Приглашение было восторженно принято, все изрядно проголодались, лишь Ракоци настаивал на своем.
— И все же я прошу вас меня извинить. Не в моих привычках ужинать в это время.
— У вас вообще нет привычки есть когда-либо, — отрезал Полициано.
Ракоци не удостоил его ответом.
— К тому же меня еще ожидают кое-какие дела.
Грохот повозки заглушил слова Медичи, он повторил их, когда шум затих.
— Уйдете чуть позже, Франческо. Мне нужно с вами поговорить.
— Я понял, Великолепный.
Всадники не спеша пересекли площадь Сан-Лоренцо и поехали вдоль дворца. По знаку Медичи железная решетка ворот распахнулась, пропуская конников во внутренний двор.
Лоренцо медленно слез с седла, пытаясь скрыть овладевшую им слабость. Он пошатнулся, ступив на землю, но сумел удержать равновесие, ухватившись за стремя, украшенное мелкой насечкой. Острый металлический кончик, из нее выступавший, поранил ему руку. Медичи быстро слизнул кровь, зажал ранку перчаткой и обернулся к гостям. Похоже, никто ничего не заметил, все спешивались, бросая поводья прислуге.
— Ну, — нетерпеливо вопросил Полициано, — что с нашим ужином?
— Ступайте за Габриэло, он все устроит. — Лоренцо дал знак дворецкому, тот поклонился. — Скажи Массимилио, что господа голодны.
— А ты? — спросил Фичино.
— Я присоединюсь к вам, как только переоденусь. — Медичи пошел через двор. — Проводите меня, Франческо.
Ракоци, оставив своего серого жеребца на попечение слуг, последовал за Лоренцо. Они молча вошли в палаццо и уже стали подниматься по узкой крутой лестнице, когда Ракоци почуял что-то неладное.
— Великолепный?
Лоренцо остановился.
— Да?
— У вас на руке кровь?
Повисла пауза. Какое-то время Лоренцо досадливо хмурился, потом, скривившись, сказал:
— Я порезался, ухватившись за стремя. Глупая неосторожность, просто оступился, слезая с седла. — Он попытался перевести все в шутку. — Такое случается с теми, кто ездит верхом лучше, чем ходит.
— Позвольте взглянуть.
Лоренцо немного поколебался, затем показал руку. Перчатка его упала на лестницу.
— Видите, ничего страшного.
Кровь все еще сочилась из ранки.
Взглянув на ладонь Медичи, Ракоци побледнел.
— Давно ли, — спросил он тихо, — ваша кровь издает аромат абрикоса?
Лоренцо рассмеялся.
— Абрикоса? Я и не знал. У меня нет обоняния. Она в самом деле так пахнет?
Ракоци закрыл глаза.
— Да.
Лоренцо перестал смеяться.
— Это плохой знак?
— Да. — Ракоци заставил себя взглянуть Лоренцо в глаза.
Лицо Медичи было абсолютно спокойным.
— Я знаю, что болен, Франческо. Я уже давно знаю о том. Но все же надеюсь одолеть свой недуг. И между прочим, очень рассчитываю на помощь одного весьма мне симпатичного чужеземца.
Ракоци промолчал.
— Понимаю, — кивнул Лоренцо. — Я умираю?
Это было скорее утверждением, чем вопросом. Ракоци наклонился и поднял упавшую на ступени перчатку.
— И вы не в силах что-нибудь с этим сделать? — И опять вопрос походил больше на утверждение. Лоренцо покосился на темные пятна, глубоко въевшиеся в зеленую, отличной выделки кожу. — Пропала перчатка, — сказал он.
— Лоренцо, — Ракоци говорил внешне спокойно, хотя это ни в малой степени не отвечало тому, что творилось в его душе, — я могу приготовить одно лекарство. Оно не излечит, но облегчит боль.
— Благодарю, чужеземец. Что ж… — Медичи сглотнул. — Возможно, оно мне пригодится. Я… я почему-то вам доверяю, хотя в данном случае это оборачивается против меня. — Лоренцо начал было опять подниматься по лестнице, но внезапно остановился и схватил Ракоци за плечо. — Что это, Франческо? Что убивает меня?
Слова давались ему с трудом.
— Кровь, Великолепный. Больная кровь! И ничего больше. Я в полном отчаянии, но справиться с этой бедой не могу.
— Но есть ведь другие! — Взгляд Медичи озарила надежда — Какие-нибудь знахари, врачи, костоправы! Возможно, кто-то из них знает средство, способное меня исцелить!
Ракоци покачал головой.
— Нет. Такого средства не существует. — Он видел, что в Лоренцо загорается гнев. — Если бы я мог плакать, Великолепный, я бы выплакал все глаза. Но у меня нет слез!
— Это уже не имеет значения. — Лоренцо резко отвернулся и пошел по лестнице вверх. Ракоци понял, что провожать его дальше не стоит.
Письмо Джироламо Савонаролы к Андреа Белькоре, главному настоятелю доминиканского ордена.
В святой праздник пришествия Джироламо Савонарола, настоятель церкви Сан-Марко во Флоренции, полный почтительного благоговения, обращается к своему пастырю Андреа Белькоре в Риме.
Преподобный отец, покорно молю вас рассмотреть это прошение, отринув мирские соображения.
Как вам известно, Господу было угодно отметить меня, посылая мне, недостойному, видения, провозвещающие скорый приход дня гнева Господнего, призванного искоренить все мирское зло. Эти видения настолько ярки и реальны, что я не могу не считаться с ними, и потому смиренно прошу вас позволить мне возвысить мой голос во славу Творца, вдохновляющего меня.
Я не в силах долее сдерживаться.
Город, в котором я нахожусь ныне, погряз в разврате и охвачен тщеславием, души здесь блуждают во мраке, всюду царят искушение и соблазн. Вы должны внять моей просьбе, дабы несчастные флорентийцы получили возможность узреть собственное ничтожество, ужаснуться и припасть к престолу славы Господней в глубоком раскаянии, ибо лишь покаяние способно сейчас им помочь.
С тех пор как его святейшество женил своего сына на дочке Медичи, он на все тут происходящее смотрит сквозь пальцы. Понимая это, я горячо молюсь, чтобы не оказались столь же слепы и вы. Ибо вовсе не я проповедую в церкви Сан-Марко, но Святому Духу угодно изливать горнюю волю через мои уста.
С глубокой преданностью и надеждой отдаюсь в ваши руки.
ГЛАВА 9
— Будет что-то еще? — спросила Деметриче Воландри.
Джованни Пико делла Мирандола сложил в аккуратную пачку густо исписанные листы.
— Нет. Благодарю вас, донна Деметриче. Вы опять удивили меня. Я не предполагал, что женщине, даже такой образованной, под силу управиться с переводом в столь сжатый срок.
Она вскинула брови.
— Рука женщины пишет нисколько не медленнее, чем мужская.
Граф рассмеялся и взял ее под локоток.
— Но женщины так рассеянны… Правда, к вам это не относится. Ваш ум, добросовестность и усидчивость поразительны…
Деметриче, высвобождаясь, пожала плечами.
— У меня нет ни мужа, ни семьи, ни каких-то иных забот. Так почему бы мне не посвящать все свое время работе?
Молодая женщина поднялась со скамьи, на которой они сидели, и подошла к камину. Ткань ее ветхого платья так истончилась, что совершенно не согревала, и ей приходилось кутаться в шаль.
Пико продолжал говорить, его румяное — кровь с молоком — лицо источало добродушие.
— У вас мужской склад ума. Вы могли бы добиться многого. Прискорбно, что ваши таланты не находят достойного применения. — Он поклонился, но уходить не спешил. — Я очень надеюсь, что наше сотрудничество будет продолжено.
— Но вы собираетесь в Рим, граф, а я остаюсь здесь.
— Тогда, может быть, вы позволите мне принять некоторое участие в вас? — Он подошел и встал рядом, — Мое покровительство откроет вам все двери, даст состояние, позволит найти занятие по душе. Вы весьма привлекательны и далеко мне не безразличны. Я мог бы многое сделать для вас.
Деметриче внутренне покривилась. Дыхание графа щекотало ей шею. Надо бы его урезонить, но… ни к чему заводить в этом доме врагов.
— Я не могу это обсуждать.
— Я поговорю с Лоренцо, если это единственное, что вас беспокоит. — Сомкнутых губ Деметриче коснулся вкрадчивый поцелуй. Она не откликнулась, она вспомнила другого мужчину, чьи касания мгновенно рождали в ней трепет. Пико этого не дано.
Недвижность ее была воспринята как поощрение. Молодая женщина покраснела и отбежала к окну.
— Граф, я нахожусь в доме кузена и выполняю работу, которую он мне поручает. После всего, что он для меня сделал, было бы черной неблагодарностью оставить его.
— Хорошо. Я не спешу.
Пико отвесил церемонный поклон и с кипой рукописей в руках покинул библиотеку.
Когда вошел Лоренцо, гнев ее все еще не унялся.
— Деметриче, если у тебя есть какое-то время…
Он остановился, увидев ее лицо.
— Что с тобой, дорогая?
Она тоже остановилась и попыталась улыбнуться.
— Ничего. Правда-правда. Даже не понимаю, с чего это я так взволновалась!
Она пересекла комнату и внутренне вздрогнула, увидев, как он похудел.
— О, Лауро!
Он взял ее руки в свои.
— Успокойся, Деметриче! И расскажи мне, что тут случилось.
— Тут был Пико. Нет-нет, он вел себя очень учтиво. Просто я не выношу, когда меня оценивают, как вещь. — Ни о чем не думая больше, она прижалась к нему. — Лауро, я боюсь!
Медичи пригладил пряди белокурых волос, выбившихся из косы Деметриче, и заглянул ей в лицо.
— Чего, дорогая? Тебе нечего опасаться!
Деметриче страшилась облечь свою тревогу в слова. Сделать так означало поверить в то, что происходит. Все, что она могла, это положить ему голову на плечо и тихо сказать:
— Не покидай меня, Лауро.
— О, Деметриче! — Он крепко обнял ее и шепнул: — Помнишь охотничий домик?
Она печально улыбнулась.
— Как я могу его позабыть? Я помню все. И крошечную комнатку с нашей кроватью. И балкон, на котором мы завтракали каждое утро. Мне бы очень хотелось вновь там оказаться.
— И мне, дорогая, и мне! Я никогда не забуду, какими сладкими были твои губы. Дай мне поцеловать их еще раз!