– За защиту от вас же самих, да, я поняла, – сказала она. – А если им угрожал кто-нибудь другой?
– Тогда мы выполняли обещание. Как-никак, покровительство есть покровительство. Тогда же ниже, под Колёсами, сформировались Кишкорезы, и, когда они послали своих ребят вдоль реки попытать счастья в Вонище, тут уж мы им показали, что это не больно-то мудрое решение. Два раза случалось такое, не больше того, а потом граница устоялась, и всё стало по-старому: каждый вёл дело у себя в околотке, а друг друга мы не трогали. Так всё и работало. Когда у меня поднакопилось деньжат, я пришёл да и говорю владельцу – покупаю, мол, твою харчевню, ну а он согласился. Никакого насилия. Не было в нём нужды, понимаешь?
– Как же, золотое прошлое, когда и солнце светило ярче, и ты был строг, но справедлив и никогда никому не причинял боли, – с изящных губ моей собеседницы будто яд сочилась издёвка. – Да, Томас, уж я-то прекрасно понимаю, о чём ты говоришь, и это в той же степени истина, что и лицо, которое я вчера вечером нарисовала Анне. Прошлое горько, безобразно и исполосовано шрамами, как твоя подручная, – и ты это знаешь наверняка.
Это уже чересчур. Вмиг вскочил я на ноги, ухватил Эйльсу за горло да припёр к стене.
– Не смей так оскорблять Анну! – прошипел я ей в лицо. – Только попробуй!
И тут же с внутренней стороны бедра, как раз в области яремной вены, безошибочно ощутил прикосновение стали.
– Будет очень разумно с твоей стороны убрать от меня руки и никогда больше их не распускать, – процедила Эйльса.
Так и замерли мы на некоторое время – я сжимаю ей горло, а она держит кинжал, о существовании которого я и не подозревал, на волосок от моей погибели. Надо признать, аларийка застигла меня врасплох. Наконец я отпустил её шею и отступил на шаг, а клинок снова пропал. Кинжал можно очень хорошо припрятать, было бы достаточно кружева. Вспомнилось, как она мне как-то раз так говорила, но, кажись, для этой цели и передник трактирщицы прекрасно сгодится. Я её недооценил, и впредь такой досадной оплошности не допущу.
Глава тридцать первая
Когда Эйльса меня оставила, я несколько часов отсыпался после тюрьмы, где мне удалось вздремнуть лишь урывками. Проснувшись и набрав в умывальник холодной воды, я наконец побрился – было неприятно, но лучше, чем и дальше разгуливать с этой щёткой под носом. Когда я спустился, тётушка уже удалилась, и я был этому несказанно рад. Больше не хотелось резких слов, но без них тогда было не обойтись.
На кухне я позавтракал вместе с Хари – тот вокруг меня так суетился, словно пережить арест и на следующий же день откинуться на волю было чуть ли не подвигом. Для него, может быть, именно так оно и обстояло. Я не имел ни малейшего понятия, откуда Хари родом и чем он занимался до войны, и такое положение меня вполне устраивало. Теперь, как по мне, он один из Благочестивых, а всё остальное не важно. Прошлое осталось в прошлом, вот и незачем его ворошить. Прошлое не любит, когда в него вглядываются слишком уж пристально, уж это мне более чем известно.
Когда я вернулся в общую комнату, там уже поджидала Эйльса.
– Ну вот, выспался – и как новенький, бедняжка ж ты мой! – При отряде она вновь надела маску трактирщицы. Никому и в голову бы не пришло, что несколькими часами ранее мы едва не прикончили друг друга.
– Есть такое, – признал я, так ведь оно и было. Прислонился к ней поближе, натужно улыбаясь. Она улыбнулась в ответ и игриво погладила меня по предплечью, так что Мика отвернулся, а Сэм Простак густо покраснел и вышел.
– Прости, если наговорил тебе грубостей, – пробормотал я. – Не выспался, после схватки, опять же… всякий бывает чуток не в себе.
– Ой, не бери в голову, красавчик, – промурлыкала она. – Чтобы Эйльса расстроилась, мало будет только грубых слов.
Я подумал – зато, наверно, для этого вполне достаточно будет ухватить за горло, и пожалел о ночном происшествии. При всём при том, если бы я надавил сильнее, она бы меня уж точно прикончила и исчезла без следа – и никто её так и не нашёл бы, даже если стал бы искать. Приходится напоминать самому себе, с кем имеешь дело. Слушайся папу, а не то придут Слуги королевы и унесут тебя далеко-далеко. И вот она, Слуга королевы, прямо здесь, её рука соблазнительно покоится на моём предплечье, и я знаю – это один из самых опасных людей, какие мне попадались в жизни.
– Да, – прокашлялся я. – Тогда хватит об этом.
– Хватит, – шепнула она, и её настоящий выговор будто бичом хлестнул меня по лицу.
– Я могу за стойкой-то постоять, начальник, – вызвался Лука. – Если вам хочется, того, уединиться, значит.
Я подумал и кивнул. Надо признать, Лука Жирный гораздо умнее, чем я полагал до войны. Он видит то, чего не видят другие, и знает, какую из этого извлечь выгоду, – чем и полезен. Полезен и по-своему опасен, но я знал, что ему можно доверять.
– Неплохая мысль, – сказал я и переглянулся с Эйльсой. Та хихикнула (это был условный знак) и побежала наверх, а я поспешил в погоню.
– Что такое? – спросила она, как только мы остались одни.
– Эйльса, я попросил прощения, и это было совершенно искренне. Давай и правда попробуем без грубостей.
– Договорились, – презрительно бросила она. – Что-то у тебя на душе неспокойно.
– Так и есть, – признался я. – Хауэр что-то подозревает. Думает, что мне удалось провернуть слишком много за больно короткий срок, и тут он прав. Я всю ночь это дело обмозговывал, а ведь он меня знает, Эйльса. Знает – моё чутьё велело бы мне крепить оборону, как я и намеревался. А я поступил по-другому. Я собрал все силы и пошёл в наступление, а он понял, что кто-то меня надоумил. Кто ты такая, ему невдомёк, но он знает, что ты ко мне приходила, и, боюсь, догадывается, что ты по-прежнему здесь.
Эйльса нахмурилась и на миг показалась гораздо старше.
– Так не годится, – сказала она.
– Знаю. Это ещё не всё, правда, то, что дальше, касается скорее меня, чем тебя. Я про брата. Сегодня утром Анна открыто объявила себя моей правой рукой, на глазах у половины Вонища. Так оно, собственно, и есть, да и ладно бы, но Йохану-то обидно. Куда-то он запропастился с тех пор, как мы вернулись от губернатора, и как бы не пришлось вечером посылать ребят, чтобы тащили его домой из какой-нибудь рыгаловки. Если буду неосторожен, не оберусь хлопот с Йоханом.
– Ну так будь осторожен, – сказала Эйльса. – Твой брат – это твоё личное дело, а вот губернатор меня тревожит.
Я кивнул. Сидя за решёткой, я целую ночь размышлял об этом:
– Надо в чём-то проколоться. Если допущу опрометчивость, плохо что-нибудь спланирую и оступлюсь, Хауэр перестанет считать, что за мной кто-то стоит. Задумка сработает, но в то же время нельзя же мне выглядеть дураком, когда я начинаю обретать народную поддержку.
Эйльса мне улыбнулась, и это не была ни улыбка трактирщицы, ни улыбка знатной дамы из Даннсбурга. Она была по-настоящему красива, эта улыбка. Подумалось мне – верно, на долю мгновения показала она своё подлинное лицо.
– Ну что ж, тогда всё предельно просто, – она тут же снова сделалась знатной дамой. – Доверь задание брату, а дальше пусть идёт своим чередом.
Я уставился на Эйльсу. Да, это было вполне разумно. Почти всё, к чему бы Йохан ни прикасался без моего руководства, летело коту под хвост.
Впрочем, могу ли я его так подставить? Могу ли я дать ему задание и смотреть, как он его запорет, – лишь для того, чтобы у губернатора с души отлегло? По всей видимости, придётся. Это война, а на войне всегда приходится чем-то жертвовать. Я опять почувствовал, как растёт моё уважение к Эйльсе. Нельзя не признать – у неё есть деловая беспощадность. Это мне в ней нравилось. Очень нравилось. Я, конечно, не допущу, чтобы Йохану причинили вред, но все ведь знают, что собой представляет мой братец, а я знаю, что из-за его прокола не потеряю лицо. Для Благочестивых это всё равно будет провал, а отряд, за которым стоят Слуги королевы, ошибок не делает. Да, это разумно, хотя всё равно остаётся гниловатый привкус во рту.
– Видать, это и будет решением, – признал я.
Поздно вечером, уже после закрытия, в харчевню ввалился Йохан. Я как раз толкал небольшую речь в память о Григе. Братец мой, как и ожидалось, нализался до поросячьего визга, но часом раньше я послал Луку на поиски – и Лука по меньшей мере привёл его домой в целости и сохранности. Йохан пропихнулся через круг, благоухая брагой и блевотиной, и воззрился на меня бешеными глазами.
– Григ был мудак! – крикнул он. – На хрен Грига! На хрен любого, кто шлюх избивает!
– Этот вопрос мы уже закрыли, – ответил я. – Он исповедался, и мы по-своему с ним рассчитались.
– Уж мы-то из него всю д-дрянь вы… выколотили, это да, – еле ворочая языком, пробормотал Йохан и расхохотался: – И п-поделом, бля!
– Теперь с этим покончено, – сказал я. – Григ переплыл реку. Пусть покоится с миром.
– Пусть покоится с миром, – повторили вокруг.
– Пусть гниёт к херам! – буркнул Йохан, но Лука уже утянул моего братца за дверь, и вряд ли кто-нибудь разобрал его последние слова.
Я обернулся к Анне и уже готовился заговорить, но вдруг Йохан опять высунулся из-за двери, таща на себе Луку.
– И вот ещё какая шняга! – завопил он, но из-за выпитого понять его было почти невозможно. – Г-грёбаный… грёбаный твой брат, Томас. Мы всегда держались друг за друга, разве нет? Б-было такое, бля буду! Когда батя… когда…
– Ступай-ка спать, Йохан, – я понизил голос, и этот тон всегда доходил до братца, сколь бы пьян он ни был. Этот тон не допускал возражений, а ещё Йохану уж явно не стоило поминать отца перед всем народом. Это было охренеть как неразумно. – Иди-ка проспись, прежде чем говорить то, о чём потом пожалеешь.
Его глазки налились кровью, округлились и теперь смотрели куда-то вглубь. Рядом со мной была Анна, но едва ли это могло как-то мне помочь. Поведение братца связано с утренним происшествием, тут и думать нечего, с тем, как мы с Анной поприветствовали друг друга перед толпой черни с нашего околотка. Йохан почувствовал, что его предали, хотя, если он сам не понимает, почему не подходит на должность моей правой руки, – не уверен, что смогу доходчиво растолковать ему причину. Дело в этом, а ещё в нашем прошлом. В нашем отце.