Сквозь густую багровую пелену вижу, как в нескольких шагах от меня Пфеннингер, Константен и другие анахореты ведут шквальный огонь по Уналак и в нашем защитном поле возникает широкая брешь. Батист Пфеннингер, улыбаясь, точно отец, гордящийся своими отпрысками, направляет раскрытую ладонь на Уналак, и яркая искра, пылающей дугой прочертив воздух, впивается моей подруге в сердце. Психоэнергетическая разрывная пуля выворачивает тело погибшей наизнанку, превращая его в усохшее месиво костей и внутренностей. Глаза Пфеннингера и Константен сверкают от удовольствия. Аркадий в одиночку поддерживает бледно-голубой защитный барьер, а Осима все еще ведет безнадежную битву с сияющей иконой Слепого Катара.
Заметив мой труп у стены, анахореты решают, что нападать на них больше некому, и багровое защитное поле с мерцанием угасает. За эту ошибку они дорого заплатят. Бестелесная, я вкладываю всю свою психическую энергию в нейроболас и швыряю его в противника. Мой психокинетический снаряд сбивает Имхоффа и Вестхузена, Пятого и Седьмого анахоретов, и оба оседают на пол. Итак, трое против семерых. Я ингрессирую в Аркадия, помогаю ему восстановить защитное поле, которое снова обретает глубокую синеву и отталкивает анахоретов. Аркадий оглядывается на Осиму, и его глазами я вижу, что битва старого воина проиграна. Его тело испаряется у нас на глазах. Переходи в тело Холли, мысленно приказывает Аркадий, и я невольно подчиняюсь, не успев даже попрощаться, о чем остро сожалею, трансверсируя к Холли, ингрессируя и увещая ее тело к полному подчинению, а потом… Что?
Гибель Имхоффа и Вестхузена приводит анахоретов в ярость, и они всемером накидываются на Аркадия. Голубое защитное поле гаснет. Истратив последние силы, Аркадий расправляет плечи и показывает Батисту Пфеннингеру средний палец. Слепой Катар пронзает тяжелым психодротиком спину Аркадия, испепелив его на месте. Битва окончена. Холли либо убьют, либо декантируют ее душу. Я не могу связаться с Эстер, но Слепой Катар за несколько секунд психолоцирует и уничтожит ее, и тогда хорология окончательно проиграет вековую Войну с анахоретами, которые…
…Часовню наполняет свет, проникая сквозь ладони, прижатые к глазам, сквозь сомкнутые веки под ладонями, сквозь роговую оболочку глаз, сквозь стекловидное тело, сквозь плоть, сквозь души… Свет такой ослепительной белизны, что выглядит черным. Все получилось. Эстер победила. Жду, когда Часовня Мрака с треском расколется пополам. Жду пронзительных воплей анахоретов, когда их машина бессмертия рассеется в пыль…
Тянутся секунды… долгая череда секунд…
Чернота за ослепительной белизной меркнет в белизну.
Белизна расслаивается, становится млечно-серой, стеклянистой.
Зрение возвращается. Приоткрываю веки Холли, смотрю вверх, на купол Часовни. Купол цел.
«Последнему Деянию не хватило мощи», – думаю я.
«Слепой Катар предпринял контрмеры», – думаю я.
Не важно, почему попытка Эстер не удалась. Вторая Миссия была нашим последним шансом. Осталось лишь два хоролога: хакер Л’Охкна и охранник Рохо. Хорология проиграла. Анахореты победили.
Тело Холли пытается застонать, его мучают рвотные позывы, но я удерживаю его в оцепенении, пытаясь придумать… Что? Оставшегося психовольтажа не хватит даже на один-единственный заряд. Спасти свою душу? Эгрессировать из тела Холли, затаиться под маскировочным покровом, пока саму Холли будут убивать и декантировать? Однако Слепой Катар рано или поздно заметит маленького перепуганного поросеночка в каком-нибудь укромном уголке. Да, Эстер можно позавидовать. Она наверняка встретила смерть в ложной уверенности, что обеспечила хорологам абсолютную победу.
Анахореты оценивают ситуацию. Пфеннингер стоит в центре ромбовидного нефа. Уцелели Константен, Д’Арнок, Хьюго Лэм, Ривас-Годой, Дю Норд и О’Дауд. Возможно, через некоторое время очнется кто-то еще. Безусловно, потери ощутимые, но списки потенциальных Хищников помогут анахоретам через пару десятков лет восстановить свое могущество. Часовня Мрака ничуть не пострадала. О недавней битве свидетельствует только перевернутый стол и скамьи да немного покосившаяся икона. Не зная, что предпринять, парализованная нерешительностью, я остаюсь в теле Холли.
– А что это был за свет? – спрашивает Элайджа Д’Арнок.
– Последнее Деяние, – говорит Пфеннингер. – Очень мощное. Вопрос в том, кто его совершил?
– Эстер Литтл, – отвечает Константен, – в бесплотном виде. Антисценарий не подтверждает ее смерти. Я ощутила ее присутствие. Она атаковала Часовню по линии сомнения, надеясь разрушить свод, чтобы на нас упало небо. Никто, кроме нее, не додумался бы до такого. Нам повезло, что сила ее последнего большого взрыва не оправдала ее чаяний.
– Значит, победа в Войне за нами? – спрашивает Ривас-Годой.
Пфеннингер с Константен переглядываются и в один голос заявляют:
– Да.
– Хотя кое с чем еще придется разбираться, – добавляет Пфеннингер. – И залечивать раны. Но хорология уничтожена! Жаль, что Маринус не дожила до той минуты, когда стало ясно, с каким позором они проиграли. Судя по всему, Слепой Катар прикончил ее в промежутке между убийством Осимы и Аркадия.
– Давайте-ка отправим и эту Сайкс следом за Садакатом. – Константен направляется к Холли и спрашивает Д’Арнока: – Кстати, зачем Маринус притащила ее с собой? Я не… Та-а-к, минуточку. – Она вглядывается в меня не совсем человеческими глазами. – Мистер Пфеннингер, у нас есть кое-что на десерт! – Константен осторожно подступает поближе. Улыбается. – Ну-ну, а Холли Сайкс прикидывается невинной овечкой. Но как…
Рокочущее, раскатистое БА-БАХ-Х-Х! прокатывается по Часовне, Константен падает на пол, остальные тоже. Я-в-Холли гляжу на трещину, и ужас сменяется надеждой, а затем безудержной дикой радостью, особенно когда скрежет и визг стального корабельного днища по рифу становится громче, а трещина, тонкая, как волосинка, превращается в широкую черную полосу, зигзагом рассекая всю северную сторону свода до иконы Слепого Катара. Тошнотворный звук постепенно затихает, но наступившая тишина полнится угрозой продолжения… Свернувшаяся кольцом гностическая змея под куполом раскачивается и падает, разбивается вдребезги со звоном тысячи расколотых тарелок, обломки рассыпаются по Часовне десятками тысяч крошечных беглецов. Осколок размером с крикетный мяч едва не попадает Холли в голову.
– Невероятно! – с наигранным пафосом восклицает Пфеннингер. – Вы видели, мисс Константен?
Внезапно меня осеняет, что надо бы проверить психовольтаж Холли, и, к моему удивлению, у нее обнаруживается значительный запас психозотерической энергии.
– Ерунда, – отмахивается Константен. – А трещину вы не замечаете, Пфеннингер?
Я безмолвно творю Маскировочное Прикрытие. Если психозотерик взглянет на Холли, то увидит смутные очертания, но это лучше, чем ничего, к тому же сейчас все семь анахоретов обеспокоены состоянием Часовни. Пусть себе беспокоятся. Я-в-Холли осторожно продвигаюсь вдоль стены к западному окну, и тут снова слышится треск камня.
Элайджа Д’Арнок первым замечает отсутствие Холли:
– А где Сайкс?
О’Дауд, Одиннадцатый анахорет, спрашивает:
– Куда она делась?
– В ней кто-то прячется! – басит Дю Норд. – И окутал ее маскировочным полем!
– Перекройте Сумеречную Арку! – приказывает мисс Константен. – Это Маринус! Ни в коем случае не позволяйте ей отсюда выбраться! Я сейчас сотворю Экспозицию и…
Своды сотрясает исполинский рев, из трещины летит град камней, а сама трещина превращается в зазубренный разлом. Мне все ясно. Эстер преуспела в своем Последнем Деянии, и сейчас Слепой Катар неимоверным напряжением поддерживает целостность Часовни. Однако его древние силы на исходе.
– Пфеннингер, бегите! – кричит Константен.
Два века безбедного и безболезненного существования, поддерживаемого Черным Вином, притупили инстинкт самосохранения Пфеннингера, и Первый анахорет не срывается с места, а смотрит туда, куда указывает Константен; последнее, что он видит в своей жизни, – это глыба размером с легковую машину, которая расплющивает его с неотвратимостью кувалды, бьющей по куриному яйцу. Обломки каменной кладки свода вдребезги разбиваются об пол. Я заменяю маскировочное поле защитным. Дю Норд, французский капитан, следовавший Путем Мрака с 1830 года, не успевает прикрыться от очередного залпа осколков, и каменная шрапнель хотя и не убивает, но обезображивает анахорета так, что нынешней жене его уже не узнать. Три или четыре фигуры, окутанные защитным полем, бросаются к Сумеречной Арке, но тут южная часть свода, точно ледник, порождающий айсберги, сползает вниз и блокирует путь к спасению. Наша гробница надежно запечатана.
В зияющий провал купола просовывается клубящееся, зернистое, дымное щупальце Мрака, разворачивается, заполняет Часовню. Мрак гулко гудит, почти как пчелиный рой, невнятно бормочет, почти как людская толпа, шелестит и шуршит, почти как осыпающиеся песчинки. Элайджа Д’Арнок отшатывается от каменной глыбы, но ему за спину тянется извилистая струйка Мрака. Тоненький завиток невозбранно проходит сквозь защитное поле, касается шеи Д’Арнока, и анахорет превращается в сгусток тьмы, на несколько секунд сохраняющий очертания человеческого тела.
– Маринус, это ты во мне? – спрашивает Холли.
Извини, я без разрешения воспользовалась увещанием.
– Мы победили? Ифе больше ничего не грозит?
Анахореты больше ни для кого не представляют угрозы.
Мы оглядываем Часовню, усыпанную камнями и телами. Три фигуры окутаны багровым защитным полем – Константен, Ривас-Годой и Хьюго Лэм. Икона Слепого Катара шелушится и изъязвляется, будто облитая кислотой. В Часовне с каждой секундой темнеет. Щупальца Мрака заполняют ее уже больше чем на четверть.
– Этот Мрак… – вздыхает Холли. – Наверное, больно не будет…
Прости, что я тебя в это втравила.
– Ничего страшного. Это не ты, а Война.
Нам остаются последние мгновения.
Треск и грохот в северной оконечности Часовни сменяются звоном дребезжащего колокольчика. На месте иконы возникает овальный проем, откуда струится бледный лунный свет.