— Жермена Болл? Боул? Булл?
— Нет, — отвечает Мария. Она уже опомнилась и говорит язвительным, агрессивным тоном. — Ее нет. Что вам нужно?
— Вы тут проживаете? — Для такого крупного мужчины у него на редкость тонкий голос.
— Мисс Болл сейчас здесь нет, — повторяет Мария, пропуская последний вопрос мимо ушей.
— Здесь вы проживаете или она?
— Послушайте, мы заняты, — со страдальческим долготерпением. — Зайдите попозже, а? И вообще, как вы попали внутрь здания? — уже грозно.
Великан лезет в правый карман пиджака и достает огромную связку ключей, штук тридцать наверно. Перебрав их бородки толстым указательным пальцем, выбирает один и поднимаете воздух.
— Отпер вот этим. Компания «Уинтер, владельцы недвижимости», — со слабым еврейским акцентом.
— Прекрасно. Только вам придется прийти еще раз и поговорить с мисс Болл.
Великан не трогается с места. Он еще раз обводит глазами комнату.
— А вы здесь не проживаете?
— Послушайте, я…
— Ладно, это не важно. Мы тут будем красить.
Великан раскидывает руки, как два крыла, будто собрался совершить прыжок «лебедь» с вышки в воду, подходит так лицом к стене, прижимает к стене левую ладонь, потом переступает влево, левую отнимает и прижимает на это место правую и, продвигаясь дальше влево, вытягивает левую руку, снова приняв позу ныряльщика «лебедем».
Мария смотрит на Шермана. Он понимает, что должен что-то сделать, но что, не представляет себе. Он подходит к великану и властным ледяным тоном, как говорил бы на его месте Лев «Даннинг-Спонджета», произносит:
— Одну минуту. Чем вы занимаетесь?
— Промериваю, — отвечает великан, с растопыренными руками продвигаясь по стене. — Красить здесь будем.
— Мне очень жаль, но нам сейчас некогда… Вам придется прийти как-нибудь в другой раз.
Молодой великан медленно оборачивается, подбоченясь, набирает в грудь побольше воздуху, отчего еще больше раздувается и становится в два раза огромнее. Лицо его выражает брезгливость, словно при виде жалкого насекомого. По-видимому, такие сцены ему не впервой и не доставляют ничего, кроме удовольствия. У Шермана екает сердце. Но деваться некуда, поединок самцов уже начался.
— Вы здесь, что ли, проживаете? — еще раз спрашивает великан.
— Вам же сказано, у нас нет времени, — отвечает Шерман, стараясь сохранять ледяной тон своего отца. — Будьте добры, уйдите, придете делать свою работу когда-нибудь в другой раз.
— Вы здесь проживаете?
— Нет, я здесь не проживаю, если на то пошло, но я здесь в гостях и не намерен…
— Вы не проживаете, она не проживает. Что же вы тут делаете?
— Это вас не касается! — срывается Шерман, при этом с каждой секундой чувствуя себя все жальче и беспомощнее. И указывает пальцем на дверь: — А теперь будьте добры, убирайтесь!
— Вы тут лицо постороннее. Так? Дело серьезное. В этом доме живут люди, которым не положено. Дом с пониженной квартплатой, а жильцы хитрят и пересдают квартиры уже дороже, за тысячу, а то и две в месяц. За эту квартиру компания берет всего триста тридцать один доллар в месяц. Ясно? Жермена Болл, ее здесь давно никто не видел. Сколько вы ей платите?
Ну и наглость! Бой самцов! Как быть? В обычных ситуациях Шерман ощущает себя крупным мужчиной. Но рядом с этим чудовищем… силой с ним не сладишь. И страх его не берет. И ледяной властный тон не действует. А главное — у него у самого положение крайне двусмысленное. Не выдерживает моральной критики. Он действительно лицо постороннее и не может допустить, чтобы о его пребывании здесь стало кому-то известно. Что, если этот фантастический человек — вовсе не представитель компании «Уинтер, владельцы недвижимости»? Что, если…
К счастью, тут вмешалась Мария:
— Мисс Болл, между прочим, должна скоро приехать. Ну, а пока…
— Да? Замечательно! Тогда я подожду.
Великан раскачивающейся походкой друида идет на середину комнаты, останавливается у одноногого стола и преспокойно опускает свое грузное тело на венский стул.
— Ну, знаешь, — свирепеет Мария. — Это уж чересчур!
В ответ великан, скрестив руки на груди и смежив веки, откидывается на спинку стула и демонстративно погружается в ожидание. В этот миг Шерману становится совершенно ясно, что он обязан как-то вмешаться, не важно как, а иначе он безвозвратно уронит свое мужское достоинство. Бой самцов! Он приготовился сделать первый шаг.
И вдруг — тррраххх! Великан рухнул навзничь на пол, а фетровая шляпа с твердыми полями колесом покатилась по комнате. Одна ножка стула подломилась у самого сиденья, забелела некрашеная древесина. Стул не выдержал.
— Видал, что ты наделал! — кричит Мария. — Дуболом несчастный! Свиноматка! Бочка сала!
Великан, пыхтя и отдуваясь, принимает сидячее положение и начинает вставать. От его наглости не осталось и следа. Лицо опять побагровело, ручьем течет пот. Наклонившись подобрать с пола шляпу, он опять едва не падает.
Мария развивает наступление. Указывая пальцем на обломки стула, она грозно говорит:
— Ты за это заплатишь! Ясно?
— Но-но, потише, — бурчит великан. — Это не ваше.
Но он отступает, сломленный ее напором и собственным конфузом.
— С тебя взыщут пятьсот долларов, через суд! — шумит Мария. — Ты вломился в чужой дом!
Великан возмущенно оборачивается с порога, однако не выдерживает характера. И, махнув рукой, в полном беспорядке, вперевалку ретируется.
А Мария, как только его шаги забухали вниз по лестнице, защелкнула дверной замок, повернулась к Шерману и громко, заливисто расхохоталась.
— Видел… как… он… грохнулся… на пол?.. — давясь от хохота, с трудом выговаривает она.
Шерман недоуменно хлопает глазами. Правду она сказала. Они — животные разной породы. Марии вполне по душе такая жизнь. Ей нравится драться. Сцепилась с этим чучелом. Драка в джунглях, как она говорила. А ей хоть бы хны. Хотелось бы ему сейчас тоже посмеяться с упоением над этой смехотворной историей. А не получается. Даже улыбка и та не вышла. Чувство такое, будто рассыпались стены, ограждающие его место в мире. И всякие немыслимые личности получили доступ в его жизнь.
— Трраххх! — повторяет Мария, плача от смеха. — Черт! На видеопленку бы заснять! — Тут она замечает скорбное лицо Шермана. — В чем дело?
— Как ты думаешь, что это было?
— В каком смысле — что?
— По-твоему, зачем он сюда явился?
— Хозяева его послали! Помнишь, письмо я тебе показывала?
— А разве не странно, что…
— Жермена платит всего триста тридцать один доллар в месяц, а с меня берет семьсот пятьдесят. Этот дом — с пониженной квартплатой, разницу возмещает муниципалитет. Они бы рады ее схватить за руку и выставить отсюда.
— Но тебе не кажется странным, что они выбрали время… именно сейчас?
— Именно сейчас?
— Может быть, конечно, я не в себе, но ведь сегодня, когда появилось это… в газете?..
— В газете? — Тут до нее наконец доходит, о чем он толкует, и она говорит с улыбкой: — Шерман, ты и правда не в себе. У тебя навязчивый бред. Ты это понимаешь?
— Возможно. Но мне тут видится очень странное совпадение.
— И кто же, по-твоему, его прислал, если не хозяева дома? Полиция, что ли?
— Н-ну, не знаю… — Действительно бред какой-то, сознает Шерман и робко усмехается.
— Полиция пошлет такого чудовищного, колоссального, жирного, безмозглого хасида шпионить за тобой?
Шерман свешивает свой йейльский подбородок до самых ключиц.
— Ты права.
Но Мария подходит к нему, пальчиком за подбородок поднимает ему голову и, заглянув в глаза, улыбается так нежно, как никогда еще ему не улыбалась.
— Шерман. («Шууман».) Ты думаешь, всему миру только и есть дела что до тебя? Всему миру только ты и нужен? Ничуть. А вот мне нужен.
Она берет в ладони его лицо и целует в губы. В конце концов они оказываются на диване, но на этот раз ему пришлось попотеть. Когда человек испуган до полусмерти, у него все не слава богу.
12Последний из великих курильщиков
Ночь Шерман проспал урывками и к восьми часам был уже в «Пирс-и-Пирсе». Совершенно измочаленный, хотя рабочий день еще даже не начинался. Операционный зал — как кошмарное видение. В восточные окна бьет невыносимо яркий солнечный свет… извиваются силуэты… по бесчисленным экранам компьютеров бегут радиоактивно-зеленые цифры… молодые Властители Вселенной, не ведая ни о чем, орут в телефонные трубки:
— Плачу два!
— Да, а как насчет предельного срока?
— Упали на два пункта!
— Какого хрена! Подожженный шнур не выключишь!
Даже Роли, бедный неудачник Роли и тот на ногах, телефонная трубка прижата к уху, губы быстро-быстро-быстро шевелятся, карандаш отбивает дробь по крышке стола. Молодой Аргуэльо, король пампасов, разговаривает по телефону, развалясь на стуле, ноги враскоряку, муаровые подтяжки переливаются всеми цветами радуги, поперек смазливой физиономии — широкая ухмылка. Накануне он отхватил куш в Японии с казначейскими. В зале об этом только и разговору. Чертов латиноамериканец купается в славе и так весь и сияет, сияет, сияет от самодовольства.
Больше всего Шерману хочется сейчас смыться в «Йейль-клуб», попариться в жаркой бане, а потом растянуться на кожаном массажном столе, чтобы массажист хорошенько наломал ему кости. И уснуть.
На столе у Шермана — записка, помечена «срочно»: просьба позвонить в Париж Бернару Леви.
За четыре компьютера от него Феликс трудится над правым ботинком неприятного долговязого юнца по фамилии Алстром, только два года как из Уортона. Алстром что-то бубнит в телефон. Ну, бубни, бубни, мистер Алстром. Феликс… «Сити лайт». Сейчас свежий номер уже должен быть в киоске. Надо бы посмотреть, и хочется, и страшно.
Почти не сознавая, что делает, Шерман берет телефонную трубку и набирает парижский номер. Он навалился локтями и грудью на стол, чтобы успеть подозвать Феликса, как только тот разделается с молодым, подающим надежды Алстромом. И только вполуха слышит слова французского бублика Бернара Леви: