерихту глаза, — не колыхнулись, не дрогнули.
— Понимаю. Считайте, что прощение вам обеспечено.
И тут в груди у него что-то тихонько зажужжало.
На один безумный миг Брайар решила, что это его сердце — бездушное устройство без капли крови, собранное или выточенное каким-то умельцем. Однако же доктор, запустив руку в карман, выудил оттуда золотые часы, взглянул на циферблат и негромко крякнул:
— Дамы, а время меж тем позднее. Разрешите предложить вам ночлег. С Хранилищами не сравнить, но все же апартаменты могут прийтись вам по нраву.
— Нет! — воскликнула Люси слишком громко, слишком поспешно. — Нет, мы не можем вас стеснять. Пойдем лучше к себе.
Вмешалась Брайар:
— Люси, я останусь здесь до тех пор, пока он не расскажет мне о Зике. И если ему так угодно, побуду гостьей. А вам не обязательно оставаться, если не хотите. — Она со значением — насколько могла — посмотрела Люси в глаза и мягко добавила: — Если уйдете сейчас домой, я не обижусь. С бедой вашей мы вроде бы сладили.
Теперь на лице Люси был написан не только страх: к нему добавились подозрительность и любопытство, против которого оказался бессилен даже ужас.
— Я вас не оставлю, — сказала она. — И вообще, у меня нет желания возвращаться одной.
— Но теперь вам это по силам. Я рада вашему обществу, но не стану вас удерживать насильно.
Миннерихт поднялся со скамейки и встал в полный рост. Теперь Брайар оказалась ближе к нему, но никак не могла сообразить — а может, и вспомнить, — такого же или нет роста и телосложения был Леви. Доктор заговорил:
— Вообще-то, Люси, у меня есть для тебя небольшое поручение.
— Вы и так уже попросили меня привести Хьюи. Это хорошая плата за ремонт.
Похоже, просьба не вызывала у нее ни малейшей радости.
— И что-то я не слышал, чтобы ты ответила согласием, — заметил он с некоторым неудовольствием. — Но эти разговоры неуместны. Ты его приведешь, иначе потом будешь жалеть. Я думал, «Мейнард» тебе дорог, миссис Люси. Я думал, он для тебя что-то значит. И ты хочешь его сохранить.
— Не будь таким мерзавцем! — прошипела она, перед лицом откровенной угрозы позабыв о всяких манерах.
— Буду и кем похуже, если пожелаю.
На глазах Брайар поднимался незримый занавес, с доктора сползала некая маска — хотя та, в которой он щеголял, казалась приваренной к его черепу.
— Завтра или послезавтра ты придешь сюда с Хьюи, мы с ним обсудим качество его ремонта и другие вопросы. А сегодня сходишь в мой форт.
— Декейтер? — с искренним удивлением спросила Люси.
Брайар не понравилось, что он объявил форт своей собственностью.
— Да, туда. Доставишь записку от меня, — распорядился Миннерихт. — За стеной объявились еще кое-какие незваные гости, кроме твоей подруги, и я хочу удостовериться, что они знают свое место.
— И что же это за место? — поинтересовалась барменша.
— Мое. — Он достал из внутреннего кармана жилетки запечатанный конверт. — Отдашь капитану, которого там найдешь. Насколько я понимаю, он устроил на моих давних владениях ремонтную площадку.
Люси была разъярена, но у нее хватило ума не устраивать спектакль.
— Записку ведь может отнести кто угодно. Если я вам мешаю, не обязательно посылать меня посреди ночи на улицу, в объятия голодных трухляков. Хотите, чтобы я ушла, — уйду, раз Брайар все равно не против.
— Люси, — он вздохнул, словно ее возражения и вправду его утомили, — мы оба знаем, что на улице тебе делать нечего. Если ты до сих пор не усвоила, как добраться до форта по туннелям, то я сильно тебя переоценивал все эти годы. Засомневаешься — поверни на третьей развилке на юг. Она помечена желтым. Если расхочется потом идти до самых Хранилищ, можешь вернуться сюда — попросим Ричарда пристроить тебя в бронзовом крыле.
В последней фразе отчетливо проглянули нотки снисходительности. В руке доктор по-прежнему сжимал конверт — то ли с указаниями, то ли с требованием дани.
Неласково посмотрев на руку в перчатке, Люси выхватила конверт и стрельнула в Брайар взглядом, в который было вложено слишком много всего, чтобы однозначно его истолковать.
— Сходите, если по-другому нельзя. Я не возражаю, Люси. Со мной все будет хорошо. Завтра утром встретимся в Хранилищах.
Миннерихт не поддержал ее слов, но и не опроверг, хотя барменша нарочно подождала.
— Ладно. Если с ней что-нибудь случится, вы от нас уже так просто не отделаетесь. И не сможете больше делать вид, будто мы все здесь друзья.
— Мне безразлично, друзья мы или нет. И с чего ты взяла, что за нее стоит тревожиться? Не смей угрожать мне в моем собственном доме. Если захотелось понадоедать — убирайся.
— Брайар… — вымолвила Люси. Это была и мольба, и предостережение.
В их разговоре было слишком много непонятного для Брайар, подоплека ускользала от нее. И что бы ни стояло за деланым обменом репликами, там крылась опасность. Но сейчас она сама себе вырыла могилу — и ляжет в нее, если понадобится.
— Ничего-ничего, — сказала она. — Утром увидимся.
Люси сделала глубокий вдох. Механические внутренности ее руки отозвались дребезжащим перестуком, словно напряглись до предела.
— Я вот так вот вас не оставлю, — заявила она.
— Оставишь-оставишь, — поправил доктор Миннерихт, подтащив ее к двери и вытолкнув за порог.
Однорукая развернулась на каблуках, глаза ее пылали от гнева.
— Мы еще не закончили, — проскрежетала она, но все-таки зашагала прочь, и дверь захлопнулась за ней. Напоследок послышался ее крик: — Завтра вернусь!
— Не советовал бы, — произнес Миннерихт, хотя Люси уже не могла его слышать.
В затихающем звуке шагов унижение боролось с яростью.
Брайар и доктор стояли на безопасном расстоянии друг от друга и молчали, не находя безобидных тем для беседы. Она заговорила первой:
— Насчет моего сына… Я хочу услышать от вас, где он и что с ним. Жив ли он?
Настала его очередь без всяких вступлений переломить ход разговора:
— Знаете, а мы ведь сейчас не в основной части вокзала.
— Ваша правда. Мы в вагоне, засыпанном землей. Да я понятия не имею, где вы живете и чем занимаетесь. Мне просто нужен мой сын.
Она сжала было руки в кулаки, но тут же расслабила и принялась разглаживать карманы на пальто. Обхватила пальцами ремень сумки, словно ее вес и представление о вещах, лежавших в ней, могли придать ей сил и упорства.
— Позвольте показать вам, — сказал доктор, но не стал пояснять, что именно для нее приготовил.
Затем он открыл дверь вагона и придержал ее для Брайар, как заправский джентльмен.
Она вышла наружу и сразу повернулась к нему лицом: даже мысль, что Миннерихт окажется у нее за спиной, была невыносимой. В голове Брайар роились успокоительные доводы, а сердце ее твердо знало, что этот человек не ее муж, что муж ее — мертв. Однако это ничего не меняло в том, как он передвигался, как стоял, как с вежливым презрением поглядывал на нее. Ей до смерти хотелось сдернуть с него шлем, увидеть его лицо — чтобы утихли беззвучные крики тревоги, отвлекавшие ее, взывавшие к ней. Она всей душой желала, чтобы он сказал хоть слово, чтобы подтвердил или опроверг, что знает ее и намерен воспользоваться этим знанием.
Но нет.
Через комнату с лампами он прошел обратно в коридор и подвел ее к очередной платформе на шкивах. Она мало походила на плохо обтесанные щиты, стоявшие на наружных подъемниках; ее собрали более тщательно и даже придали подобие стиля.
Доктор Миннерихт потянул рычаг, и выход перегородила кованая решетка, заперев их двоих на пространстве размером с чулан.
— Спустимся еще на этаж, — пояснил он, после чего нашел ручку у себя над головой и дернул.
Цепь начала разматываться, и в считаные секунды платформа приземлилась уровнем ниже.
Решетка с грохотом отъехала, и глазам Брайар открылось нечто вроде бального зала. Все здесь блестело золотом, полы походили на зеркала, а с потолка хрустальными марионетками свисали люстры.
Когда удалось наконец перевести дыхание, она произнесла:
— Люси уверяла, что здесь получше, чем в Хранилищах. Она не шутила.
— Люси не знает про этот этаж, — бросил доктор. — Я никогда ее сюда не брал. И мы еще не пришли — нам надо в другое место.
Казалось, сияющие огни наблюдают за ней, поворачиваются вслед. И это были не кристаллы, а стеклянные колбы и трубки, скрепленные проволокой и шестеренками. Она пыталась отвести от них взгляд, но потерпела неудачу.
— Откуда они тут взялись? Это… это… это потрясающе!
Ее так и подмывало сказать, что они ей кое-что напоминают, но таких признаний лучше было избегать.
Шагая под раздробленными лучами света, растекавшимися по полу белыми узорами, от которых рождались странные тени, Брайар думала о лампе, которую смастерил Леви, когда у них зашла речь о ребенке.
В день катастрофы она еще не знала о Зике, даже не подозревала. Но планы у них были.