— Ой, — сказала сверху Элис, закрытая нетронутыми плитками. — Я вижу вентиляцию.
— Может это и не она, — сказала Поппи. — Спускайся.
Они услышали лязг металла и резкий вскрик, а потом еще более сильный звон. Зак надеялся, что в кабинете мисс Кэтрин есть звукоизоляция. Шум прекратился, и тогда они услышали глухой звук, будто тело ударилось об пол.
Поппи посмотрела на Зака, широко раскрыв глаза. Он ей ухмыльнулся.
Дверь открылась, Элис стояла с той стороны, тяжело дыша.
— Давайте, — сказала он. — Живей.
— Хорошо, — сказал Зак. — Вот план. Мы все идем искать Королеву. Я пойду в подвал. Поппи, пройди еще раз по своим следам. Элис, осмотри книгохранилища на этом этаже. Мы встретимся снаружи, у той стороны библиотеки, которая ближе к улице. Идет?
— Что, если мы ее не найдем? — спросила Элис.
— Мы должны найти ее, — ответила Поппи.
— Когда мы разделимся, то не узнаем, кто что нашел, так что нужно обыскать площадь насколько можно большую, а потом встретиться.
Мисс Кэтрин скоро должна вернуться. Она может пойти за обещанным обедом, но это еще не означает, что у них появится больше времени. Они должны действовать быстро.
— Ребята, увидимся в десять.
Поппи кивнула и направилась к диванам. Элис отдала честь и двинулась к книгохранилищам.
Зак направился вниз по лестнице в подвал. Он чувствовал себя немного виноватым из-за того, что поиск Королевы — это лишь часть причины, почему он туда пошел. Зак хотел почитать про того парня Керчнера, который изготовил керамику. Он хотел знать, действительно ли у него есть родственные связи с Элеонорой.
В подвале было тихо, а единственным звуком был звук ветра, проходящего через окно, которое они оставили открытым. В коридоре было темно, и он понял, почему не увидел табличку: свет в витринах выключен. Он долго шарил по стене, пока не нашел выключатель и не щелкнул его.
Внезапно шкаф осветился. Предметы внутри были сделаны из керамики, настолько тонкой, что казались практически прозрачными и имели причудливую форму. Там были чайники, переплетенные гирляндами крохотных идеальных цветов; яйцеобразные чашки с детально проработанными церковными окнами в виде четырехлистника, и все это покрыто золотом; вазы с причудливой формой рук, окрашенные в нежный рисунок сакуры. Все эти предметы, казалось, светились изнутри — настолько тонким и изысканным был костяной фарфор, из которого они были сделаны.
Они были, как предметы во сне Зака об Элеоноре, за исключением того, что они были прекрасны.
В центре стояла мемориальная доска с черно-белой фотографией сурового мужчины, стоящего возле реки. Она гласила:
«Несмотря на успехи американского гончарного производства в Ист Ливерпуле на рубеже веков, все еще считается, что они не чета европейским изделиям. Патриотизм и амбициозность подтолкнула Фарфоровую Фабрику Уилкинсона-Кларка создать нечто уникальное, керамику, настолько качественную, что она будет надежно храниться на фабрике, даже не как ровня иностранной, а как лучшая, какая только может быть в мире. Они хотели создать произведение искусства.
Орхидный Фарфор стал результатом совместной работы двух человек: Филиппа Доулинга и Лукаса Керчнера. Доулинг был мастером-гончаром, специалистом химии глин. За его плечами был немалый опыт, и он разработал процесс, который позволил Фабрике Уилкинсона-Кларка получать керамику очень тонкую, но в то же время обладающую достаточно прочной структурой, для коммерческого производства. Фарфор был таким твердым благодаря высокому содержанию в нем костной муки из костей крупного рогатого скота, из которых выварен желатин, и прокаленных при высокой температуре.
Керчнер был художником. Ходят слухи, что с ним тяжело было работать и он то и дело кричал на подчиненных или обвинял их в том, что они шпионят за ним; он был гением, способным сделать произведение искусства из глины. Его искусные руки, яркое воображение и множество других факторов — Модерн, Мавританский, Персидский и Индийский стили в сочетании с Английской и Немецкой керамикой из его детства — помогли ему сделать Орхидный Фарфор просто отличным и очень тонким, по сравнению с той керамикой, которую когда-либо производили в Ист Ливерпуле. Керчнер стал одержимым, он работал с утра до ночи и отказывался выставлять на продажу любое изделие, которое не было доведено до совершенства.
Орхидный Фарфор мгновенно стал пользоваться спросом. Он выделялся на Всемирной Выставке в Чикаго, завоевал множество наград и произвел впечатление на Международное сообщество производителей керамики. И мгновенно стал пользоваться популярностью среди видных дам. Даже Первая Леди заказала изделие. Но, несмотря на поток заказов, Орхидный Фарфор производить было не выгодно. Для каждого отдельного изделия было необходимо слишком много времени на изготовление, и много изделий было уничтожено в печах, предназначенных для обжига более прочной керамики. Другие ломались в ходе транспортировки. На одно уцелевшее изделие приходилось пятнадцать сломанных или считающихся слишком несовершенными для продажи. Однако, несмотря на убытки, Орхидный Фарфор продолжал финансироваться фабрикой Уилкинсона-Кларка; гордость заставляла их продолжать производство, даже себе в убыток.
Затем произошла трагедия. Дочь Лукаса Керчнера пропала ранней осенью 1895 года. В скором времени к этой трагедии было приковано все внимание, когда волосы и капли крови были обнаружены на рабочем месте Керчнера и на кожаном фартуке, принадлежащем ему. Предполагалось, что он убил свою дочь и использовал метод обжига костей крупного рогатого скота, чтобы избавиться от ее тела. Эта гипотеза была подтверждена словами сестры его покойной жены, которая являлась опекуном девочки, сообщившей, что Лукас Керчнер вернулся домой не в себе и запер ее в одной из комнат в большом Викторианском доме. Когда она выбралась из комнаты, он и его дочь пропали.
Лукас Керчнер отрицал, что он убил дочь, но не дал никаких объяснений ни по поводу улик, обнаруженных на его рабочем месте, ни по местонахождению дочери, сказав лишь одно: «Я не убивал ее, но я дал ей новую жизнь». Дальнейшие допросы стали причиной его нервного срыва. Он кричал, плакал и утверждал, что его дочь «была ангелом, сошедшим на Землю» и «его лучшим творением». Он был обвинен в убийстве и приговорен к смертной казни.
После признания его виновным, производство Орхидного Фарфора было прекращено. В целом, все изделия были сделаны чуть меньше трех лет назад, но по-прежнему жадно коллекционировались и были очень ценными. Каждые несколько лет распространялись слухи о невероятных изделиях, изготовленных Лукасом Керчнером на пике своего безумства — самовары, работающие фарфоровые часы и даже кукла на шарнирах — хотя, учитывая хрупкость Орхидного Фарфора эти слухи, к сожалению, не подтверждались. До сих пор тайны мастерства Орхидного Фарфора надежно хранятся и будут храниться еще долгие годы.
Эта коллекция представлена частным коллекционером».
Зак уставился на мемориальную доску. Он еще раз все прочитал, чтобы удостовериться, что все правильно понял. Внутренний голос звенел у него в ушах. Если то, что снилось ему и Поппи, было правдой, если Элеонора на самом деле существовала, тогда Лукас Керчнер не убивал свою дочь. Ее тетя была причиной, почему Элеонора бросилась с крыши, а Лукас — убийца он или нет, окончательно сошел с ума — нашел ее тело и решил, что она может лишь возродиться в кукле, сделанной из его совершенного Орхидного Фарфора.
Дрожь пробежала по его телу. Она разлилась по жилам, будто электрический ток.
Ему послышалось, что сверху кто-то кричал, может быть, даже его имя. Скорее всего, мисс Кэтрин ищет его в библиотеке. У Зака больше не было времени переживать за Лукаса Керчнера. Он должен найти куклу. Он должен найти Элеонору.
Он быстро вошел в комнату с окном, откуда они пришли. Пол комнаты был устлан разбросанной ветром бумагой, словно снегом. Куклы там не было. Ни на одном из шкафов, ни на книжной полке в дальнем конце комнаты, ни под столами.
Перебежав коридор, он вошел в другую комнату, заваленную коробками с книгами. Он заглянул в каждую, но и там не было ни следа Королевы.
Тогда, не зная, где еще можно искать, Зак шмыгнул в женский туалет. До этого он ни разу не был в женском туалете, и поэтому был слегла смущен. Он явно не хотел, чтобы его здесь поймали. Оглядевшись, он увидел, что он не так уж и отличается от мужского. Плитка была розовой, и не было писсуаров на стене, только вряд стояло три чаши Генуя и одна кабинка — а в остальном они были одинаковы. Он шел к раковинам и зеркалу без особой надежды, пока не увидел металлический мусорный бак, опертый на стену.
Королева была здесь, внутри мусорного бака, на ложе из скомканных бумажных полотенец, ее глаза странно смотрели на Зака. Он отпрыгнул, сделав шаг назад, и встретил свой взгляд в зеркале
Но даже это было странным. Вместо кожи он увидел свое лицо, сделанное из белого фарфора с черными дырами вместо глаз. И когда он открыл, чтобы крикнуть, его отражение оставалось совершенно спокойным, губы оставались неподвижны, как будто на нем была маска.
Он моргнул и еще раз посмотрел на лицо. Все было нормально, за исключением того, что сердце в груди ужасно колотилось.
Он сказал себе, что, может быть, Поппи встала посреди ночи, чтобы сходить в уборную. Может быть, она в полудреме оставила Королеву на раковине, и та упала в мусорный бак. Это было странное объяснение, но он решил притвориться, что все было именно так. В противном случае, это означало, что она заманила его в подвал, чтобы он прочел ее историю. Может быть, позже он будет в состоянии подумать об этом, когда окажется на солнце.
Он также решил притвориться, что испугался самого себя, потому и что-то померещилось в зеркале — что-то, чего не может быть в принципе.
Зак наклонился и осторожно взял Королеву из мусорного бака. Прижав ее к груди, он побежал — прочь из уборной и вверх по лестнице, толкнув дверь библиотеки плечом, вперед, в холодный осенний день.