– Умоляю вас, – пролепетала я.
Чиновник вытащил из-под пиджака папку, достал оттуда документы и сказал:
– У меня тоже есть дети, мисс Сайкс.
«И наконец, последний, но не менее важный, – бормочет радио. – У Джера и Мэггс Тубриди из Баллинтобера, что в Роскоммоне, родился мальчик, Гектор Райан, весом восемь фунтов и десять унций! Великолепно, Мэггс! Наши поздравления всем троим!»
Рафик виновато смотрит на меня, боясь, что испортил мне настроение, но я взглядом даю своему приемному внуку понять, что он ни в чем не виноват, и продолжаю выстригать густую шевелюру на макушке. Судя по всему, родители Рафика погибли, а если и живы, то вряд ли смогут узнать о судьбе сына – к тому времени, как Рафик попал в Дунен-коттедж, уже не существовало ни государства Марокко, ни вообще связи с Африкой. Теперь Рафик член моей семьи. И пока я жива, я буду о нем заботиться по мере своих сил.
Наконец-то по RTÉ начинаются новости, и я прибавляю громкость.
«Доброе утро, это Рут О’Малли с десятичасовым выпуском новостей. Сегодня суббота, двадцать восьмое октября две тысячи сорок третьего года. – Звучат и стихают знакомые звуки фанфар, возвещающие начало новостного блока. – В ходе пресс-конференции в Ленстер-хаусе премьер-министр Оплота Эймон Кингстон подтвердил, что корпорация „Перл оксидент“ в одностороннем порядке аннулировала Соглашение о земельной аренде от две тысячи двадцать восьмого года, предоставившее китайскому консорциуму права на торговлю с Корк-Сити и промышленной зоной Западного Корка, совместно именуемых Арендованными Территориями».
Я роняю ножницы и тупо смотрю на радиоприемник.
«Спикер Оплота в Корке подтверждает, что контроль над Концессией Рингаскидди возвращен ирландским властям сегодня, в четыре часа утра, когда контейнеровоз корпорации „Перл“ покинул гавань в сопровождении крейсерского эскорта Флота народного освобождения. Премьер-министр сообщил журналистам, что корпорация не объявляла заранее о своих намерениях расторгнуть соглашение, чтобы обеспечить беспрепятственную передачу власти, и что данное решение объясняется финансовыми соображениями. Премьер-министр Эймон Кингстон добавил, что решение о самоустранении „Перл“ ни в коем случае не связано с вопросами безопасности, поскольку во всех тридцати четырех графствах сохраняется стабильное положение. Это решение также не вызвано слухами об утечке радиации на атомной станции Хинкли-Пойнт в Северном Девоне…»
Новости продолжаются, но я больше не слушаю.
В птичнике квохчут, кудахчут и копошатся куры.
– Холли, – испуганно спрашивает Рафик, – что такое «в одностороннем порядке аннулировала»?
Главная из всех мыслей о возможных последствиях: «Инсулин для Рафика».
– Папа говорит, что все будет нормально, – заявляет Иззи О’Дейли, – и Оплот непременно сохранит Кордон в том же виде, что и сейчас.
Иззи и Лорелея, бегом примчавшиеся с фермы Нокруэ, находят нас с Рафиком и Зимброй на чисто прибранной кухне Мо. Мо тоже слышала новостную сводку RTÉ, и теперь мы вдвоем уверяем Рафика, что в общем ничего не изменится, только импортные китайские товары станут менее доступными. Оплот по-прежнему будет еженедельно раздавать пайки, и можно будет подавать специальные запросы на лекарства. Рафик успокаивается или делает вид, что успокоился. Деклан О’Дейли сказал Иззи и Лорелее практически то же самое.
– Папа говорит, – продолжает Иззи, – что Кордон как был пятнадцатифутовым забором из колючей проволоки, так и остался, поэтому у армии Оплота нет причин покидать свои посты.
– Твой папа – мудрый человек, – говорю я Иззи.
Она кивает:
– Папа с Максом поехали в город проведать тетю.
– И правильно сделали, – говорит Мо. – А если вы поиграете с Зимброй в саду, то я испеку оладьи. И может быть, даже найду щепотку какао. Ну, ступайте. Дайте нам с Холли посидеть в тишине.
Дети убегают в сад, а Мо, не скрывая тревоги, пытается связаться с друзьями в Бантри, где расквартирован самый западный гарнизон Кордона. Обычно связь с Бантри стабильная, но сегодня на экране нет даже сообщения о неисправностях.
– У меня есть подозрение, – говорит Мо, неотрывно глядя на экран, – что доступ к Сети нам обеспечивал центральный сервер в Рингаскидди, но теперь, когда китайцы ушли… все кончено.
Я выслушиваю это, как весть о смерти.
– Значит, интернета больше не будет? Никогда?
– Возможно, я ошибаюсь… – говорит Мо, но по выражению ее лица ясно: не будет. Никогда.
На протяжении почти всей моей жизни окружающий мир сужался, а технологии прогрессировали; считалось, что таков естественный порядок вещей. Мало кто из нас задумывался, что этот «естественный порядок вещей» – дело рук человеческих и что не за горами то время, когда мир начнет расширяться, а технологический прогресс пойдет на убыль. В саду дети играют с фрисби, которая гораздо старше любого из них, – если присмотреться, на ней еще можно разглядеть полустертый логотип лондонской Олимпиады 2012 года. Ифа купила фрисби на карманные деньги. Был жаркий день, и мы пошли на пляж в Бродстерсе… Иззи показывает Рафику, как метать фрисби одним плавным движением, с одновременным заступом вперед. Может быть, дети просто скрывают свою тревогу из-за исчезновения Арендованных Территорий, а на самом деле, так же как и мы, боятся всевозможных банд, местную милицию, сухопутных пиратов и бог знает кого еще из тех, кто наверняка ринется за Кордон. Зимбра приносит фрисби, и Рафик снова ее швыряет, на этот раз удачнее. Порыв ветра подхватывает диск, Лорелея за ним подпрыгивает, ненароком демонстрируя гладкую кожу живота.
– Да, лекарства для хронических больных необходимы, – размышляю я вслух, – но что ожидает женщин, если и дальше все пойдет, как сейчас? Если Донал Бойс – лучшее, на что смогут рассчитывать одноклассницы Лол? Ну да, мужчин не изменишь, но в наше время у женщин был целый арсенал законных прав. Разумеется, лишь потому, что общество постепенно, принимая новые законы и пересматривая свои взгляды, становилось более цивилизованным. А Помрачение все это уничтожит. Страшно представить, что Лол станет рабыней какого-нибудь болвана в холодной, голодной, унылой и бесправной гэльской версии Саудовской Аравии.
Лорелея бросает фрисби, и восточный ветер сносит диск в густые кусты камелий.
– Так, оладьи! – говорит Мо. – Я отмерю муку, а ты разбей яйца. Штук шесть для нас пятерых достаточно?
– Что это? – спрашивает Иззи О’Дейли полчаса спустя.
Посуда с кухонного стола еще не убрана. Разумеется, Мо раскопала в одном из своих бездонных тайников банку какао-порошка. Вот уже больше года в наших пайках не появлялись крохотные, какие-то восковые плитки русского шоколада. Мы с Мо не притрагиваемся к лакомству, но с удовольствием смотрим, как дети уплетают оладьи, присыпанные шоколадным порошком.
– Слышите? – встревоженно повторяет Иззи. – Какой-то трескучий звук…
– Это, наверно, у Рафа в животе, – говорит Лорелея.
– Я всего на одну больше съел, чем ты! – протестует Рафик. – И…
– Да-да, знаю: ты еще растешь, тебе нужно больше есть, – поддразнивает его сестра. – Вот и вырастешь оладьевым монстром!
– Ш-ш-ш, опять! – Исси машет рукой, чтоб все молчали. – Слышите?
Мы прислушиваемся.
– Ничего не слыхать… – по-старушечьи жалуюсь я.
Зимбра вскакивает и, поскуливая, вертится у двери.
– Ш-ш-ш, Зимбра! – велит Рафик.
Пес притих, и – вот! Резкий, прерывистый треск. Я смотрю на Мо, и Мо кивает:
– Стреляют.
Выбегаем на клочковатую лужайку, заросшую одуванчиками. Ветер по-прежнему дует с востока, свистит в ушах, но теперь автоматная очередь слышна отчетливо, где-то неподалеку. А через пару секунд от мыса Мизенхед на противоположной стороне залива отражается гулкое эхо.
– Это в Килкрэнноге? – спрашивает Лорелея.
– Папа как раз туда поехал… – дрожащим голосом произносит Иззи.
– Не может быть, чтобы Кордон так быстро прорвали! – вырывается у меня, и сразу же хочется забрать слова назад: произнесенные вслух, они делают все реальностью.
Зимбра скалится и рычит.
– Я пойду домой, – говорит Иззи.
Мы с Мо переглядываемся.
– Иззи, не спеши, – говорит Мо. – Лучше переждать, пока не выяснится, в чем дело.
С ближней окраины доносится рев джипов; судя по звуку, на главной дороге несколько машин.
– Это наверняка джипы Оплота, – говорит Рафик. – Только у них есть дизель.
– Я тебе как мать скажу, – говорю я Иззи, – давай-ка лучше…
– Я… я украдкой проберусь… Осторожненько. Честное слово, – обещает Иззи, нервно сглатывает и скрывается за кустами фуксии.
Я борюсь с гадкой мыслью, что вижу Иззи О’Дейли в последний раз, а натужный рев джипов стихает до напряженного ворчания.
– Похоже, один свернул на нашу тропу, – говорит Лорелея.
У меня мелькает смутное подозрение, что этот ветреный осенний день может стать для меня последним. Для меня, но не для детей. Не для детей. Мо думает о том же.
– Лорелея, Рафик, – говорит она. – Давайте-ка на всякий случай, если это не Оплот, а милиция… Уведите Зимбру в безопасное место.
– Но мы с Зимом – охранники, – возмущенно заявляет Рафик, у которого в уголке губ еще темнеет какао.
Я поясняю ход мысли Мо:
– Понимаешь, если это милиция, то они сначала пристрелят Зима, а уж потом начнут с нами разговаривать. Они всегда так делают.
Лорелея испуганно спрашивает:
– А как же вы, ба?
– А мы с Мо спокойно с ними побеседуем. Нам, старухам, не впервой. Так что давайте… – (мотор джипа ревет на низких оборотах где-то совсем рядом), – уходите! Родители вам велели бы то же самое. Ну, скорей!
Рафик встревоженно глядит на нас, но согласно кивает. Слышно, как по железным бортам скребут плети ежевики, как с хрустом ломаются ветки под колесами. Лорелея медлит, не хочет меня бросать. Я умоляюще смотрю на нее, шепчу одними губами: «Уходите!», и она тоже кивает.
– Идем, Раф, поможем бабушке. Уведем Зима на Уайт-Стрэнд, спрячем в старой овчарне. Идем, Зим! Зимбра! Кому я сказала,