адыхаясь от слез, представляя Пряху в каждом темном углу. Именно Камелия пообещала, что найдет способ спасти брата. Камелия, которая любила его, несмотря на проклятие. И он потерял ее навсегда.
Роза вздрогнула от прикосновения принца. Вдруг он понял, что шторы тоже качаются, прозрачная ткань дрожит, словно от легкого ветерка.
Шиповник озадаченно уставился на занавески. Что за нелепица. Это место оставалось неизменным сто лет. Но следующий порыв ветра принес снизу голоса.
Невозможно. Он один. Он всегда был один.
Шиповник побежал к винтовой лестнице, преодолевая по две ступени за раз.
Был ли это сон во сне? Все из-за Фи? Он наконец проснулся? Даже лестница выглядела по-другому: привычный тусклый камень стал ярким и сверкающим.
Принц оперся на стену, чтобы одолеть последние ступени. Его рука скользнула по камню, подняв облако золотого песка. Крошечные точки мерцали, как блестящие пылинки.
Шиповник остановился. Там, где он дотронулся до стены, камень больше не мерцал. Там образовалось пятно холодного тусклого мрамора, словно принц соскоблил слой краски, обнажив под ним голый холст.
Сердце Шиповника упало. Это была настоящая башня. Остальное же — просто волшебство, такое хрупкое, что можно развеять одним прикосновением. Магия грез.
Впереди раздавались голоса. Почти против воли принца потянуло на звук, и каждый его шаг оставлял серую тень на сверкающем синем ковре. Он уже знал, что найдет. В конце концов, это было одно из его собственных воспоминаний.
Двенадцатилетний Шиповник стоял перед высоким трехарочным окном и смотрел вниз, на внутренний двор и парадные ворота, распластав напряженную ладонь по стеклу, будто хотел его пробить.
Рядом с ним возвышалась Камелия, сложив руки на подоле голубого платья. Волосы венчала корона из розовых роз, бутоны раскрылись, словно чародейка излучала солнечный свет. И пусть лицо сестры омрачала тень беспокойства, Шиповник упивался ее видом. Не самое приятное воспоминание, но лучше оно, чем совсем никакого.
— Шиповник, отойди, — позвала Камелия мягким голосом.
Ее брат обернулся. Взрослый принц вздрогнул от злости, написанной на своем собственном юном лице.
— Они ее увозят, а ты даже не пытаешься помешать!
Шиповник остался в дверях. Он знал, что увидит, если подойдет к окну: как девушку с густыми черными кудрями и в бледно-лиловом платье ведут к веренице карет, груженных привязанным к крыше багажом.
— Никто никого не увозит, Шиповник, — ровным голосом сказала Камелия. — Просто семья Изабель решила покинуть двор и какое-то время пожить в своем поместье на западе.
— Неправда. — Даже стоя на пороге, Шиповник чувствовал холодное стекло под кончиками пальцев, отчаяние и беспомощность, которые поднимались в груди, грозя задушить. — Изабель — моя подруга. Она не могла просто уйти, не поговорив со мной. Она бы не стала так делать!
Юный принц повернулся к окну, отчаянно мечтая, чтобы девушка развернулась, стряхнула руку матери и побежала обратно в замок.
Камелия вздохнула.
— Все довольно сложно, — начала она. Он столько раз слышал эту речь, что мог пересказать ее наизусть.
— Ничего сложного нет. Все из-за меня.
Шиповник слышал шепотки, которые преследовали его по замку. Он знал, как придворные звали его за спиной — проклятым принцем, которому суждено стать гибелью Андара. Родители Изабель были не первыми дворянами, кто решил увезти своего ребенка подальше от Шиповника. Просто ни одна потеря еще не ранила так глубоко.
Изабель остановилась на пороге кареты, оглянулась через плечо, но стояла слишком далеко и не видела принца в окне. Затем подруга исчезла, дверь кареты захлопнулась, а Шиповнику оставалось лишь смотреть. Только это он и мог делать.
Всю жизнь принц наблюдал, как дети придворных убегают играть среди речных ив, как его собственные брат и сестра скачут верхом по булыжному мосту в королевство, которое он никогда не видел и не мог себе представить. Его мир заканчивался у стен замка.
— Шиповник. — Камелия успокаивающе положила руку на плечо брата.
Принц — настоящий, в дверях — почувствовал, как сердце сжимается от угрызений совести. Он знал, что будет дальше, и отдал бы все, чтобы изменить прошлое. Еще раз ощутить эту успокаивающую руку на своем плече.
— Просто оставь меня в покое! — Юный Шиповник вывернулся, прислонившись спиной к стеклу. — Ты ничем не можешь мне помочь. От тебя никакого проку. Вроде бы могущественная великая ведьма, а никого не можешь спасти!
Камелия отвернулась, закрыв глаза, словно от невыразимой боли. Шиповник оперся рукой о стену. Знал ли он тогда, как ей грустно? Или увидел это лишь сейчас, когда тревога и горе отразились на ее юном лице? Он хотел подойти к ней, обнять и извиниться, но не мог вынести того, что сестра рассыплется в золотую пыль.
Лицо юного принца было безжалостным, искаженным горем и яростью.
— Уезжай и оставь меня здесь, в этой клетке. Как всегда делаешь. Как все всегда делают, — тише повторил Шиповник, отвернувшись к окну.
Камелия вышла в зал, и лепестки роз осыпались с ее макушки, словно нежный дождь. Шиповник закрыл глаза и взмолился о другом воспоминании — единственном проблеске счастья, который он унесет с собой в мир без сестры.
Пожалуйста.
Откуда-то из-за стен раздался смех.
Шиповник открыл глаза. Двенадцатилетнее «я» исчезло. Свет изменился, окна были распахнуты, сквозь них лилось птичье пение. Принц обнаружил, что его тянет на звук смеха, куда-то вдаль, через сверкающие залы.
Когда Шиповник толкнул дверь во двор, посыпался дождь из золотого песка. Поначалу солнечные лучи так слепили, что принц почти ничего не видел, только косматую иву и качающиеся на тонких стеблях маргаритки. Затем он моргнул, и фигуры стали четче.
Там развернулся пикник. Золотоволосый мальчик сидел посреди большого одеяла, заставленного пирогами, пирожными, сливками и клубникой — ничего полезного.
Все блюда принесли по воле пятилетнего Шиповника. Он сидел рядом с Грёзой; ее черные кудри перехватывал желтый шарф в тон золотой мантии. Ведьма откинула голову назад и рассмеялась — сочным, красивым смехом. Он был таким заразительным, что обычно в итоге все три уважаемые «Великие» ведьмы просто покатывались, держась за животики.
Рядом стояла высокая Змея в своей белой тунике. Она скрестила руки на груди, но ее губы изогнулись в улыбке. На одном пальце болталась пустая чашка.
И тут раздался звонкий смех, похожий на колокольчик. Шиповник резко вздохнул, когда юная Камелия, которой в этом воспоминании едва исполнилось двадцать, плюхнулась на одеяло рядом с принцем.
Он видел, как отдает сестре недоеденный кусок пирога, но только прежде украв самую сочную на вид малину грязной маленькой рукой. Возможно, старший брат Шалфей не ошибался, когда звал Шиповника неисправимым бесенком.
Словно призванный мыслями, над садом пронесся голос молодого человека:
— Опять безобразничаешь?
Шиповник вскинул голову. Шалфей перегнулся через подоконник, скрестив руки на груди, на голове у него сияла корона.
Долговязый юноша с золотисто-каштановыми волосами, в семнадцать лет он уже был королем Андара, после того как горе до срока свело их отца в могилу. Лучше всего Шиповник запомнил, как Шалфей сидел в зале для аудиенций, слушал советников в синих мантиях, опершись локтем о подлокотник трона из розового дерева, а затем ловил в душной толпе взгляд братишки и подмигивал так быстро, что никто другой не замечал.
Юный Шиповник побежал под окно, протягивая раздавленную малину:
— Шалфей! Вылезай к нам!
Тот покачал головой.
— Достойные короли не вылезают через окна.
Лицо маленького принца сморщилось.
— Но вчера…
— Король ничего не знает о том, что произошло вчера, — перебил Шалфей, театрально откинув плащ, хотя Шиповник видел, как озорно сверкают глаза брата. — И, если я правильно помню, ты поклялся хранить все в тайне.
— Ты ведь мне расскажешь, не так ли, братик? — рассмеялась Камелия, схватив Шиповника за плечи и сжав его, а он принялся вырываться.
Взрослому принцу пришлось отвернуться, горе и одиночество скрутили желудок в узлы.
Хватит. Сколько можно оглядываться на все, что потерял.
Вдруг Шиповник понял, что он больше не один. Пара блестящих орехово-зеленых глаз встретилась с ним по ту сторону сада, и на лице Фи отразился благоговейный трепет. Принц вздрогнул. Он не собирался приводить ее сюда.
Фи подошла к нему, глядя на пышные сады и веревочные качели, свисающие с узловатой ветки ивы.
— Что это?
— Всего лишь сон, — ответил принц и пожалел, что слова прозвучали так горько. — Я говорил, что время от времени тебя может сюда заносить.
— Но мы же не в башне. И это ты, да? — Она указала на маленького колдуна, который напоказ подсвечивал чайник искрящимся пальцем.
— Да, — подтвердил Шиповник. — Помнишь пыль, от которой ты расчихалась? Должно быть, в песочных часах был настоящий сонный порошок. Она бы так и поступила, — добавил он, наблюдая, как Грёза потягивает светящийся чай. — Она любила прятать вещи в неожиданных местах. Когда Грёза спала, то могла ходить во снах, нашептывать людям и влиять на то, что они видят. Все это создала золотая пыль. Вот, смотри.
Шиповник склонился над цветочным ящиком, полным лютиков, провел по ним рукой — и они рассыпались, сменившись пожухлой шелухой. Принц потянулся за другим букетом.
— Не надо, — перехватила Фи его запястье. Когда он поднял голову, выражение ее лица было мягким, почти задумчивым. — Это твоя семья, да? Не хочешь немного посмотреть?
Больше всего на свете Шиповнику хотелось погрузиться в это воспоминание. Послушать смех Камелии и снова прожить эту жизнь. Но ничто из увиденного не было реальным — просто картинка из песка, манящая тем, что навсегда утрачено.
Фи обернулась на звук разбитого стекла. Принц вздрогнул, вспомнив, как решил нести тарелки на чашках. С губ Фи сорвался смех, нечто среднее между выдохом и фырканьем. Глядя, как на ее лице расцветает улыбка, Шиповник ощутил, что грызущее его одиночество снова превратилось в далекий отголосок. Пусть все остальное сон, зато она была реальной. Тем ориентиром, за который он мог держаться.