Ко времени нашего разговора с Митеневым, о лабиринтах я успел узнать довольно много, во всяком случае, значительно больше того, чем когда рассматривал свой первый каменный лабиринт возле Умбы.
Уже в то лето, во время очередного рейса «Запада», мы зашли на Соловецкие острова. Удивительный архипелаг, лежащий в юго-западной части Белого моря, давно и по праву получил титул «жемчужины русского Севера». Его составляют острова — то голые, чуть поднимающиеся над уровнем моря в кружевной оторочке прибоя, то покрытые пышным густым лесом, высоко возносящиеся над морем так, что с их вершин открываются удивительные по красоте панорамы других островов и далекого Летнего берега. Своеобразный микроклимат, благодаря которому соловецкие монахи за несколько столетий создали уникальное для этих широт хозяйство, славившееся обилием и разнообразием плодов земных, в том числе и виноградом, вызревавшим в теплицах на грунте, должен был привлекать сюда человека с глубокой древности.
Утверждать это можно было уже по тому, что ни в одной другой точке Северного полушария нельзя увидеть такого скопления каменных лабиринтов, как на Соловецких островах.
Впрочем, не только лабиринтов. Согласно подсчетам Н. Н. Виноградова, крупнейшего исследователя здешних древностей, который в 20-х годах нашего века имел возможность неотрывно изучать их в продолжение нескольких лет, общее число различных каменных сооружений на Соловецких островах достигало пятисот единиц. Забегая вперед, скажу, что теперь в результате работ А. А. Куратова, известного архангельского археолога, эту цифру можно удвоить, хотя многие каменные сооружения за прошедшие десятилетия были разрушены, снесены и, таким образом, потеряны для науки.
…На Соловецкий рейд мы пришли утром. Шхуна бросила якорь, курсанты группами отправились на берег, чтобы осматривать знаменитую крепость, охранявшую северные рубежи Русского государства с конца XV века, а мы с «дедом», который теперь сам испытывал любопытство по отношению к лабиринтам, спустив на воду ялик, отправились на лежавший неподалеку Большой Заяцкий остров, бывший одним из центров скопления исторических памятников самых разных эпох.
Первое, что бросилось нам в глаза на берегу, была единственная оставшаяся теперь на архипелаге деревянная церковка XVIII века. Рядом с ней находилось маленькое, приземистое, в три окна по фасаду строение, сложенное из массивных камней, — гостиница, построенная соловецкими монахами в 50-х годах XVI века для приплывавших сюда англичан. Перед ее окнами еще виднелось отгороженное от моря грядой валунов неправдоподобно маленькое пространство — гавань для английского корабля, своей величиной превосходившего современную рыбацкую дору не более чем в два с половиной раза. Поучительное зрелище, позволяющее представить, на каких, в сущности говоря, «скорлупках» в XV и в XVI веках европейцы открывали пространства нашей планеты!
Но главный интерес Большого Заяцкого острова для меня заключался в другом. С вершины невысокого холма, чуть поднимающегося над его поверхностью, состоявшего из валунов и гальки, взгляду открывалось удивительное зрелище огромных каменных спиралей до тридцати с лишним метров в диаметре, гигантским полукольцом охватывающих холм. В отличие от первого увиденного мной лабиринта их витки, высотою кое-где до полуметра, поросшие сплошным ковром мха и вереска, по большей части были насыпаны из гальки. В центре некоторых спиралей стояли более крупные валуны, напоминавшие алтари или гробницы, за которые их и принимали многие исследователи. Тут же находилось множество всяких других сооружений, расположенных на склонах холма уже внутри круга лабиринтов — в первую очередь невысокие, черные от накипи мертвого лишайника каменные кучи, почти смыкавшиеся друг с другом. Среди них виднелись сложенные из плоских глыб каменные ящики, напоминающие классические «домики мертвых» — дольмены, распространенные в эпоху бронзового века на пространствах всей Северной и Западной Европы, в Средиземноморье, а у нас — на Кавказе и в Закарпатье.
Давность всех этих каменных сооружений бросалась в глаза при сравнении с первозданной свежестью валунов, сохранивших неизменной свою природную окраску, из которых была построена в середине XVI века гостиница для английских моряков. Таким же розовым, серым и белым цветом сиял на вершине холма выложенный монахами большой каменный крест, освящавший всю эту языческую древность. Мера, если верить скудным историческим источникам, совершенно необходимая, поскольку еще при основателях монастыря, иноках Зосиме и Савватии, какие-то язычники являлись сюда совершать жертвоприношения своим богам…
Собственно говоря, никто из археологов никогда не сомневался, что некогда здесь было древнее святилище. Вопрос заключался в том, кто его создал, когда и какой смысл вложили в эти памятники их древние строители. Гигантские лабиринты Большого Заяцкого острова, как было видно уже с первого взгляда, никакого отношения к тоневым участкам иметь не могли. Берег был сложен россыпью валунов, уходивших под воду, песчаных отмелей не было и следа, да и вряд ли скопление столь различных каменных сооружений можно было объяснить нуждами одного рыболовства. Ведь на создание всего этого комплекса требовалось затратить сотни, если не тысячи человеко-дней напряженной работы по перемещению массы камней и возведению столь точных в геометрическом отношении спиралей!
Зрелище потрясало, будило воображение и в конце концов начинало раздражать своей загадочностью. Даже не столько загадочностью, сколько растерянностью, которая охватывала зрителя, — с какой стороны подступать к решению загадки лабиринта? С чего начинать? С чем сравнивать?
Большой Заяцкий остров был не единственным собранием подобных древностей. Практически на всех островах Соловецкого архипелага в большем или в меньшем количестве — на их берегах, на далеко вдающихся в море мысах — лежали меньшие по размеру лабиринты, окруженные каменными стенками, включавшими в себя каменные кучи, выкладки из камней, подобия ворот-проходов, позволяющих проникнуть в святилище… Позднее мне удалось попасть на остров Анзер, на один из его мысов возле Петровской губы. Добирался я туда с Летнего берега на колхозной самоходной барже, отвозившей на остров косцов. Здесь, на мысу, лабиринты были меньше, ходы между спиралями — уже, но сами они показались мне даже сложнее по рисунку, чем лабиринты Большого Заяцкого острова, а окаймляющие их по берегу кучи и каменные стенки, разгородившие высоко поднимающийся над морем мыс, убеждали в безусловной сложности и многозначности этих сооружений.
Между тем на Анзере лабиринты как раз могли быть связаны с рыболовством. Во время отлива здесь открывалось столь же удобное для ловушек и ставных неводов пространство морского дна, как и возле тони «Ударница», хотя и без сопутствующего желоба. Действительно из разговоров с колхозниками я узнал, что до недавнего времени поблизости находилась тоневая избушка. Таким образом, некоторая связь между лабиринтами и ловлей рыбы угадывалась даже на Соловецких островах. Еще более четко она выступала на мурманском берегу Кольского полуострова, где лабиринты и их остатки неизменно соседствовали с тоневыми участками, или, что почти одно и то же, с прежними саамскими погостами, располагавшимися рядом с устьями рек и ручьев. Поэтому не приходилось удивляться, когда на этих же местах археолог обнаруживал остатки древних стойбищ рыбаков, охотников и оленеводов, отмеченных такими же каменными очагами в окружении кварцевых орудий и россыпями колотого кварца, как те, что я находил на Терском берегу.
На что же указывал лабиринт — на уловистое место, тоню, или на место поселения? Но то, что оказывалось вроде бы характерным для мурманского берега, не находило подтверждения в других местах. Еще более загадочными представлялись лабиринты за пределами нашей страны, хотя по своей схеме они ничем не отличались от беломорских и мурманских.
На берегах Белого моря насчитывается более трети всех известных лабиринтов. Остальные, от семи до восьми десятков, оказывались разбросанными на огромном пространстве — от Белого моря до островов Силли включительно. Они известны в юго-западной Англии — не менее трех, в Швеции — 12 лабиринтов, в Норвегии — четыре лабиринта, в Финляндии — около 50, на северных берегах Балтийского моря, в Ботническом заливе и на островах Северной Атлантики. Археолог, привыкший к тому, что определенный вид памятника связан со столь же определенным народом, который его оставил, или, как говорят, с той или иной археологической «культурой», представленной совокупностью ряда неизменно повторяющихся предметов, при взгляде на лабиринты, разбежавшиеся на тысячи километров по извилистым берегам северных морей, невольно останавливается в недоумении. Огромные расстояния, ничем не связанные территории, а главное — отсутствие возле лабиринтов повторяющихся комплексов предметов или каких-либо других находок не позволяли принять тот единственно возможный вывод, что каменные спирали выложены руками одного народа.
А ведь лабиринты, как правило, повторяют друг друга своими размерами и своими конструкциями!
Что же это был за народ, столь многочисленный, освоивший огромные морские пространства, в которых должен был ориентироваться по звездам? Куда он исчез? Где искать его корни? Наконец, когда именно происходило строительство лабиринтов? И — для чего их создавали?
Обычно на последний вопрос археолог может незамедлительно ответить, раскопав, то есть исследовав, памятник. В случае с лабиринтами это ни к чему не приводило. Раскопать центр лабиринта или часть его спиралей пытался практически каждый новый их исследователь, а их было немало и до меня. В середине прошлого века на лабиринты обратил внимание один из замечательных бытописателей Севера и жизни русского населения — С. Максимов. В конце прошлого и в начале нашего века их тайну пытались разгадать А. В. Елисеев, а вскоре за ним К. П. Рева, собравший многочисленную коллекцию вещей с неолитических стойбищ южного побережья Белого моря и разобравший несколько каменных куч на Соловках. В первой четверти нашего века лабиринтами интересовался А. А. Спицин, чрезвычайно много сделавший для археологии вообще, особенно в области систематизации и выработки научного взгляда на археологические исследования, но здесь он потерпел фиаско. Наиболее серьезные работы по северным лабиринтам выполнил Н. Н. Виноградов, а после него, используя его материалы, — А. Я. Брюсов и Н. Н. Гурина.