Перед самой окраиной Леса, когда показались городские огни, ее повалило снова. На этот раз Долли даже не помнила, что с ней было. Очнулась на земле, выплюнула горький пучок прелых листьев, отряхнулась.
Она уже больше не спешила, просто шла на свет факелов.
– Стой, кто идет? – привычно окликнули ее из темноты за ярко освещенной площадкой.
– Долли, – ответила она, узнав по голосу Артвейла.
– Покажись.
Долли кивнула, остановилась в десятке шагов от караульного поста и стянула через голову свитер, поморщившись от боли в локте.
Ее длинные, до пояса, волосы, облегающие тело под свитером, рассыпались по серой безрукавке, когда она мотнула головой. Волосы, основа силы. Чем они длиннее, тем легче совладать с магией. Долли вспомнила, как потеряла нож. Та, что унесла его в своем теле, тоже когда-то совладала с магией, а потом магия сломала ее, лишив жизни и не даровав покоя.
– Порядок? – спросила она, поднимая куртку.
– Заходи, Долли, рад тебя видеть, – отозвался Артвейл, поднимая заграждение, и она вышла из Леса, под безопасную сень караульной.
– Мальчик с котом были? – спросила она, волнуясь.
– Да, – кивнул Трой, напарник Артвейла. – Все в порядке, Даньи уже дома, кот, скорее всего, тоже. Надо сказать Далу и Клайду, что с тобой все в порядке.
Долли не сказала парням из караула, что у нее лихорадка. Она знала, что в городе ею гораздо труднее заразиться, чем в лесу. Ей пора было уходить, она не хотела, чтобы приступ свалил ее на глазах у людей. Жила она недалеко.
– Как ночь вообще? – спросила Долли, перекидывая свитер через руку. Надевать его было лень.
– Нормально. Правда, двоих до тебя уже арбалетами отогнали, – ответил Трой.
– Да? Просились?
– Ага.
– Сразу отличили?
Она подумала о тех странных порождениях леса, что притворялись ушедшими ходоками – неизвестно зачем, все равно выйти из леса не могли.
– Конечно. У них у всех волосы короткие.
Долли улыбнулась, устало щурясь на светлеющий небосвод.
– Кто-то еще в лесу?
– Джетту, как обычно, – сказал Трой. – Скоро должен прийти.
– Я бы дождалась, но сейчас засну. Удачного завершения смены. Спасибо, парни, пока.
– Пока, Долли, удачи, – почти одинаково ответили стражники, и она, махнув им, пошла к крайней улице. До рассвета оставалось не так уж много.
Хоть бы дойти до приступа, подумала она. И рухнуть спать. Уснуть и видеть сны.
Неделю в Лес ни ногой, пообещала она себе, нервно потирая ладони. Как выздоровею – неделю.
Небо закрутилось, меняясь местом с землей, и Долли упала, надеясь, что парни уже не видят ее. Три минуты – и она дома. Крупная дрожь била ее, горячие слезы застилали глаза, и сквозь шум в ушах она слышала только свое имя, обхватив руками невыносимо болящие плечи.
– Долли, Долли, – повторял заботливый голос Артвейла. – Ну что ж ты, упрямая. Бери ее, Джетту, она, как всегда, не сказала.
– Я сам, – мягко ответил Джетту.
Даже сквозь боль и горечь приступа у нее на душе стало тепло. Джетту, хотела прошептать она. Джетту, родной. Но не смогла.
Сильные руки подняли ее над землей и понесли, и только тогда она отключилась.
Приблуда
Долли очень хотелось положить голову на плаху. Сделать шаг к этому круглому камню, темному от потеков крови. Опуститься на колени. Обнять руками его шершавую глыбу и прижаться щекой к чуть косо срезанной верхушке.
Она так устала…
Долли тряхнула головой, прогоняя ненужные мысли. В Лесу в голову всегда лезло не пойми что, но здесь особенно. Долли знала, что если задержаться тут еще, то желание положить на плаху голову или хотя бы руку станет неодолимым.
Топора нигде не было, эта плаха никогда не знала топора.
Говорят, когда-то она называлась Плахой Генриха. По имени ходока, который ее нашел. Кровь, давняя кровь, на ней была уже тогда.
По рассказам, когда поотставший напарник нагнал Генриха, тот стоял на коленях, положив голову на камень. Мгновение спустя с хрустом и всплеском крови голова Генриха отскочила от туловища, как будто ее оторвал невидимый гигант, и скатилась в Лес, куда-то в ложбину, в черный ледяной ручей. Объятый ужасом второй ходок, чье имя не сохранилось, хотел вынести тело Генриха на руках к опушке, но не донес – отобрали волки. Ну, он говорил, что волки. Он много странного говорил, а время и пересказы делали эти истории еще страннее.
С тех пор плаха утратила имя, полученное в честь первой жертвы, и название ее стало словом, которое пишут с маленькой буквы.
Долли облизнула губы. Вообще-то следовало пройти дальше как можно быстрее, это были неладные места. Не Лосиный Стол, не к полуночи будь упомянут, но…
Можно было и постоять, тем более что дальше находились почти незнакомые края. Она сомневалась, что выйдет к Просеке хоть каким-то путем.
А ей надо было.
Сейчас, подумала она устало. Сейчас пойду.
Так хотелось присесть или, лучше, прилечь. Подложить что-нибудь под голову…
Да знаю я, хмуро подумала Долли. Следующей мыслью опять будет «положить на что-нибудь голову».
Она зло пнула какую-то палку и, вздохнув, зашагала дальше.
Поход вообще начался плохо. Она бы повернула назад, если бы имела право. Пошла бы домой или навестила бы Клайда, наконец. Вышла она сразу после заката, так что весь вечер был бы в ее распоряжении.
Но. Было непреодолимое, монолитное «но». Были, в конце концов, обязательства. С той минуты, когда она взяла лопату, Долли могла думать только об одном.
Вечер изначально был плохой, она почти сразу порезалась об лопату, когда проверяла, надежно ли вбит гвоздь. Как и любое другое лезвие в этом лесу, кромка стремилась причинить ущерб. Она не уронила ни капли крови, рана была пустячная, и Лес, едва подсвеченный поднимавшейся за левым плечом луной, никого не послал за ней, а с тех пор прошло несколько часов, царапина затянулась.
Но все равно все было не так.
Ей не нравился рисунок корней, не нравились штрихи на коре, да и тропинка стала тревожно узкой. Лучше бы ее вообще не было. А так кто знает, куда она ведет. Долли вот не знала, она вообще в этой части Леса бывала нечасто. И каждый раз замечала, что здесь как-то давяще тихо. Деревья – выше. И верхушки их теряются в каком-то пару – не туман вроде и не дымка, а так, зыбь.
Впереди был просвет, и Долли кинулась туда: уж не Просека ли?
Нет, поняла она, подходя ближе. Не Просека. Просто поляна, окруженная деревьями с облезлой, безжизненно-бледной корой.
Она хотела пересечь ее напрямик, но посмотрела под ноги. Поляну окружало широкое и редкое кольцо грибов, старых, с трещинами на шляпках, с завернутыми краями, которые обнажали пластины, начавшие слипаться в черное месиво.
Круг охватывал всю поляну. Что-то он, наверное, значил. Проверять Долли точно не намеревалась. Впрочем, может, на поляне лежал какой-нибудь хлам, была и лопата, чтобы попробовать, но вот только, если смотреть не на поляну, а в сторону, казалось, что на ней кто-то сидит. Это были просто тень и свет, просто рельеф, черная лесная подстилка и светлая кора. Если глядеть прямо.
А боковым зрением была видна неподвижная фигура, закутанная в ткань, сидящая в листве. Или что-то очень похожее. Темный смутный силуэт, дрожащий и почти неуловимый.
Может, и не было там ничего. Но боковому зрению следовало все-таки доверять.
Она обогнула поляну и ушла от этого жутковатого места, где, наверное, ничего и не было, но…
Все, что сказано до «но», не имело значения.
«Просека, где же Просека?» – думала она, шагая. Была уже глубокая ночь, между Долли и опушкой лежали часы темноты и тишины, а она никак не могла добраться туда, куда шла.
Сама тишина становилась невыносимой. Хотелось крикнуть, и было страшно, что кто-то отзовется. Впрочем, а если они и правда потерялись где-то в этих местах, а не заблудились на Просеке?
– Э-э-эй!..
Эха не было, утонуло, словно Долли находилась не в Лесу, а посреди заваленной тряпками кладовой. Она поежилась. Дальше простиралась низина, и корни больших старых деревьев скрывались в тумане. Вдали он клубился, смазывал контуры. А ведь я бывала и дальше, вдруг подумала Долли. Дальше к западу, только не в этой части леса.
В эту она бы никогда не пошла по своей воле.
Нервничая, Долли снова поспешила вперед. Никто не ответил на ее крик. К добру или к худу, но Лес молчал. Хотя, впрочем, какое тут добро. Долли невесело усмехнулась. У нее уже устали ноги.
Она шла, понурив голову, уже не глядя вперед, и думала, что ей смертельно надоела эта ночь.
Редкие листья падали под ноги, луна выглядывала в просветы облаков и снова скрывалась, как недобрый глаз в замочной скважине.
Долли шагала, слушая скрип собственных сапог.
Спустя минуту она осознала, что вообще не представляет, где находится.
Вроде как потерялась, подумала Долли. Заблудилась.
Это чувство было тяжелым, муторным, как и весь здешний лес. Как и весь Лес вообще, конечно. Но тут ей совсем не нравилось. Низкое серое небо висело над голыми кронами, вершины деревьев втыкались в брюхи облаков, терялись там, как нож в рыбьих внутренностях. Затхлый запах не разгонял даже слабый ветер – он приносил такой же затхлый запах, будто каким-то странным образом дул из тесного, закрытого опустошенного помещения.
Ее окружал кустарник, не колючий, но цепкий, заросший каким-то сором, заплетенный тысячей паутин, в которых даже пауки давно умерли. Что-то заброшенное было в этом месте. Не безлюдное, а именно заброшенное – словно здесь давным-давно было нечто человеческое, да кончилось.
Прикрыв глаза рукой, Долли боком сунулась сквозь кусты. Не моргать она уже и не старалась – все равно заблудилась.
Лопата, которую она все-таки не бросила, хотя с десяток раз собиралась, больно ударила по голени, вывернулась из руки, и Долли, споткнувшись, сдержанно выругалась.
Не стоило этого делать.
Выпрямившись, она увидела кости. Множество костей, скелеты, навалившиеся друг на друга, древние, бесцветные, в ржавых оковах лат, не спасших жизнь своим владельцам. Ребра, черепа, кости рук. Позвонки. Хрупкие фаланги утопали в черных листьях; клинки так и не покинули истлевших ножен. Здесь не было боя, поняла Долли. Была просто гибель.