Чары, впрочем, действовали на всех без разбора. И Кишкорезы, и Благочестивые одинаково попадали на колени в снег, а сканийский чародей неспешно выступил на улицу, и его длинные космы развевались на ветру.
На коленях были все, кроме Билли Байстрюка. Чародей остановился и пристально посмотрел на паренька, сурово сдвинув белёсые брови. За спиной у Билли бушевал пожар, и в свете пламени он казался тем самым бесом, которым его считал Старый Курт. Парнишка шагнул к чародею и поднял руку.
– Нет, – сказал он. – Не буду.
Сканиец отступил на шаг назад, совершая руками замысловатые пассы. Между ними как будто пронеслось по воздуху нечто невидимое, но Билли сделал левой рукой рубящее движение, и нечто, чем бы оно ни было, рассеялось, как туман летним утром.
– Нет, – повторил он. – Сейчас я сделаю тебе больно.
Он умеет залечивать раны, сказал мне Старый Курт, а теперь умеет и наносить. Чародей вскрикнул. Не хватит слов, чтобы описать этот крик, разве что сравнить его с плачем ягнёнка, когда его забивают медленным способом, как в некоторых храмах. Сканиец схватился за живот и согнулся в три погибели, из-под его мантии хлынула кровь и окрасила снег у него под ногами.
Он рухнул лицом вниз, изрыгая кровь, а его потроха скоро совсем вышли наружу через задний проход. Заклятье тут же пало, я подобрал Пощаду и пронзил ближайшего ко мне противника, до которого дотянулся, быстрее, чем он сообразил, что происходит. Анна Кровавая обрушилась на рядом стоящего жлоба, её кинжалы вздымались и падали, вздымались и падали. Йохан и Тесак вскоре управились с остальными, и дело было готово. «Жеребятня» превратилась в объятые пламенем развалины, но было слышно, как всё ближе к нам стекаются люди. Много людей.
– Валим, – сказал я. – Немедленно, чёрт возьми.
Переулками бежали мы обратно в Вонище, немыслимо петляя и путая след, пока я не убедился, что погоня отстала. Билли рухнул на бегу – его, мертвенно-бледного, била дрожь, словно у него внезапно случился приступ падучей. Я сгрёб парнишку в охапку, взвалил на плечо, и мы побежали дальше. Когда мы добрались до нашей харчевни, я вконец умотался, задыхался от веса Байстрюка, весь вспотел и продрог до костей. Кольчуга – не самая подходящая одежда зимой, если её не прикрывает плащ, а мой плащ всё ещё укутывал спасённого «жеребёнка». По крайней мере, я очень на это надеялся. Если Борис потерял ребят, я пообещал самолично его прикончить.
Чёрный Билли, лыбясь во все зубы, впустил нас в «Руки кожевника» – у него явно отлегло от сердца при виде всех нас.
– А юного Билли ранило? – спросил он, видя, как я тащу паренька.
– Из сил выбился, вот и всё, – ответил я, надеясь, что это правда. – Сражался что было мочи.
Это и в самом деле было так. Вспомнил я тот день, когда Билли исцелил Хари, – какой у него был тогда полумёртвый вид, да как он целые сутки после этого дрых без задних ног. Впору задуматься, чего ему стоила эта ночь.
– Уложу его спать, – сказала Эйльса и приняла у меня парня, как если бы он весил не больше младенца. Она скрылась за дверью с вырубившимся Байстрюком, я же опустился на стул и стянул с себя промёрзшую кольчугу и кожаную куртку. Анна принесла шубу и накинула мне на плечи, я укутался и благодарно кивнул.
– А где мальчики? – спросил я.
– Борис их привёл минут двадцать назад, – откликнулся Лука. – Сейчас-то все на кухне у Хари, объедают нас до последней крошки.
Впрочем, произнёс он это с улыбкой, и я кивнул. Это было здорово.
Мика обошёл всех с напитками, пару бутылок поставил и нам на стол. Я пил и трясся, с остальными происходило то же самое. Этой ночью мы выполнили действительно грязную работу, вроде того, что делали в Мессии, и это, естественно, вызвало у всех воспоминания.
– Приведите завтра доктора Кордина, пусть осмотрит пацанят-то, – сказал я. Мика кивнул. – Некоторые выглядят крайне хреново.
Утром надо будет позаботиться о том, что же с ними делать. Поскольку «Золотые цепи» вновь заработали, у меня появились честные деньги – стало можно пропустить часть припрятанного золота через торговлю, не вызывая каверзных вопросов о его происхождении. Теперь, когда я мог тратить денежки, мне открылась свобода действий. Если понадобится заплатить каким-нибудь семьям, чтобы усыновили ребят, вырастили их и научили какому-нибудь ремеслу, – теперь это в моих силах.
Через некоторое время в дверь постучали, Чёрный Билли отодвинул засов и выглянул. Затем обернулся и подозвал Луку Жирного:
– Это кто-то из твоих.
Лука подошёл к двери, слегка её приоткрыл. Было видно, как он разговаривает с кем-то на улице, но подслушать ничего не удалось. Потом Лука кивнул, передал из рук в руки монетку, а затем дверь снова закрылась и была заперта на ключ.
– На Колёсах-то всё бурлит, – доложил он, довольно улыбаясь во все пухлые щёки. – Торговцы с Доковой дороги возмущаются, с чего бы это им платить Кишкорезам за защиту, если те их не защищают, а Мамаша Адити в ярости из-за потери своей «Жеребятни» с её сладкими мальчиками. Ходят и другие слухи – кто-то там грозный и могучий, дескать, должен был им помочь, но то ли не помог, то ли помог, но обломался, то ли пытался помочь, да помер. Всё уже, ясен перец, переврали, но в целом сводится всё к тому, что кто-то Кишкорезов крепко подвёл.
Я подумал об этом ихнем сканийском чародее, который выпростал свои собственные потроха в канаву, когда Билли Байстрюк силой мысли вывернул его наизнанку. Этот случай, должно быть, заставит Мясника поразмыслить, тут уж как пить дать.
– Отлично, – сказал я. – Сегодня ночью Благочестивые поработали на совесть.
На мои слова комната одобрительно загудела, поднялись стаканы, полилась в глотки брага.
– Едрёна монахиня, Томас, – расхохотался Йохан. – Значит, спалил-таки сраную «Жеребятню»! Давно пора!
– Это уж точно, – сказал я. – Давно. Слишком долго я терпел.
Я глянул брату в глаза, тот подмигнул и прослезился:
– Да, теперь-то уж с ней покончено, туда и дорога!
У меня будто камень с души упал, когда я услыхал от Йохана такие слова.
Глава сорок первая
Прошла неделя, и я пристроил-таки всех ребят-«жеребят». В конце концов, золото открывает многие двери, а оно у меня имелось в излишке. Торговля маком оказалась весьма прибыльным делом, как и предсказывала Эйльса, к тому же я продолжал отмывать припрятанные денежки, пропуская их через «Цепи». Также ко мне снова потекла дань со всех заведений под моим покровительством, а Билл Бабник превратил дом в Свечном закоулке в самый лучший и самый доходный притон во всём Эллинбурге. Так у него, в сущности, спорились дела, что пришлось вернуть туда сэра Эланда, а на его место – надзирать за безопасностью в «Золотых цепях» – поставить Эрика.
Было чудесное зимнее утро, морозное и искристое, в небе ярко светило солнце. Мы с Анной прогуливались по улицам Вонища, отчасти – чтоб людей посмотреть, но главным образом – чтоб себя показать. В своих изысканных шубах и камзолах были мы ни дать ни взять владетельные лорды, а Стефан и ещё три парня из новобранцев следовали за нами как телохранители. Кишкорезы всё ещё зализывали раны после нашего налёта на Доковую дорогу и «Жеребятню», так что, строго говоря, можно и без этого обойтись, но надо, чтобы все видели: меня охраняют, и охраняют надёжно. Возможно, стоило бы и Йохана с собой прихватить, но братец мой ещё с прошлой ночи нажрался в соплю и храпел на своих одеялах.
Напросился с нами и Билли Байстрюк – ну что ж, я поддался на его уговоры. Парнишка уже оправился, но на то, чтобы восстановить силы после битвы со сканийским чародеем, ушло у него три дня. Хлопчик и сам выглядел что твой барчонок – в благодарность за усилия я решил побаловать Билли новым платьем.
– Что там, дядя Томас? – показал он на пекарню. Вывеска над дверью яснее ясного сообщала, что за ней находится, но я вспомнил слова Старого Курта – похоже, мол, что Билли не может прочитать ничего, написанного чужой рукой. При всём при том сытный запах, доносящийся из-за открытой двери пекарни, лучше всякой вывески говорил о ремесле её хозяина. Парнишка улыбнулся мне, показывая, что просто дурачится, я улыбнулся в ответ.
– Опять проголодался, что ли? – притворно удивилась Анна.
После того, как парень пришёл в сознание, он только и делал, что ел, однако всё равно оставался болезненно худеньким.
– Мне бы пирожное, – признался Билли.
– Будет тебе пирожное, – сказал я и, пригнувшись, протиснулся в низкий дверной проём лавки, а за мной и Анна.
– Господин Благ! – воскликнул пекарь, увидев меня, и принялся судорожно оправлять фартук пухлыми и белыми от муки руками. – Так я ж ничего не просрочил, сударь. Клянусь – ещё позавчера все сборы уплатил!
– Уплатил, Георг, уплатил, – заверил я. – Тут паренёк наш проголодался, только и всего. Ты же знаешь, как растут мальчишки, я уверен. У тебя, как я помню, у самого их двое.
– Так и есть, сударь, и хорошая же у вас память! – изумился он.
Георг засуетился за прилавком, а через миг одарил нас двумя пирогами с сухофруктами и ароматным пирожным, завёрнутым в навощённую бумагу. Я знал, что это его лучшие изделия, но от денег пекарь отмахнулся:
– Для вас бесплатно, господин Благ! С Благочестивых денег не беру!
Я кивнул и принял подарок:
– Спасибо, Георг!
Мы вышли из лавки, и я разрешил Билли наброситься на угощение.
Хорошо снова получить во владение свои улицы, и я не забуду, какое уважение выказал ко мне Георг. Может показаться странным, что я беру мзду с этих людей, а они всё равно отдают мне свои товары задаром, но именно так выражают уважение в Эллинбурге. К тому же я не допускал, чтобы в Вонище голодала хоть одна семья, и об этом тоже все знали. Для многих сыновей и братьев я подыскал работу у себя в заведениях, да и для дочерей тоже – они трудились у меня стражниками и привратниками, посыльными и сдающими, носильщиками, извозчиками и поварами. Если кто хворал и не мог себе позволить даже услуг доктора Кордина, тот ле