Мина остановилась и, уверенная, что стоит на пороге открытия, медленно повернулась и снова вошла в рощицу. Цвет немедленно вернулся, но на этот раз ей показалось, что она слышит тихий писк — словно птенец чирикает. Она поднесла устройство к уху и убедилась, что ей не почудилось. Почти инстинктивно она приложила палец к крошечному выступу на поверхности устройства и повернула его: писк стал громче.
— Ах вот как! — пробормотала она себе под нос. — Стало быть, это ручка громкости.
Она замедлила шаги и увидела, как голубое свечение стало слабеть. Но на этот раз Мина не стала ждать, пока оно исчезнет совсем, развернулась и пошла обратно, все еще держа прибор перед собой. В том месте, где свет был самым ярким, а звук самым громким, она остановилась.
Механизм Берли явно определил это место, только непонятно, что в нем такого? Она стояла и смотрела на маленькую лесную поляну. Что в ней такого необычного? Что пытается сообщить прибор?
Она принялась вспоминать свой первый прыжок. Что-то такое Кит говорил о линиях, обозначенных на ландшафте… Мина глазами пыталась найти что-нибудь, похожее на линию. Вдруг до нее дошло, что она на самом деле смотрит прямо на нее: совершенно прямой путь пересекал буковую рощу, он напоминал звериную тропу, — может, тут лисы бегали? — но поражал удивительной прямотой, уходящей в густую лесную тень.
Вильгельмина сглотнула и поняла, что не только в горле пересохло, но и сердце колотится, как сумасшедшее. «Вот оно, — сказала она себе. — Это одна из тех лей-линий».
Ноги сами собой понесли ее по пути. Чем дальше она углублялась в рощицу, тем сильнее начинал пульсировать свет в приборе. Слабое чириканье не становилось громче, но теперь к нему добавились скрипы; она ускорила шаг, и чириканье зазвучало чаще.
Сначала ветки деревьев шевельнул слабый ветерок, но почти сразу он сменился настоящим вихрем. Резко потемнело, будто она вошла в тень большого дерева. Только не было никакого дерева. Следующие три шага вынесли ее на широкое, залитое солнцем место.
Буковая рощица исчезла. Исчез берег реки вместе с полями и холмами. Она стояла в столбе солнечного света на дне глубокого каньона. Позади тянулся длинный уступ с высеченными ступенями.
— Мина, это не Богемия, — прошептала она самой себе.
Устройство у нее в руке все еще светилось, но больше не звучало. Надо же, какая умная штука, подумала она. И как мне тебя назвать? О, ты будешь лей-лампа! Она попробовала слово на вкус и решила, что оно вполне годится.
Ей стало интересно, куда она, собственно, попала? Вильгельмина осмотрелась, стараясь запомнить ориентиры, сунула лей-лампу в карман и прошла немного вперед по дну каньона. За следующим поворотом известняковые стены расступились. Открылись поля, засеянные кукурузой, и река! Впереди виднелись несколько каменных и деревянных зданий, но людей не было видно.
Когда Мина приблизилась к зданиям, тропа превратилась в двухколейную дорогу, рассекавшую маленькое поселение и уходящую за поворот. Поскольку поблизости по-прежнему никого не было, она остановилась, чтобы заглянуть внутрь одного из зданий; это оказался простой сарай для скота. На полу брошена солома, под квадратной дырой в стене, означающей окно, стояли ясли с остатками зерна. Перед поворотом она взглянула в небо. Там к первому присоединился еще один ястреб, и оба описывали медленные круги.
Сразу за поворотом кто-то соорудил плотину из камней — примитивное сооружение, перегораживающее узкое русло. За этим барьером вода образовывала широкий безмятежный пруд. На уступе скалы прямо над прудом стояло каменное строение, изрядно потрепанное временем. Крыши не было, две из четырех стен превратились в руины, но среди обломков валялись остатки большого деревянного колеса и несколько больших круглых камней.
— Мельница, — предположила Мина. Давно заброшена; вон какие сорняки выросли, а мох покрывал верхние ряды камней и то, что раньше было подоконником. Но кто-то все же приходил сюда: к железному кольцу, вделанному в стену, привязано веревкой деревянное ведро.
Она остановилась, гадая, куда это ее занесло. Впрочем, это напрасные мысли. Она могла оказаться где угодно и когда угодно. Вещи, попадавшиеся на глаза, определенно были старыми, но не более того. Окружающий пейзаж не давал подсказок о ее местонахождении; она здесь точно не бывала. Но что за страна вокруг? Хотя что-то в самом характере построек носило некий европейский характер, во всяком случае, явно не латиноамериканский. И не азиатский.
Ну и что теперь делать? Она подняла глаза к небу. Дело явно шло к закату. В воздухе уже чувствовалась прохлада. Тени стен каньона удлинились. Ей вовсе не улыбалось блуждать в незнакомом месте в темноте, так что она повернулась и поспешила обратно тем же путем, которым пришла.
Достигнув того места, где она сделала первые шаги, Мина достала лей-лампу и, держа ее, как и раньше, начала быстро подниматься по длинной тропе, похожей на пандус. Уже через полдюжины шагов прибор засветился жутковатым индиговым светом… еще несколько шагов, и она услышала знакомое чириканье. Мина продолжала идти. Тропа поднималась между двумя каменными глыбами по обеим сторонам. Вильгельмина прошла через эти грубые ворота и оказалась в тени. На мгновение все погрузилось во тьму, даже воздух исчез. У нее перехватило дыхание, и она, спотыкаясь, шагнула вперед… в маленькую буковую рощицу с узкой лисьей тропинкой.
Она поморгала, привыкая к свету. Воздух был мягким и теплым, солнечные лучи пробивались сквозь листву, усеивая световыми пятнами рощу вокруг нее.
Дома.
На обратном пути она задумалась, в какое время вернулась. Это все еще семнадцатый век и император Рудольф на троне? А кофейня на месте? И ждет ли ее Этцель? Самые разные пугающие мысли роились в ее голове. Глупо она поступила. Она же почти ничего не знает об этих лей-линиях!
Но потом зазвонили церковные колокола. Знакомый звук привел ее в чувство. Неведомым образом она поняла: все в порядке, и поспешила на старую площадь, но улыбнулась облегченно, только завидев красивый зелено-белый фасад «Гранд Империал Каффихаус».
Этцель был на месте в своем посыпанном мукой фартуке, в том же положении, в каком она его оставила. Когда она вошла, его круглое лицо осветилось улыбкой. За столиками сидели еще несколько посетителей, она подошла и поцеловала большого пекаря в гладкую щеку.
— Мина! — воскликнул он, поднося к лицу покрытую мукой ладонь. — Я думал, ты собиралась прогуляться.
— Ну да.
Он странно посмотрел на нее.
— Но ты ушла только минуту назад.
Мина пожала плечами.
— Я, знаешь, передумала. Лучше побуду здесь с тобой.
— Ты и так все время со мной проводишь, — заметил он.
— И это замечательно! — Она снова поцеловала его и пошла наверх в свою комнату. Там, закрыв дверь, она достала из кармана лей-лампу и направилась к большому сундуку, где хранила одежду и несколько ценных вещей, которыми успела обзавестись. Она открыла сундук и завернула прибор в чулок.
Интересно, думала она, засовывая сверток под ночную рубашку на дне сундука, что еще он умеет делать.
ГЛАВА 12, в которой упорство вознаграждается
Как хорош мир, в котором каждый ребенок окружен любовью и заботой родителей, на которой, словно на фундаменте, он может построить прочную и продуктивную взрослую жизнь. Но, к сожалению, наш мир не таков. И уж, конечно, это не тот мир, в котором довелось родиться Арчибальду Берли. История маленького Арчи куда более мрачная и, к сожалению, до боли знакомая. Она стара как мир и ежедневно повторяется во всем мире; так что мы хорошо с ней знакомы. Участь незамужних матерей слишком предсказуема, а переезд Джеммы Берли из чопорного и респектабельного Кенсингтона в плохо пахнущий, многолюдный Бетнал-Грин слишком банален, чтобы описывать его в деталях. Тем не менее, если мы хотим понять дальнейшее, а именно то, что случилось после отказа отца признать сына, придется рассказать и об этом…
— Арчи! — прохрипела Джемма, — Арчи, иди сюда, мой милый, ты мне нужен.
Мальчик с неохотой подошел к двери, опустив плечи, заранее опасаясь просьбы, которую услышит.
— У меня кончилось лекарство. Сбегай, принести мне еще. — Она протянула руку. — Вот немного денег.
— Ой, мама, — плаксивым голосом проговорил ребенок, — может, не надо?
— Посмотри на меня, Арчи!
Он поднял глаза и посмотрел на лицо матери. Грязные и спутанные волосы, грязное платье, без пуговиц, ничего похожего на ту женщину, которую он знал когда-то.
— Я больна, и мне нужно лекарство, — твердо сказала мать. — Возьми деньги и принеси лекарство.
Нога за ногу он подошел к постели. Лицо Джеммы осунулось, темные круги проступили под тусклыми глазами, лоб бледный, на верхней губе выступил пот, а кожа стала серой, цвета грязного воска. Ему уже приходилось видеть такое раньше, и он знал, что ужина сегодня не будет. Он протянул руку и взял деньги.
— Вот. Будь хорошим мальчиком, беги скорее.
Мальчишка, волоча ноги, повернулся и пошел прочь.
— Поторопись, Арчи. Не задерживайся.
— Хорошо. Не буду.
— Вот и славно. И возвращайся поскорее. К чаю у нас есть хлеб и сыр. Чем быстрее ты вернешься, тем быстрее получишь хлеб с сыром — мы его слегка поджарим. Ты ведь любишь так, да, Арчи? Ты любишь поджаренный хлеб с сыром, я знаю. А теперь беги. — Джемма в изнеможении откинулась на грязную подушку. — Хороший мальчик...
Арчи вышел за дверь и побежал по шлаковой дорожке за домом, который они с матерью делили с другими временными жильцами. В кулаке он сжимал два фартинга и шестипенсовик. Сунув руку в карман, он пробежал по переулку, ловко огибая лужи стоячей воды и свежих помоев, выплеснутых из кухонных ведер и ночных горшков. В конце переулка он прибавил ходу — надо спешить, чтобы успеть получить лекарство, завернуть к зеленщику и купить или украсть пару яблок, а потом продать их под мостом до закрытия пекарни. Если удача улыбнется, в пекарне может остаться вчерашний хлеб, его могут отдать бесплатно. А черствый хлеб поджаривается даже лучше.