– Звенит, как колокольчик перед закрытием в «Капитане Марло», – говорит Холли. – Что это, Маринус?
В нескольких футах от нас язычок Мрака слизывает в небытие тело Имхоффа, обездвиженное психозотерическим ударом.
Понятия не имею, мысленно признаюсь я. Голос надежды?
Три уцелевших анахорета приходят к такому же выводу и бросаются в северный угол Часовни. Я-в-Холли пытаюсь следовать за ними, но в восточное окно, лишенное защитного поля, вползает длинный сгусток Мрака и преграждает путь. Я оскальзываюсь на мокром месте, оставшемся от Батиста Пфеннингера, отскакиваю в безопасный островок чистого воздуха, медленно скользящий вдоль нефа, но клубящийся столб сумрака вынуждает меня отступить к западной стене. Мрак окутывает больше половины Часовни, и тридцать шагов до овального проема представляют собой воздушное минное поле в непрерывном движении. Спотыкаюсь о бесстыдно раскинувшееся тело доктора Фенби, которое через несколько секунд тоже исчезнет. Однако удача чудесным образом не оставляет нас, и мы добираемся до овального проема. Константен и ее спутников нигде не видно. Аварийный выход? Нет, Слепой Катар ничего подобного не предусматривал. Часовня темнеет, а сияние овального проема становится ярче. Оно как загадочная пелена, по которой стремительно плывут облака, будто движение небосвода ускорили. Бросаю последний взгляд на Часовню, заполненную Мраком. Восточная часть свода обваливается.
– Ну, терять нам нечего, – говорит Холли.
Наполняю ее легкие воздухом, шагаю в пустоту…
…И попадаю в узкий проход, чуть шире плеч и чуть выше человеческого роста, подсвеченный умирающим светом Часовни и лунным сиянием странной пелены. Позади все еще ревет беснующийся обвал, но звук доносится издалека, будто в миле отсюда, а не прямо за спиной. Шагах в десяти вниз по пологому коридору виднеется стена, а проход раздваивается направо и налево. Здесь теплее. Касаюсь стены. Телесно-теплая, красноватая, как Марс, а на ощупь будто необожженный кирпич. Однако же если овальное отверстие пропускает звук, свет и плоть, то вскоре за нами последует и Мрак. Хорошо бы облечь тело защитным полем, потому что три анахорета где-то впереди, но психовольтаж Холли крайне мал, а мои психозотерические ресурсы практически израсходованы, так что я просто дохожу до развилки. Правый и левый коридоры, изгибаясь, ведут во тьму. Похоже на некрополь, мысленно говорю я.
– Но Слепой Катар не церемонился с трупами.
Нет. Их просто сбрасывали за окно.
Я оборачиваюсь. Овальный проем меркнет, Часовня умирает. Ну что, направо или налево? мысленно спрашиваю я.
– Маринус, тут на стене какие-то буквы. Где-то на уровне пояса.
Вглядываюсь в стену, вижу высеченные в камне буквы, точно вензель скульптора.
JS
– Джей-эс? – странным тоном повторяет Холли. – Джеко Сайкс? Маринус, он так подписывал свои…
Глухо, как под водой, звучит колокольный звон, и по тому, как изменяется воздух, становится ясно, что в проход вползает Мрак.
– Налево, Маринус! – говорит Холли. – Сворачиваем налево!
Нет времени уточнять причины ее уверенности. Я подчиняюсь, торопливо шагая по узкому, глухому, извилистому угольно-черному коридору. Пятидесятишестилетнее сердце Холли колотится что есть сил, а в последнем отчаянном броске через Часовню я умудрилась вывихнуть ей лодыжку. Не стоит забывать, что Холли на десять лет старше Айрис.
– Проведи пальцами по стене, – еле слышно просит она.
Если ты готова, я верну тебе контроль над телом.
– Да, пожалуйста! – Холли вздрагивает, на миг опирается о стену, чтобы удержаться на ногах. – Ох, странное ощущение!
Можно зажечь психозотерический фонарик, но свет привлечет к нам внимание.
– Если моя догадка верна, то свет не нужен. Если же я ошибаюсь, то свет не поможет. Все очень скоро прояснится. Проход искривляется дугой, так ведь?
Да. По дуге еще шагов сто.
Холли останавливается. Мы обе слышим ее хриплое дыхание, тяжелые удары сердца и шепот Мрака. Холли оглядывается, в темном коридоре сверкает монохромный сполох. Она поднимает руку, видит черные очертания ладони, слабый блеск обручального кольца. У Мрака свое свечение, мысленно поясняю я. Он медленно заполняет коридор. Лучше не останавливаться.
– Черт возьми! – говорит Холли и идет дальше.
Я доверяюсь ей, хотя мне очень хочется просканировать ее мысли. Еще пятьдесят шагов – и Холли останавливается перевести дух. Теперь к ее страху примешивается надежда.
– Послушай, мне не чудится? Скажи-ка, чего касаются пальцы правой руки?
Я проверяю и перепроверяю. Ничего.
Она поворачивается вправо, прикладывает ладони к черной пустоте. Ощупывает края, и мы понимаем, что это узкий проход в стене.
– Посвети мне, пожалуйста. Чуть-чуть, как спичкой.
Я полуэгрессирую из глазной чакры Холли, создаю тусклое свечение. Сегодня Холли столько навидалась, что даже не удивляется свету, сияющему у нее изо лба. Прямо перед нами короткий, шагов на пять, соединительный туннель, который упирается в очередную развилку. Влево поворачивает дуга основного прохода, справа за нами по пятам следует Мрак.
– Мы в нем, – шепчет Холли. – Гаси свет. Я больше верю своей памяти, чем глазам.
Объясни, пожалуйста, в чем дело. Я сгораю от любопытства.
Холли идет по туннелю до развилки, скользит ладонью по стене и поворачивает направо.
– В последний раз я видела Джеко, когда паковала сумку, собираясь сбежать из дома, – негромко говорит она. – Си Ло тебе не рассказывал?
Не помню. Это было так давно.
В кромешной тьме мы проходим еще шагов десять, и левая рука Холли снова нащупывает пустоту. Очередной соединительный туннель. Она делает пять шагов до следующей развилки и поворачивает налево. Судя по всему, коридоры расположены концентрическими кругами.
– Так вот, когда я паковала вещи, пришел Джеко и вручил мне в подарок лабиринт. Он обожал рисовать всякие сложные лабиринты-головоломки… Так, скоро будет еще один вход…
Холли делает еще десять шагов по темной дуге, нащупывает проем справа и входит в него. Чтобы ее не расстраивать, я не упоминаю о лабиринте, который Си Ло придумал для короля Вильгельма Оранского. Короткий туннель ведет к очередной развилке. Холли поворачивает направо.
– Но этот лабиринт был попроще: девять концентрических кругов и соединительные проходы между ними. Джеко сказал, что я должна заучить лабиринт наизусть. И взял с меня слово, что я его вызубрю назубок, чтобы при случае безошибочно найти выход даже в кромешной тьме…
И сейчас мы в этом лабиринте, мысленно завершаю я.
– Да, в нем самом. А как – это уже не важно.
Транссубстанциация. Душа Слепого Катара воплотилась в Часовне Мрака, а душа Си Ло, вероятнее всего, еще во время нашей Первой Миссии стала этим лабиринтом, своего рода доброкачественной опухолью на ткани Часовни.
Холли идет дальше.
– Но зачем он это сделал?
Для того, чтобы создать путь к выходу после Второй Миссии. Такой, по которому сможешь пройти только ты. А остальные… Мы вспоминаем анахоретов, которые вошли в лабиринт раньше нас и наверняка попали в тупик, а теперь на них надвигается стена Мрака.
– А Джеко знает, что мы здесь?
Транссубстанциация – это таинство, деяние, требующее великого могущества. Мне оно недоступно, а принципы его действия неведомы. Си Ло никогда не упоминал, что изучает транссубстанциацию. Но поскольку Слепой Катар сразу ощутил наше присутствие в Часовне, резонно предположить, что и Си Ло – Джеко – знает, что ты здесь.
Холли отыскивает вход справа и ступает в туннель.
Если лабиринт состоит из концентрических кругов, мысленно замечаю я, то мы движемся от центра к краю.
– Чтобы войти в центр, сначала надо попасть на край. Чуть дальше будет перекресток. Посвети мне, пожалуйста.
Я эгрессирую, снова создаю тусклое сияние. Перекресток. Холли направляется в левый коридор. Я ингрессирую, свет гаснет.
Ты сдержала слово и выучила весь путь наизусть?
– Ага. Ведь это была последняя просьба Джеко. А потом я помчалась к своему тогдашнему бойфренду и больше никогда не видела брата. Рут, моя невестка, делает всякие украшения, и по рисунку Джеко изготовила мне серебряную подвеску. Когда я окончательно ушла из дома, то взяла подвеску с собой. И с тех пор каждую неделю рассматривала рисунок лабиринта. Теперь будет поворот налево.
Мы поворачиваем влево, и в голове взрывается невыносимая боль. Холли резко оборачивается, падает, катится кубарем. Новый приступ боли пронзает ее щиколотки и колени, перед опаленными глазами лепестками мелькают разноцветные пятна. Холли поднимает голову, и я вижу, что над нами высится Константен, а ее глазная чакра полыхает багрянцем.
– Покажи мне выход, – материнским тоном велит Второй анахорет, – или я превращу тебя в пылающий факел, чтобы осветить себе путь.
Чакры на ладонях Константен багрово сияют, готовые метнуть тяжелые психодротики. Холли дрожит и бормочет: «Не надо, умоляю, не надо, не надо…» Я не знаю, что слышала Константен, что ей известно и сколько психовольтажа осталось в ней после битвы. Судя по всему, вполне достаточно, чтобы нас прикончить, и не раз. Надо отвлечь ее, загнать во Мрак, чтобы дать Холли шанс выбраться.
Я эгрессирую, объятая сиянием.
Обжигающе льдистым голосом Константен спрашивает:
– Ты кто?
Маринус, мысленно объявляю я.
– Маринус? Ах вот как. Ладно, время поджимает. Веди.
Если ты нас убьешь, тебе не выжить.
– Что ж, я умру счастливой, зная, кого уничтожила в самом конце Войны.
Я пытаюсь придумать какой-нибудь язвительный ответ, но глазная чакра Константен внезапно гаснет, голова запрокидывается, а тело кулем оседает на пол.
– Я ЖЕ ПРЕДУПРЕЖДАЛА! – вопит Холли во все горло, истово, как берсеркер, и второй раз изо всех сил ударяет Константен по голове чем-то, смутно напоминающим дубинку. – НЕ СМЕЙ УГРОЖАТЬ МОИМ РОДНЫМ! – И она обрушивает третий удар.