сь суше и тоньше. После слияния с урдалаком? После слияния… после! — Черт, как я мог забыть! — кареглазая дернулась: она уже открыла рот, но я ее перебил. — Давай чуть позже, мне нужно еще кое-что проверить. Посиди тут.
Больше не сказав ни слова, я вылетел из тупичка на более-менее открытое место. Зомби тут я всех перебил, а новых не предвидится еще пару часов, так что можно спокойно попрактиковаться. Я ведь объединил свой скелет со скелетом сильнейшего монстра уровня! Мне не терпелось ощутить эту мощь.
Подойдя к стене, я со всего размаха ударил по ней кулаком. Вот только ожидаемой разницы я не почувствовал. Нет, я точно стал сильнее, но прирост не шел ни в какое сравнение с силой урдалака. Я словно поглотил обычного зомбяка, да, сильного, да, способного даже кареглазой доставить проблем, но все-таки не шедшего ни в какое сравнение с монстром, способным одним ударом пробить добротный стальной доспех насквозь. С каким-то разочарованием я посмотрел на собственный кулак. Похоже вскоре эта фраза станет моим девизом, но что-то было не так.
Погруженный в раздумья, я вернулся в тупичок. Кареглазая все также сидела у стены, как я и сказал. Вздохнув, но уже не от усталости, а от разочарования, я плюхнулся рядом.
— Ты хотела что-то спросить? — Она вздрогнула и повернулась ко мне. Пожалуй, проведенного вместе времени должно было хватить на то, чтобы девочка привыкла к моей внешности, но почему-то я заметил, как она вздрогнула. Может быть дело было в том, что сейчас я уже не совсем походил на человеческий скелет.
— Да, — кареглазая замялась, но затем все-таки выдавила. — Как ты себя чувствуешь?
Если бы у меня были брови, сейчас одна из точно была бы приподнята в изумлении.
— В общем нормально. — я не знал, почему, но этот разговор казался мне очень неловким. Да еще и Жюстина куда-то пропала… — Ну, ненамного хуже обычного. А почему ты спрашиваешь?
— Просто… — еще более долгая пауза, мне даже показалось, что она не будет продолжать. — Просто ты так странно себя вел в последнее время. — Она потупилась и отвела глаза.
— Ну, я как-бы говорящий скелет, вряд ли существует поведение, которое было б для меня нор…
Меня словно ударили по голове моей же тяжелой дубиной. События пары последних месяцев круговоротом пронеслись перед глазами. Хотя, не столько сами события, сколько мои мысли по тому или иному поводу. Мельтешение затихло, оставив после себя один-единственный вопрос.
Это был я?
Нет, конечно, мне не чуждо чувство собственного достоинства, в какой-то степени даже гордости. Ведь я с большой вероятностью являлся уникальным существом, однако это никак нельзя было назвать здоровыми эмоциями. Я лез напролом, совершал совершенно идиотские поступки, мне далеко не свойственные, думал такое, что в нормальном состоянии было бы для меня невозможно.
Началось все с той бойни, что я устроил при переходе на второй уровень. Сейчас, смотря на себя самого незамутненным (я искренне надеялся на это), взглядом, я понимал, почему начал это бессмысленное уничтожение людей и скелетов. Дело было не в чистом желании убивать, как мне тогда казалось, а в жажде показать свое превосходство.
И дальше все становилось только хуже. Этот фарс, что я устроил с парнем девчонки и те пафосные слова, что я прошептал ей на ухо. Я помнил, какое невероятное наслаждение получал от осознания себя в роли кукольника, дергающего за ниточки и управляющего жизнями окружающих. Это ненужное сражение с мамонтами, когда я наслаждался направленными на меня взглядами толпы перепуганных людей… нет, людишек. Это сражение с урдалаком, когда я отказался от оружия, решив, что сильнейшая нежить уровня достойна того, чтобы я дрался с ней голыми руками. Это ведь было верхом идиотизма, в сражении нельзя вести себя небрежно, нужно использовать все силы, что у тебя есть, все грязные трюки, все финты и уловки. Ты один и никто тебе не поможет, выжить — значит победить, даже если битва завершилась не в твою пользу.
Я уже думал о чем-то подобном. Там, в темноте мусорной ямы винтовых кротов. Ведь раньше, еще до того, я вел себя совершенно неадекватно. Я был похож на безумца, которому дали в руки оружие, я и правда наслаждался убийствами. Потом я изменился. Стал рассудительнее, собраннее, аккуратнее. В моих мыслях больше не крутились завихрения неадеквата, и таким я себе нравился куда больше.
И вот, очередная перемена. Теперь я не был безумцем, я стал королевой драмы. На меня и только на меня должен был быть направлен свет фонарей, я был центром мироздания, величайшим и могущественнейшим. Не знаю, что хуже, это или ежесекундная жажда крови. Когда я был маньяком, я хотя бы не забывал об элементарной осторожности и всегда шел в бой с намерением победить, а не покрасоваться.
Сейчас я снова вернулся в норму. Тщательно обшарив голову, не обнаружил ни единого намека на звездную болезнь, и, надеюсь, мое суждение было верным.
А еще я вспомнил, как обращался с кареглазой. Ведь она терпела, безропотно терпела все. Недоедание, недосып, усталость, раны… она не высказала ни слова жалобы и только когда оказалась на грани смерти все-таки не выдержала и позвала на помощь.
Вскочив, несущиеся на полной скорости мысли не позволяли мне больше сидеть на попе ровно, я принялся собирать свои нехитрые пожитки. Девочка тоже встала и накинула на спину рюкзак — она свои вещи даже не разбирала, видимо привыкла, что я могу ее поднять в любую секунду.
Ведь я пообещал себе заботиться о ней, она сама вручила свою жизнь в мои руки. Люди не были жалкими и не были мешками с мясом и костями. Да, в подавляющем большинстве своем они представляли тупое стадо, которое бессмысленно жалеть или испытывать к нему хоть какие-то эмоции, хорошие или плохие. Но были и другие, чей внутренний огонь стоил всей той грязи, что их окружала. И она была именно такой. Лучше своего Роги-бабника, лучше всех, с кем мне приходилось скрещивать оружие, даже лучше того безумца с молотом. Куда лучше меня. А я… я возгордился.
Хотя, скорее даже не так.
Меня поглотила Гордыня.
.
Он стоял в проходе к тому тупичку, где мы устраивали привал. Стоял уже довольно долго. Похоже, мой вопрос что-то в нем всколыхнул, и я не представляла, хорошо это или плохо. Но подойти и сделать что-нибудь я не решалась. Так мы стояли несколько минут, неподвижно, в полном безмолвии. А потом…
— Толья…
Меня словно ударили током. Не кареглазая, не зверушка, не милочка. Мое имя, настоящее, которое я не слышала уже много месяцев. Я подняла руку к глазам и на пальцах остались влажные потеки.
— Да? — Скорее всего он услышал в моем голосе дрожь, но мне было плевать. Я не верила, что это может повториться снова, здесь, но он все-таки сказал:
— Мне жаль.
Глава 19
23 число месяца ящерицы 1454 года империи.
Дорогой дневник, сегодня у меня был день рождения. С утра пришли гости, ребята, которых я пригласила из школы, взрослые знакомые мамы и папы, кто-то тоже с детьми. Мне подарили кучу подарков! Но самый лучший подарил, конечно, папа. Настоящий лук! Маленький, но все-таки настоящий. Взрослые мне потом сказали, что я баюкала его словно ребеночка, а потом долго смеялись. Ну и пусть говорят, что хотят, это мой день рождения и я делаю что хочу.
Конечно, вместе с луком был и колчан со стрелами. Ненастоящими, тупыми, с круглой шишкой на конце, чтобы не больно было, но я все равно была очень рада. Три раза я даже попала в других ребят, но они ничего не сделали, все-таки это был мой день рождения.
Потом был праздничный торт. Он был большим, красивым, и очень вкусным, мама отрезала мне огромный кусок и потом долго смеялась, когда я испачкалась в креме. А я так люблю кушать, потом слизывать со щек то, что осталось — самое вкусное.
Вечером, когда почти все гости ушли, мы с мамой и папой сели на диван и просто сидели молча, обнявшись. Это было очень приятно.
Но, дорогой дневник, я обещала доктору, что буду писать в тебя все, а не только хорошее. А доктор, я знаю, сумеет понять, если я что-то не напишу. Так что мне придется тебя расстроить.
Потом, когда мама и папа уже уложили меня спать, я встала пописать, и услышала из комнаты мамы и папы громкие голоса. Они спорили, кричали. Я никогда не видела папу таким, он был злым. Мама плакала, говорила что-то про время. Дорогой дневник, ты знаешь слово “Уделять”? Я не знаю, но мне кажется, что это что-то нехорошее.
Я слушала как они ругаются и заплакала. Я знаю, я обещала тебе не плакать, но тут не сдержалась. Мама и папа услышали и тут же замолчали. Мама снова заплакала, на этот раз еще сильнее. Папа попытался ее схватить, но она вырвалась и выбежала из комнаты. Я ее звала, но мама пробежала мимо меня дальше, вниз по лестнице.
Папа вышел следом. Он не плакал, но мне почему-то казалось, что ему бы это не помешало. Я спросила его, куда пошла мама, и он ответил, что не знает. Он присел на корточки и обнял меня. И сказал:
— Мне жаль.
4 число месяца медведя 1460 года империи.
Дорогой дневник. Что я хочу сказать. Все мужики — козлы.
Кай меня бросил. Ведь у нас с ним все было так хорошо, мы гуляли, ходили в театр, даже целовались! Не так, как мне рассказывала Эва, без языка, но в губы. Это было так приятно… а тут взял и бросил.
И главное, как бросил! Послал ко мне мою же подругу, к которой же и ушел, гадина. Было видно, что Ните дико неудобно. Я ее ни в чем не обвиняла, уже знала, что она понятия не имела обо мне и Кае. Во всем был виноват этот ублюдок, прости меня за такие слова, дорогой дневник, но иначе не скажешь.
Мы долго сидели на кухне и просто молча пили чай. Зашел папа, но, видимо, почувствовав неловкость и важность момента, поспешил уйти. Разрыв с матерью его сильно подкосил, это было видно. Он поседел и словно бы стал ниже. Или это я так выросла за последние годы? Но от того я любила его только сильнее.
Нита поперхнулась чаем и закашлялась. Я поспешила к ней, постучать по спине, но вместо того, чтобы просто поблагодарить, она бросилась ко мне на шею и разревелась.