– Я не сомневался, что вы – храбрый воин. Теперь не сомневаюсь и в том, что вы – прекрасный дипломат.
Это, конечно же, было неправдой, никаких официальных переговоров от имени короля, касающихся войны с Турцией, он не вел. Хотя в беседах с принцем де Конде речь заходила и об этом. Но пусть ему зачтется, что поручик сам породил эту неправду. И поскольку он все же породил ее, прикинув, что переговоры должны были касаться самой кровоточащей раны Польши, генеральный писарь не мог не посмотреть на Ковальчика с искренним уважением.
– Впрочем, как вы понимаете, такие переговоры, скорее даже не переговоры, а всего лишь выяснение взглядов главнокомандующего французскими войсками и первого министра Франции по этому вопросу должно было вестись совершенно секретно.
– Только так, господин полковник, только так, – охотно поддержал его мысль Ковальчик.
– Вот вам и разгадка того, как появился ложный слух о моей измене! – дружески похлопал его по плечу полковник. – «Вел Хмельницкий какие-то тайные переговоры с французами?» – задавался вопросом коронный гетман. – Шпионы доносят, что вел. О чем же договаривались казачий полковник и принц де Конде? Этого никто толком не знает. А если все покрыто тайной, значит, задумано что-то против Речи Посполитой. А коль так, находят старого рубаку Ковальчика и натравливают против такого же простого рубаки Хмельницкого: дескать, сразитесь, кто кого…
– В том-то и дело, что, кто кого… – проворчал поручик. А затем, сокрушенно повздыхав, все же мечтательно произнес: – Все-таки было бы хорошо, если бы поручик Кржижевский появился в имении отца как можно скорее да прояснил, что же там, при дворе короля, происходит.
Последние проблески заката угасли, и море постепенно успокаивалось, сливая черноту своих горизонтов с булатной синевой вечернего неба.
Еще только зарождавшийся полукруг месяца, возникший прямо по курсу «Женевьевы», казался бледным отражением охлажденного солнца. Всматриваясь в него, полковник Сирко на какое-то время забыл, что стоит на палубе корабля, и черная рябь моря по обе стороны лунной дорожки вдруг предстала перед ним вспаханными, разделенными белесой межой степными нивами.
Даже темные силуэты сторожевиков, мерно покачивающихся недалеко от «Женевьевы», напоминали силуэты хат степного хуторка, разбросанных по широкой долине, на склонах которой заканчивалось задремавшее под осенними ветрами поле.
«Поле?! Ну, разве что поле брани, – поспешил развеять свои иллюзии полковник. – Хотя море трудно представить себе в виде поля брани. Разве по нему можно пройтись, проститься с павшими, оплакать их могилы? Ни тел, ни оружия. Море убиенно поглощает даже тех, кто всего лишь легко ранен или просто оказался за бортом. Упаси Господь казака от такой гибели!».
К судну причалила еще одна лодка, и на борт поднялись капитан французского судна и казачий сотник.
– Все в сборе, господин полковник, – появился из надстройки Гяур. – Решения своего, надеюсь, не изменили?
– Риск большой. Сколько голов казачьих придется сложить под чужими стенами! – вздохнул Сирко, направляясь к кают-компании. – Может статься, что и все мы…
– Когда соединимся с войсками принца де Конде и начнем штурмовать крепость с суши, их поляжет не меньше.
– Там будет штурм, бой. А здесь нас расстреляют из орудий форта или крепостных орудий. Даже сабли с врагом скрестить не дадут, – мрачно пророчествовал Сирко. – И это после победы в морском бою.
Гяур с тревогой взглянул на полковника, но внимание Сирко вновь было приковано к только ему одному открывавшейся степной ниве. В глубине его сознания вдруг ожил тот самый «земной корень», который навеки должен был прикрепить его к клочку земли где-нибудь на Полтавщине, Киевщине или в Южной Подолии, и который сам он, человек военный, считал давно и навечно увядшим.
– Потерпев поражение у форта, мы погубим победу, добытую в море, – согласился Гяур. – Тут стоит подумать. И все же то, что в руках у нас оказался комендант форта, – какой-никакой перст судьбы.
– Перст судьбы… – задумчиво повторил Сирко. – Это уж точно.
Несколько секунд Гяур ожидал, что он добавит еще что-либо, однако полковник упорно, сосредоточенно молчал. Эта способность Сирко умолкать в самые неподходящие минуты, прерывая мысль буквально на полуслове или же высказывая ее как бы про себя, уже была знакома Гяуру. Тем не менее привыкнуть к ней до сих пор не сумел.
Сирко прошел мимо Гяура в кают-компанию, где уже собрались капитаны всех французских кораблей и несколько казачьих старшин.
Чуть в сторонке от командора, между Гураном и д’Артаньяном, сидел, молчаливо уставившись на лежащую перед ним навигационную карту, майор дон Эстелло. Все, что происходило в кают-компании, казалось, уже не интересовало его. Он словно бы пребывал в ином мире.
– Господин командор, господа офицеры, панове казаки, – решительно начал Сирко. – Первый бой во славу казачью и честь короля Франции мы выиграли. – Полковник дал возможность Гяуру перевести свои слова и сразу же продолжил: – Испанские сторожевики с частью команд нами захвачены.
– Причем захвачены почти без потерь, – уточнил командор. – Что случается в таких схватках крайне редко.
– За этим столом, – сказал Сирко, – вы видите дона Эстелло, коменданта форта «Мардик», прикрывающего вход в канал, ведущий к Дюнкерку. По соглашению с правительством Франции, мы должны были высадиться в порту Кале и, сутки отдохнув, двинуться прибрежными полями к стенам дюнкеркской крепости, уже давно осажденной французскими войсками. Но, следует заметить, осажденной только с суши. Так вот, я принял решение: мы пересаживаем часть казаков на испанские сторожевики и ночью, всей армадой, направляемся к стенам крепости.
– Простите, – пророкотал своим сиплым баском командор, как только Гяур перевел последние слова Сирко. – Возможно, я не так понял. Вы достаточно точно перевели смысл сказанного полковником?
– Дословно.
– Часть казаков будет посажена на испанские сторожевики, после чего вся армада двинется к крепости? Полковник Сирко имел в виду именно это?
– Можете не сомневаться: я перевел только то, что он сказал.
Капитан-командор удивленно взглянул на Сирко. Тот понял, что именно смутило старого моряка, и тоже ожидающе посмотрел на него.
– Я понимаю: господина полковника укачало, – вполголоса, не для перевода, пробормотал старый моряк, глядя прямо в глаза Сирко и при этом изображая на лице нечто похожее на виноватую улыбку.
– Так вот, всей армадой мы двинемся к форту, а затем – к стенам города, – развивал свою мысль Сирко. И Гяур так и не смог определить: уловил полковник смысл сказанного командором или же нет. – Сам я перейду на флагманский сторожевик испанцев и попрошу коменданта провести нас мимо вооруженной пушками лоцманской башни. Войдя в гавань, мы, пехота и кавалерия, не ожидая рассвета, высадимся на берег и начнем штурм крепости, для начала ударив по ней изо всех корабельных орудий.
– В том случае, если в крепости поймут, что на самом деле в гавань вошли вражеские корабли с солдатами на борту, – уточнил Гяур по-французски, предварительно переведя сказанное Сирко.
– То есть вы предлагаете начать штурм без обстрела? – по-своему воспринял эту подсказку Сирко. И лишь теперь Гяур понял, что полковнику просто в голову не пришло, что целая эскадра способна войти в залив тайно и, не раскрывая себя, сразу же начать высадку.
– В ночной сонной крепости могут и не догадаться, что корабли вражеские, и что на них столько войск. Или, в худшем случае, решат, что сторожевики приконвоировали суда, захваченные ими в бою.
– В столь счастливый исход, конечно, очень трудно поверить… Тем не менее будем рассчитывать и на этот шанс. В конце концов, все происходит ночью. Словом, я предлагаю идти на Дюнкерк, чтобы этой же ночью взять его штурмом.
Несколько минут все молчали, напряженно осмысливая сказанное. Пройти по узкому каналу под стволами орудий форта, войти в бухту, в которой корабли могут быть расстреляны из мощных крепостных орудий и береговой артиллерии или же просто оказаться в ловушке…
Каждый понимал, что все это риск. Огромный риск, на который они обрекали себя сами, по собственной воле. Точнее, по воле этого загадочного сумасбродного казачьего полковника, так неожиданно сумевшего вырвать победу в короткой морской схватке.
– Как я уже говорил, – первым взял слово командор, – захват испанских сторожевиков – большая удача. Даже опытному флотоводцу она улыбается всего раз в жизни. В абордажном бою казаки сражались не хуже опытнейших моряков его величества. Хотя, как нам известно, до сих пор они воевали только в степях Скифии.
– Если не считать морских походов к стенам турецких крепостей, – как можно деликатнее уточнил Сирко, поняв сказанное командором раньше, чем Гяур успел перевести, – совершаемых казаками даже не на кораблях, а всего лишь на больших лодках. Иногда – через все Черное море, вплоть до берегов Анатолии.
– На лодках? Через Черное море? – удивленно переспросил командор. – Нечто подобное набегам викингов?
– Вы правы: нечто подобное…
Командор с уважением осмотрел всех присутствующих казаков. Викинги все еще оставались для него образцом морского рыцарства.
– Впрочем, я говорю о казаках вообще, – словно бы спохватился Сирко. – Среди тех, кто идет сегодня с нами, не так уж и много воинов, участвовавших в морских боях. Тут я могу согласиться с вами, командор.
– В любом случае кардинал Мазарини будет неправ, если не объявит набор ваших воинов на службу во флот его величества, – улыбнулся командор. – И все же должен заявить, что мне приказано привести отряд кораблей в порт Кале, именно в Кале, а не под стены Дюнкерка. Идти ночью по каналу, врываться в занятую врагом гавань, под орудия испанцев – это безумие. Если вас обнаружат у стен форта…
– Даже под огнем мы немедленно начнем штурм – то ли форта, то ли крепости. Можете в этом не сомневаться.
– Я и не пробую сомневаться. Хотя бы потому, что давно отвык от зряшных сомнений. Но в то же время не допущу, чтобы после такой успешной баталии мои корабли были превращены в щепки.