– За Сирко?
– Сейчас он наверняка подастся на центральную площадь города.
– И что тогда?
– На центральную площадь, говорю, к ратуше. Хочет почувствовать себя хозяином.
– Ну и?..
– В город вот-вот войдут французы. Сирко еще утром послал мушкетеров-гонцов, чтобы сообщили принцу де Конде о победе. В крепости еще шли бои, а гонцы уже мчались к главнокомандующему с трогательной вестью.
– Ну и?.. – мрачно тянул Архангел, никак иначе не реагируя на злые словеса советника.
– А раз послал, значит, принц вот-вот войдет в город. Вместе с ним – и газетчики. И тогда Франция узнает, что казаки с первого ночного штурма, безо всякой подготовки, овладели Дюнкерком, которым французы пытались овладеть уже пять раз. Они и в самом деле пять раз штурмовали, чтобы, в конце концов, откатиться от города, потеряв всякую надежду войти в него.
– Ну?
– Да не мычи ты, не мычи! – ухватил майор Архангела за ворот кителя. И, притянув к себе, ткнул пистолетом в подбородок. – Что ты «нукаешь», словно не знаешь, зачем тебя привезли сюда и за что платят?
– Ну, знаю, и что?
– А то, что выехать навстречу французам во главе войска казаков – подданных польской короны, должен я, полковник Корецкий.
– Полковник, – без какой-либо интонации повторил Архангел, однако Корецкому все же показалось, что в голосе Архангела проскользнула скрытая издевка.
– Вот именно, полковник! – в ярости добавил он, и тотчас же закрыл ладонью рот Архангела.
Казаки как раз поравнялись с ними. Любой звук, изданный этим кретином, мог бы теперь выдать их.
– Так ведь я что: полковник, так полковник, – согласился Архангел, как только наемники удалились.
– С того момента как Сирко отправится к Богу на исповедь, я становлюсь полковником, командиром казачьего корпуса. Понял? На это имеется грамота за подписью самого коронного гетмана, – похлопал себя Корецкий по груди, где под кителем должна быть спрятана та самая грамота.
– Ну? – вновь мрачно мычал-подбадривал его Архангел. И Корецкий снова не выдержал, схватил его за ворот.
– А вот отправить его на исповедь должен ты. Неужели неясно? Ведь условились-то мы еще в Варшаве. И только попробуй не сделать этого.
– «Отправить» его, это что? Это тьфу! Я их сотни отправил туда, – поднял Архангел глаза к небу, даже не пытаясь вырваться из рук будущего полковника. – Но что дальше?
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга.
– Дальше? Дальше я становлюсь полковником во славе победы над испанским гарнизоном Дюнкерка. А ты получаешь чин лейтенанта. За отвагу при штурме. Понял?!
– Уже немного понятнее.
– Так что, говорю тебе, выигрыш твой не только в злотых, но и в чине, который может изменить всю твою жизнь. Что ты так смотришь на меня?!
– Так ведь казаки могут не признать вас, – только теперь отбил его руку Архангел. И сразу же отвел от подбородка ствол пистолета.
– Почуют добычу – признают. При Сирко они вошли в город голодранцами и выйдут ими. Но как только ты уберешь Сирко, еще до прихода французов я отдам город победителям на разграбление. Трое суток— на волю победителей, как принято во всей Европе.
– В Европе – да. У нас, в азиатских землях, захватив город, грабят его годами. Мне-то что до этих ваших забав?
– А то, что ты получишь чин лейтенанта, свои злотые за работу и все остальное, что сможешь раздобыть.
– Значит, чин лейтенанта – это уже точно?
– И все, что сумеешь раздобыть в этом проклятом городе.
– После чего вы сразу же поможете мне вернуться в Варшаву?
– Помогу, – пообещал Корецкий, немного замешкавшись.
Скорое отправление Архангела вовсе не входило в его планы. Наемный убийца еще мог понадобиться здесь, притом не раз. По крайней мере, до тех пор, пока казачьи полки, или, вернее, то, что от них останется, не вернутся в Украину.
– Так что, будешь продолжать «нукать»?
– Зачем? Так, попросту, по-дворянски, мол, и чин тебе будет, и злотые, и всякое золотишко-барахлишко – и начали бы отпевание Сирко. А то все по-латыни да по-латыни. Премудрости мне ни к чему.
Сирко остановился в особняке господина де Жерона. Известный во всей округе врач, которого испанцы не решились трогать из уважения к его славе, а также потому, что его услугами пользовались многие офицеры, оказался яростным патриотом Франции.
Явившись в ставку полковника, он сам предложил командиру казачьего корпуса одно крыло большого П-образного дома, разрешив при этом использовать довольно просторный флигель в качестве штаба.
Сирко такое предложение вполне устраивало, а гостеприимство доктора ничуть не удивляло. Французская часть населения Дюнкерка относилась к казакам как к освободителям и готова была жертвовать не только домашним покоем.
Понравилось полковнику и то, что де Жерон сразу же заявил:
– Я не потерплю, чтобы полковник «де Сирко», – так упорно называл командующего лекарь, – питался где-либо, помимо моего дома, отличающегося лучшей в Дюнкерке и его окрестностях кухней. Тем более что в городе полно испанских шпионов и просто оскорбленных в своих чувствах молодых идальго, которые всегда готовы, если не выстрелить господину де Сирко в спину, то уж, по крайней мере, подсыпать яда в еду или вино, которыми он соизволит наслаждаться.
– У меня множество врагов не только среди испанцев, – заметил Сирко, выслушав это предложение лекаря, – так что к риску я привык. Однако приглашение охотно принимаю.
И не пожалел: повар в этом доме действительно оказался чудотворцем, несмотря на то, что был… испанцем. К тому же приносить обеды в отдельную «трапезную господина полковника» хозяин поручил золотоволосой фламандке.
Увидев эту удивительную белокожую красавицу, Сирко как-то сразу забыл о недругах и шпионах. Этот город стоило брать приступом уже хотя бы для того, чтобы несколько минут полюбоваться такой пышногрудой, царственной красоты девушкой. Правда, его немножко насторожило, что Камелия, как звали девушку, слишком хорошо для случайно подвернувшейся де Жерону служанки владела польским. К тому же, как она сама призналась, и в роду ее было предостаточно польской крови.
– Именно поэтому мсье де Жерон и избрал меня в качестве вашей служанки и переводчицы, – объяснила полковнику эта полуполька-полуфламандка. – Он уверен, что «польская кровь моя будет захватывать украинского офицера своей родственной близостью, а фламандская – завлекать чужеземного воина неизведанностью и нордической неутомимостью». Не подумайте обо мне ничего плохого, я всего лишь повторяю его слова.
– Истинно так, истинно. А скажи, давно ты появилась в прислуге господина де Жерона? – усадил ее Сирко к себе на колени, как только девушка поставила на стол поднос, на котором между двумя блюдами из жареной говядины возвышался большой кувшин с вином.
– Что вы, господин полковник, совсем недавно, – акцент Камелии был таким же невинно милым и искренним, как и ее захватывающая дух улыбка.
– Каким же образом ты попала к нему и как уцелела в этом осажденном городе?
– Я вошла в Дюнкерк только после того, как он был занят вами.
Фламандка упорно не замечала его рук, которым было позволено делать все, что вздумается. А пышные, источающие какой-то пьянящий аромат груди, вызывающе тянулись к его устам – податливо оголенные и призывно упругие.
– Что, просто так, взяла и вошла? Дождалась под воротами, когда мы изгоним испанцев из Дюнкерка, чтобы тотчас же безмятежно прогуляться по его мостовым?
– Все совершенно не так, как вы представляете себе, полковник. У вас вообще все получается немного не так. В том числе и ваши ласки.
– Впервые слышу об этом.
– Не огорчайтесь, это уже упрек не вам, а тем женщинам, с которыми вы делили ложе до меня. Странно, что они так ничему и не сумели научить вас.
Камелия отвела руки полковника, повернулась к нему лицом, и, оседлав колени, принялась хладнокровно расправляться с его верхней одеждой.
– Значит, ты вошла в город в сопровождении кого-то из местных рыцарей?
– Гениальная догадка, – беззаботно рассмеялась Камелия. Ей трудно было понять смысл его любопытства. Уж она-то ясно представляла себе, что сейчас интерес этого мужчины должен быть направлен вовсе не на историю ее появления в городе, а на пылающее страстью тело.
– С кем именно?
Камелия недовольно повертела головой.
– На этот вопрос ты вынуждена будешь ответить, – вроде бы полушутя, но все же достаточно решительно предупредил Сирко.
– С моим духовным наставником, монахом, если это столь важно для вас.
Девушка оставила в покое его рубашку и, отбросив назад тело, попыталась дотянуться до стоящего на столе кувшина с вином. С третьей попытки, когда Сирко уже сам готов был срывать с нее одежды, Камелии это наконец удалось. При каждом изгибе ее тела он задерживал его в такой позе и долго, неутоленно целовал в грудь.
– Иезуитом? – как бы между прочим, поинтересовался полковник, прежде чем девушка успела поднести к его губам сосуд с вином.
– Точно, иезуитом, – мило удивилась Камелия. – Как вы догадались?
– Совершенно случайно.
– У вас, господин полковник, по-моему, нет основания для того, чтобы не доверять иезуитам.
– Истинно так, истинно. – При этом Сирко впервые взглянул на девушку с интересом, который совершенно исключал восхищение формами ее тела и необычной, лебединой белизной шеи.
То, что сказала сейчас Камелия, еще больше усиливало его подозрение. Сирко почти не сомневался, что фламандка со своим духовным наставником появились в городе неслучайно. И уж совершенно неслучайно так настойчиво и гостеприимно зазывал его к себе доктор де Жерон, сумевший к тому же непостижимо быстро подыскать для своего квартиранта прелестную, владеющую польским языком, служанку.
– Почему вы считаете, что я вынужден быть признателен иезуитам? – с едким сарказмом поинтересовался полковник.
– О признательности речь пока не идет, – помахала перед ним кувшином Камелия. – Но тем не менее…