– Судя по всему, вы ему не верите.
Осима барабанит пальцами по столу:
– Я не верю.
– Но вы же можете проникнуть в мысли перебежчика и проверить, так ли это, – говорит Холли.
– Я его проверила, – подтверждаю я, – и все свидетельствует о том, что он говорит правду. Но любые свидетельства можно подделать. У перебежчиков сложные взаимоотношения с правдой.
Холли задает очевидный вопрос:
– Зачем же тогда рисковать?
– Потому что теперь у нас есть секретное оружие, – отвечаю я, – и новая информация.
Все смотрят на Эстер-в-Уналак.
– В восемьдесят четвертом, – говорит она Холли, – в ходе нашей Первой Миссии, в Часовне Мрака я заметила трещину, тоненькую, как волосок, которая протянулась по своду до сáмой иконы. И я полагаю, что мне… удастся расширить эту трещину.
– Тогда Мрак хлынет в Часовню и разрушит ее, – поясняю я. – Слепой Катар, ныне существующий в виде полусознательных вестигиев исключительно в границах Часовни, исчезнет навсегда. Любой анахорет, которого коснется Мрак, тут же погибнет. Остальные анахореты, утратив психозотерический декантер, начнут стареть, как обычные люди.
И тут Холли задает не самый очевидный вопрос:
– Но если Слепой Катар – это гений, своего рода эзотерический Эйнштейн, силой мысли создавший нечто материальное, то почему он не заметил, что его творение ущербно?
– Часовня построена на вере, – отвечает Эстер. – А вера подразумевает сомнения, как материя подразумевает антиматерию. Трещина – это сомнения Слепого Катара, возникшие задолго до того, как он стал тем, кем стал. У него не было уверенности, что его деяния угодны Господу. Не было уверенности, что он вправе отнимать чужие души, дабы обмануть смерть.
– И что, вы намерены начинить эту трещину динамитом?
– Нитроглицерин не оцарапает даже краску на стенах, – фыркает Осима. – Часовня вот уже много веков выдерживает натиск Мрака. Тут нужен ядерный удар, но боеголовки сложно транспортировать. Нет, нам поможет только особый, психозотерический динамит.
Эстер-в-Уналак, кашлянув, поясняет:
– То есть я.
Холли уточняет у меня:
– Самоубийство?
– Если наш перебежчик лжет и если его заверения, что можно разрушить Часовню и уцелеть – это попытка заманить нас в западню, то ничего другого нам не остается.
– Иными словами, – добавляет Осима, – да, это самоубийство.
– Боже мой, – восклицает Холли. – Эстер, и вы отправитесь туда одна?
Эстер-в-Уналак мотает головой:
– Д’Арноку нужно, чтобы на Пути Камней собрались все хорологи, а не одна я. И если Вторую Миссию действительно ждет засада, то задача остальных – выиграть для меня время. Взорвать свою душу – незаурядный фокус.
До нас доносятся звуки фортепиано. Инес наигрывает «My Wild Irish Rose».
– И тогда, если Эстер удастся взорвать штаб-квартиру врагов, то… – Холли обводит нас вопросительным взглядом.
– Мрак уничтожает все живое, – говорит Осима. – Окончательно и бесповоротно.
– Однако возможно, что существует иной, неизвестный нам путь возвращения к Свету, – предполагаю я. – Путь, созданный нашим союзником. В стане врага.
В полумиле над нашими головами, между стеклянной крышей и ближайшей к нам звездой, проплывает облако, и прямоугольник солнечного света гаснет.
Холли как будто читает мои мысли:
– Вы что-то недоговариваете.
Я смотрю на Эстер-в-Уналак, и она пожимает плечами: Ты знаешь ее дольше всех. Приходится произнести вслух слова, от которых нельзя отказаться:
– В ходе Первой Миссии ни я, ни Эстер не видели, как погиб Си Ло.
Иногда библиотека словно бы превращается в некое разумное существо. Холли нервно поеживается:
– А что же вы видели?
– Я мало что видела, – признаюсь я, – потому что весь мой психовольтаж был направлен на поддержание нашего защитного поля. Эстер была рядом с Джеко, когда душа Си Ло эгрессировала и… – Я перевожу взгляд на Эстер-в-Уналак.
– …и вошла в глазную чакру на иконе Слепого Катара. Нет, душу Си Ло не втянуло туда, как это обычно происходит с душами жертв. Си Ло трансверсировал туда стремительно, как пуля. А за миг до исчезновения он мысленно произнес три слова: Я буду здесь.
– Подобной возможности Си Ло с нами не обсуждал, поэтому неясно, был его поступок спонтанным или заранее спланированным. Как бы то ни было, действия Си Ло не нанесли Часовне Мрака никакого ущерба, и с тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года в ней расстались с жизнью и душой сто шестьдесят четыре человека. На прошлой неделе анахореты увели очередную жертву, на этот раз – из тщательно охраняемой психиатрической лечебницы в Ванкувере. Тем не менее… Эстер подозревает, что своим поступком Си Ло подготовил путь для нашей Второй Миссии. Холли, что с тобой?
Холли утирает глаза рукавом рубахи Инес:
– Извините… Понимаете, эти слова – «Я буду здесь» – я тоже слышала. В дневном кошмаре, в туннеле под шоссе близ Рочестера.
Эстер с интересом глядит на нее:
– Холли, сейчас твои внутренние голоса и предчувствия молчат, но когда-то преследовали тебя неотступно, хотя смысл их был невнятен. Сценарий оставался неизменным. Помнишь, что ты при этом чувствовала?
Холли вздрагивает, но берет себя в руки:
– Да.
– Сценарий утверждает, что Си Ло все еще жив. До сих пор.
– Возможно, ты считаешь Си Ло злодеем, вселившимся в тело твоего брата, – вмешиваюсь я, и Холли напрягается, сдерживая гнев, – или чем-то вроде книжной полки, уставленной фолиантами, на последнем из которых красуется надпись «Джеко Сайкс». Мы не пытаемся убедить тебя, что, присоединившись ко Второй Миссии, ты сможешь вернуть брата, потому что и сами не знаем, возможно ли это…
– Ваш Си Ло – это мой Джеко! – прерывает меня Холли. – Вам дорог ваш друг, основатель хорологического общества, а мне дорог мой брат. Вот такая я дура. Ну, в смысле, вы – клуб бессмертных профессоров, людей образованных, которые все это прочли… – она обводит рукой стены книжных шкафов, уходящих под стеклянный потолок, – а у меня – незаконченное среднее… Или я от отчаяния цепляюсь за соломинку, за волшебную соломинку, как безутешная мать, которая готова отдать мошеннику-экстрасенсу последние сбережения, лишь бы «побеседовать» с покойным сыном… Так или иначе, но Джеко – мой брат, даже если он на самом деле Си Ло и старше самого Христа. И если бы мы с ним поменялись местами, то он непременно отправился меня спасать. И если есть хотя бы один шанс из тысячи, что Си Ло, то есть мой Джеко, находится в этой проклятой Часовне Мрака, или как там ее, а ваша Вторая Миссия приведет меня к нему, то я отправлюсь с вами. И вы меня не остановите. Даже не пытайтесь.
Прямоугольник света снова косо падает на стену книг, крошечные пылинки кружат в солнечном луче. Золотистая пыльца.
– Наверное, наша Война кажется тебе чем-то потусторонним, фантастическим, – говорит Эстер, – но смерть в Часовне так же реальна, как гибель в автокатастрофе. Подумай об Ифе…
– Вы же сами говорили, что до тех пор, пока существуют анахореты, ни мне, ни Ифе безопасность не гарантирована.
Мне бы возразить, но вместо этого я подтверждаю:
– Да, верно. Наши враги смертельно опасны.
– А я – онкологический пациент, мне уже за пятьдесят, я никогда даже из пневматического пистолета не стреляла, и никаких паранормальных способностей, вот как у вас, – Холли взмахивает рукой, – у меня нет. Но я мать Ифы и сестра Джеко, а эти… эти ваши типы… угрожали и угрожают моим близким. Так что я тоже очень опасна.
Знаешь, а я ей верю, мысленно заявляет Осима.
– Что ж, утро вечера мудренее, – говорю я Холли. – Завтра все и решим.
7 апреля
Инес садится за руль. Она в темных очках, скрывающих следы бессонной ночи. «Дворники» вжикают каждые несколько секунд. Мы почти не разговариваем, да и говорить, в общем-то, не о чем. Уналак устроилась впереди, Осима, Холли, Аркадий и я втиснулись на заднее сиденье. Сегодня Эстер обитает в теле Осимы. Промозглому суматошному Нью-Йорку безразлично, что мы, хорологи и Холли, рискуем метажизнями и жизнью ради совершенно чужих нам людей, ради их детей с психозотерическим потенциалом, и ради всех тех, кто пока не появился на свет, потому что будущие родители еще даже не встретились. Я замечаю всякие мелочи, на которые обычно не обращаю внимания. Лица, структуры, связи, знаки, потоки. Иногда Нью-Йорк выглядит иллюзией. С течением времени все города превращаются в джунгли, в тундру или в прибрежные отмели, мне это хорошо известно. Но сегодня Нью-Йорк безоговорочно и неоспоримо реален, будто не он подвластен времени, а время подвластно ему. Чьей бессмертною рукой созданы эти строго расчерченные мили, ажурные конструкции мостов, оживленные тротуары и бессчетные, как звезды, кирпичи? Кто мог предвидеть эти головокружительные вертикали и прерывистые каньоны в те времена, когда Клара Коскова приезжала сюда с Давыдовыми, то есть с Си Ло и Холокаи? Однако уже тогда все это таилось в сорочьем гнезде города, будто могучий дуб в желуде или Крайслер-билдинг в воображении Уильяма ван Алена. Если сознание существует и за пределами Последнего Моря, куда я сегодня, возможно, отправлюсь, то Нью-Йорка мне будет недоставать и там.
Инес сворачивает с Третьей авеню на нашу улицу. В последний раз? Бесполезные мысли. Неужели я умру, так и не дочитав «Улисса»? А как же моя медицинская практика в Торонто, истории болезней, мейлы, смятенные чувства моих коллег, друзей, соседей и пациентов, когда внезапно уехавшую Айрис Фенби сперва объявят пропавшей без вести, а потом и умершей? Не смей об этом думать! Мы подъезжаем к дому 119А. Если у хорологов и есть пристанище, то оно именно здесь, за этими кирпичными стенами, красно-коричневыми, цвета супа из бычьих хвостов, за темными оконными рамами различных форм и размеров. Инес велит автомобилю припарковаться, и машина послушно мигает сигнальными огнями.
– Будь осторожна, – говорит Инес подруге.
Уналак кивает.
– Возвращайтесь, – просит меня Инес.