Фи покорно вздохнула.
— Останемся. На одну ночь.
Похоже, это успокоило Нину, и она поспешила вглубь дома, довольная, что добилась небольшой уступки. Шейн и сама обрадовалась — ведь можно будет переночевать в мягкой постели. Однако стоило домоправительнице исчезнуть из вида, Фи обратила на напарницу разгневанный взгляд.
— Мы и близко не подойдем к дому моих родителей. Не лезь не в свое дело.
Удивленная Шейн шагнула назад, но вскоре вновь обрела дар речь.
— Прости. А разве не ты сказала, что главное — раздобыть пропуск, ведь без него мы никуда не сможем отправиться?
— Я знаю место, где еще можно его достать, — процедила сквозь зубы Фи. — Просто не лезь в это дело и не упоминай больше при Нине моих родителей. Или наше путешествие. Или даже принца Шиповника! И вообще помалкивай. Пойду отведу лошадей на конюшню.
Она развернулась и вылетела из комнаты; пламя свечи яростно затрепыхалось, когда Фи пробегала мимо.
— Доверие работает в обе стороны, знаешь ли! — крикнула ей вслед Шейн.
Ответа она не ожидала. Да уж, с такой напарницей, как Фи, с ответами всегда напряженка.
Глава 8. Фи
Фи смяла письмо и рассеянно уставилась в окно. Она сидела на краю кровати с балдахином, на которой столько ночей провела в детстве. Мягкие кремовые занавески наверху стягивал серебряный обруч, а внизу они были собраны вокруг четырех высоких столбиков. Комната будто застыла во времени.
Она помнила каждую книгу на полке, каждую безделушку, привезенную из семейных путешествий. В ящиках комода все еще лежала ее старая одежда, даже те вещи, что Фи не носила годами. Ее родители постоянно переезжали с места на место, гоняясь за слухами обо всех еще неизведанных развалинах и великих исторических памятниках, так что и свои-то пожитки редко перебирали.
Пройдут годы, и особняки рода Ненроа сами превратятся в памятники археологии, где станет копаться какой-нибудь незадачливый потомок. Но это будет не Фи.
Сожалея, что так грубо обошлась с письмом, Филоре развернула бумагу, положила на плотное покрывало и разгладила складки.
Письмо ничем не отличалось от тех, что она получала раньше, крохи новостей, описанных красивым почерком матери: о белках Айделвайлда, совершающих набеги на грядки с помидорами, об отце, который отрастил уродливые усы и отказывается сбривать.
Фи живо представила себе их ссоры — родители быстро вспыхивали, быстро мирились и были почти влюблены в чудесное новое место, которое для себя открыли. Письмо заканчивалось, как и обычно:
Когда ты приедешь домой, Филоре? Мы с папой очень скучаем по тебе.
Она думала: эти слова больше не в силах ее ранить; но здесь, в детской спальне, в окружении прежней жизни, Фи поняла, что от них трудно просто отмахнуться.
Прошел год с тех пор, как она последний раз виделась с родителями — самый длинный год в ее жизни. Из Филоре Ненроа, лучшей кладоискательницы в Дарфелле, она превратилась в ничтожество, которое прячется по амбарам и подбирает отбросы у трактиров. Фи в одночасье потеряла семью, лишилась защиты и уже не знала толком, кто она такая. Филоре научилась жить с гложущим ее страхом — возможно, этот год лишь первый в длинной череде лет, которые она проведет в одиночестве.
Слезы защипали глаза. Она не просто не хотела ехать домой — Фи не могла этого сделать. Она прижала руку к бесценному письму, вспоминая, как мама стояла в саду с букетиком наперстянки в одетой в перчатку руке и учила Фи разбираться в ядах. Вспомнила, с каким восторгом отец рассказывал о новом магическом языке, потом урок лингвистики плавно перетек в урок истории и фольклора, а после в практическое занятие. Фи с отцом пришлось продираться сквозь заросли малины к старому колодцу; молва гласила, что его воды дарили благополучие. Зимние вечера семья проводила, свернувшись калачиком в уютных креслах в библиотеке и уткнувшись в книги, иногда обмениваясь взглядами поверх страниц.
Теперь с этим покончено. Вот что означает заклятие Бабочки — у Фи больше нет дома и никогда не будет. Она сложила конверт, подошла к трюмо и сунула письмо в верхний ящик, чтобы больше его не видеть. Затем посмотрела на свое отражение: девушка с мрачным взглядом, в просторной ночной рубашке и перчатке без пальцев, которую носила не снимая. Даже на ночь.
Про Фи никогда не говорили, что она прекрасна. Зато все время называли умницей, используя это слово и как комплимент, и как оскорбление, только сама она про себя больше так не думала, особенно после того, как позволила взять над собой верх.
Они стояли в самом центре старого особняка — Фи и ее напарник, — первые люди за многие десятилетия, если не века, ступившие туда. Ботинки оставляли одинаковые следы на наслоениях песка и пыли. Их озаряло цветное сияние свисавших с потолка прекрасных фонарей с разрисованными стеклами. Свет пламени струился сквозь витражи, и на кожу ее напарника ложились отпечатки сверкающих бабочек. Они нашли потайной кабинет Повелителя бабочек, также известного как Скиталец, могущественного чародея, силой проклятия обреченного бродить по земле до скончания дней.
— Филоре, лови!
Она инстинктивно повернулась, неловко отведя фонарь в правой руке и протянув левую, пальцы схватили ручку декоративного ножа для разрезания писем, а потом что-то опалило ее ладонь — и Фи закричала. Кожу жгло и жгло, даже когда она уронила нож и тот с грохотом упал в пыль.
— Жаль, что так вышло.
Фи сумела лишь снова закричать, упав на колени и сильно, до боли в костях, сжимая запястье. Она уже не слышала своего напарника, зачарованно глядя на метку, выжженную на ладони: метку Бабочки Скитальца.
Фи уставилась на перчатку. Несмотря ни на что, она чувствовала метку, даже если б перчатка была стальной, Фи все равно видела бы изгибы крыльев бабочки, впечатанные в ее кожу, будто клеймо. Проклятие обрекло ее навлекать несчастье на любой дом, где она останавливалась дольше, чем на три дня.
Однажды, когда Фи еще не понимала масштабов бедствия, она загостилась в доме дальней родственницы — и на пятую ночь проснулась от пожара: поместье сгорело, остались лишь руины. Фи все еще помнила загнанный взгляд тети, которая стояла под снегом и смотрела на развалины, волосы ее были покрыты пеплом, на руках — двое малолетних детей. Этот миг навеки отпечатался на сетчатке глаз Фи, и порой, пытаясь заснуть, она слышала дрожащий голос тети: «Все погибло…» А в глубине души Фи отзывалось: «Ты нас погубила».
Она научилась жить в движении, ведь всякий раз, как останавливалась, проклятье словно наступало ей на пятки. В Писарре Фи заболела; она лежала в лихорадке у друга семьи, и в доме начались мелкие происшествия: терялись сувениры, падали балки, кое-кто сильно обжегся кипятком из опрокинувшегося чайника. С хозяином во время поездки в экипаже произошел несчастный случай, он чудом выжил. Фи никто не винил, однако она и не рассказывала никому о проклятии, только все время извинялась за свое недомогание. А после поклялась самой себе больше не допускать, чтобы чары кому-то навредили.
С тех пор она гонялась за слухами о проклятии Бабочки, стараясь выяснить, что произошло со Скитальцем, удалось ли ему самому спастись от чар. Он считался исторической личностью, даже скорее легендой, и было сложно найти о нем какую-либо достоверную информацию. Наконец в Великой библиотеке Писарра Фи обнаружила заманчивое описание его тайной мастерской, спрятанной в месте огромной магической силы. Фи надеялась, что речь про Ведьмину Шкатулку, но пока ничего не обнаружила.
Между тем домой ей путь оставался закрыт. Письмовник предупредил, что заклятие Бабочки, как любые злые чары, подпитывается чувствами жертвы. Чем больше она привязана к дому, тем опаснее и сильнее становится магия. Фи не представляла, что произойдет, если она вернется в Айделвайлд, полный волшебных артефактов и полок, заваленных гримуарами[1], хотя бы на одну ночь. Просто знала: она не вынесет, если из-за нее с родными случится что-нибудь ужасное.
А еще Фи боялась встречи. Родители предупреждали ее об опасностях кладоискательства. А пуще всего советовали держаться подальше от бывшего. Она не послушалась, и родители сильно разочаровались в ней — еще до того, как все полетело к черту.
Фи решила не ехать домой, пока не отыщет способ все исправить. Исправить лично.
Она снова подошла к книжному шкафу, погладила пыльные корешки, пробежалась пальцами по бумажным закладкам, торчавшим сверху. Рассеянно выдвинула один из толстых томов: Антония Грегуар, «Орден Священной Розы», весьма смелое описание возникновения ордена королевских ведьм. Фи с улыбкой раскрыла книгу — и на пол спланировала половинка бумажного листа.
Ненроа никогда не позволяли себе писать на полях, поэтому такие записки встречались постоянно, хотя часто лежали не в тех книгах. Фи подняла листок и прочитала примечание, написанное материнским почерком: «Совершенно неправдоподобно. См. “Исторические факты…” Риваррчи, с. 1280».
Фи припомнила «Исторические факты об основании магических орденов Андара» Риваррчи. Поразительно, что самый известный историк Андара умудрился превратить столь увлекательный предмет в унылое чтиво. В двенадцать Фи провела все лето в библиотеке Айделвайлда, пытаясь продраться через все восемь томов.
Совершенно случайно так совпало, что тем летом в Айделвайлд приехали погостить друзья матери, лорд и леди Альфиери из другого приграничного поместья. С ними были две их дочери. Фи не доводилось проводить много времени с детьми своего возраста, она чувствовала себя неловко в обществе девочек. Не раз Ненроа укрывалась в библиотеке, усаживалась за стол розового дерева у залитого солнцем окна и окуналась в чтение пыльных старых книг.
— Филоре?
Она резко оторвалась от книги, притворяясь, что вовсе не дремала над пожелтевшими страницами, испещренными очень мелким шрифтом. Мать стояла позади нее, меж бровей пролегла морщинка.