– Хорошо, что ты, Эд, наконец-то обоснуешься в Лондоне, – говорит Кэт. – Мы очень волнуемся, когда ты уезжаешь. Я видела фотографии Фаллуджи… и эти трупы на мосту… Жуть какая-то! Только непонятно, ведь вроде бы американцы уже давно победили, а иракцы искренне ненавидят Саддама, потому что он – чудовище…
– Да, Кэт, Ирак оказался куда сложнее, чем воображали заправилы войны. Они все представляли слишком упрощенно.
Дейв хлопает в ладоши:
– Так, поболтали и хватит! Давайте-ка перейдем к делу. Эд, надеюсь, ты пойдешь с нами на мальчишник к Питу. Кэт обещала посидеть с Ифой, так что не отпирайся. Извинения не принимаются.
– Еще коллеги с работы подойдут, – объясняет Пит. – Встречаемся в «Крикетистах» – очень симпатичный паб, тут совсем рядом, за углом, а потом…
– Мне лучше остаться в блаженном неведении относительно того, что будет потом, – поспешно вставляет Шерон.
– Ага, – фыркает Брендан. – А наши девчонки весь вечер будут играть в скрэббл. – И переходит на сценический шепот: – Сначала мужской стриптиз в Королевском павильоне, а потом наркопритон на Брайтонском пирсе.
Рут игриво шлепает его по руке:
– И все-то ты врешь, Брендан Сайкс!
– Совершенно верно, – говорит Холли. – Мы, респектабельные дамы, к скрэбблу не прикасаемся.
– А как вы на самом деле проведете девичник? – спрашивает Дейв.
– За умеренной дегустацией вин, – отвечает Шерон, – в баре, который держит старый приятель Пита.
– Дегустация вин? – скептически переспрашивает Брендан. – У нас в Грейвзенде пьянку всегда только пьянкой и называли. Так как ты насчет мальчишника, Эд?
Холли всем своим видом показывает: иди, мол, – но я понимаю, что сейчас мне лучше выступить в роли заботливого отца, не то она перестанет со мной разговаривать.
– Не обижайся, Пит, но я пас. Сам понимаешь, смена часовых поясов очень утомляет, и с Ифой хочется побыть подольше. Даже если она будет крепко спать. Так что пусть Кэт присоединяется к дегустации.
– Эд, я с удовольствием посижу с внучкой, – говорит Кэт. – Мне пить вредно, у меня давление.
– Ничего страшного, Кэт. – Я с наслаждением допиваю скотч. – Вы подольше пообщаетесь с родней из Корка, а я лягу пораньше, отосплюсь, иначе сегодня в церкви буду без конца зевать. То есть завтра, конечно. Вот, сами видите…
– Ну, ладно, – говорит Кэт. – Если ты не возражаешь…
– Ни капельки не возражаю. – Я почесываю зудящий глаз.
– Оставь глаза в покое, Эд, – говорит Холли. – Хуже будет.
Одиннадцать вечера, пока все в порядке. Олив Сан настаивает, чтобы я вернулся самое позднее к четвергу, и мне как-то надо сказать об этом Холли, чем скорее, тем лучше. Желательно сегодня вечером – иначе она так и будет строить планы на всю следующую неделю. В Фаллуджу переброшено больше морских пехотинцев, чем при битве за Хюэ во Вьетнаме, а я торчу здесь, на побережье Суссекса. Конечно же, Холли рассердится, но если сейчас во всем признаться, то ей так или иначе придется взять себя в руки перед завтрашней свадьбой сестры. Ифа спит в кроватке в уголке нашего номера. В гостиницу я приехал поздно, дочь уже уложили, и поздороваться с ней я не успел, потому что первое правило родителей гласит: мирный сон ребенка ни в коем случае не следует тревожить. Интересно, а как спится дочерям Насера, когда лают собаки, грохочут выстрелы, а морпехи вышибают двери? На плоском экране телевизора – новости Си-эн-эн с приглушенным звуком: перестрелка морпехов с противником на крышах Фаллуджи. Я уже раз пять видел этот новостной сегмент, и когорте экспертов, обозревателей и комментаторов сказать больше нечего; новый цикл новостей начнется через пару часов, когда в Ираке наступит утро. Минут пятнадцать назад Холли прислала эсэмэску, мол, девичник почти окончен, все скоро вернутся в гостиницу. Однако в винном баре «скоро» – понятие растяжимое. Выключаю телевизор, доказывая, что я вовсе не подсел на войну, и подхожу к окну. Брайтонский пирс сияет огнями, точно «Фейриленд» пятничным вечером; в увеселительном парке гремит поп-музыка. По английским меркам сегодня теплый весенний вечер, рестораны и бары на набережной полны народа. Парочки прогуливаются, держась за руки. Громыхают ночные автобусы. Уличное движение подчиняется правилам. Я не критикую мирное и отлаженно работающее общество. Я наслаждаюсь им целыми днями, может быть, даже неделями, но через пару месяцев хорошо организованная жизнь приобретает вкус выдохшегося безалкогольного пива. Но это не то же самое, что «подсесть на войну», как выразился Брендан. Обвинять меня в этом столь же нелепо, как обвинять Дэвида Бекхэма в том, что его неудержимо тянет на футбольное поле. Футбол для Бекхэма – его искусство и ремесло, а репортажи из горячих точек – мое искусство и ремесло. Жаль, что я не сумел сформулировать эту мысль, когда беседовал с кланом Сайксов.
Ифа смеется во сне, потом протяжно стонет.
Подхожу к ней:
– Ну что ты, Ифа? Все хорошо, милая, спи.
Ифа, не открывая глаз, жалуется:
– Нет, не этот. Лимонный. – Неожиданно глаза ее распахиваются, как у куклы в фильме ужасов. – А потом мы поедем в Брайтон и будем жить в гостинице, потому что тетя Шерон выходит замуж за дядю Пита. И там мы с тобой встретимся, папочка. Я буду подружкой невесты.
Я, стараясь не смеяться, ласково отвожу взлохмаченные волосы со лба дочери.
– Да, солнышко. Мы все уже в гостинице, так что спи спокойно. Я и утром никуда не денусь, и мы замечательно проведем время.
– Хорошо, – сонно бормочет Ифа…
…и вот она уже снова спит. Я накрываю одеялом пижамную маечку с рисунком «мой маленький пони» и целую дочурку в лоб, мысленно возвращаясь в ту памятную неделю 1997 года, когда мы с Холли сотворили эту драгоценную, теперь уже не крошечную форму жизни. В ночном небе сияла комета Хейла-Боппа, а в Сан-Диего тридцать девять последователей культа «Небесные врата» совершили массовое самоубийство, чтобы космический корабль в хвосте кометы принял их души и переправил на более высокий уровень сознания. Я снял коттедж в Нортумбрии, и мы собирались на пешую прогулку вдоль Адрианова вала, но так получилось, что пешие прогулки стали для нас не самой главной формой активности. И вот, полюбуйтесь. Интересно, как она меня воспринимает? Как щетинистого великана, который по каким-то загадочным причинам то появляется в ее жизни, то снова исчезает, – примерно так же я в ее возрасте воспринимал своего отца, с той лишь разницей, что я все время езжу в командировки, а мой папаша сидел в тюрьмах. Интересно, как он воспринимал меня, когда мне было шесть лет? Вообще-то, мне много чего хотелось бы о нем узнать. Когда умирает кто-то из родителей, то перестает существовать и заветная кладовая, полная всевозможных замечательных вещей. Прежде я и представить себе не мог, что когда-нибудь мне до боли захочется туда заглянуть.
Интересно, снизойдет ли Холли до секса, когда вернется?
Слышу, как в двери поворачивается ключ, и меня охватывает смутное чувство вины.
Но это чувство вины – капля в море в сравнении с тем, что мне предстоит испытать.
Холли борется с замком; я подхожу к двери, набрасываю цепочку, приоткрываю дверь и говорю в щелку голосом Майкла Кейна:
– Извините, девушка, но я не заказывал эротический массаж. Попробуйте постучаться в соседнюю дверь.
– Впусти меня, – умильно просит Холли, – не то по яйцам заработаешь.
– Нет, этого я тоже не заказывал. Попробуйте…
Она резко меняет тон:
– Брубек, мне нужно в сортир!
– А, ну ладно. – Я снимаю цепочку, распахиваю дверь. – Хотя ты явилась домой, так наклюкавшись, что даже дверь собственным ключом открыть не способна, грязная пьянчужка!
– В этой гостинице какие-то запредельно сложные замки. Без докторской диссертации их не откроешь. – Холли врывается в номер, бежит в туалет, мимоходом глянув на спящую Ифу. – Между прочим, я выпила лишь пару бокалов вина. Там же ма была.
– Что-то я не припомню, чтобы Кэт Сайкс когда-нибудь ограничивала дегустацию вин.
Холли закрывает дверь в туалет:
– С Ифой все в порядке?
– Да. Проснулась на секунду, а потом даже не пискнула.
– Слава богу. Она в поезде так перевозбудилась, что я думала, будет всю ночь колобродить.
Холли спускает воду в унитазе, заглушая прочие звуки, и я отхожу к окну. Гомон в увеселительном парке на дальнем конце пирса постепенно затихает. Какая чудесная ночь! Хотя ее, разумеется, испортит мое известие о необходимости продлить командировку в Ирак еще на полгода, как того требуют мои нынешние работодатели из журнала «Подзорная труба».
Холли открывает дверь в ванную, вытирает руки, с улыбкой смотрит на меня:
– Как тихий вечер, удался? Ты отдыхал или работал?
Волосы уложены в прическу, черное платье с глубоким вырезом облегает фигуру; на шее – ожерелье из черных и голубых камней. В последнее время она редко так наряжается, а жаль.
– Я размышлял – но мысли были по большей части непристойные – о моей любимой аппетитной мамочке Холли. Позвольте помочь вам выбраться из этого платья, очаровательная мисс Сайкс?
– Не раскатывай губу. – Она склоняется над Ифой. – Надеюсь, ты заметил, что дочь спит с нами в номере.
Я подхожу к ней:
– Но я могу действовать в бесшумном режиме.
– Не сегодня, мой пылкий Ромео. У меня месячные.
В последние полгода я слишком редко бываю дома и не слежу за критическими днями Холли.
– В таком случае мне придется ограничиться страстными поцелуями.
– Боюсь, что так, дружище.
Мы целуемся, но отнюдь не так страстно, как было заявлено, а Холли не так уж и пьяна. И с каких пор Холли перестала приоткрывать губы для поцелуя? Все равно что целовать застегнутую молнию. На память приходит афоризм Биг-Мака: чтобы заняться сексом, женщине необходимо почувствовать, что ее любят; а мужчине, чтобы почувствовать, что его любят, нужно заняться сексом. Насколько я могу судить, я выполняю свои условия сделки, а вот Холли в последнее время ведет себя так, словно ей не тридцать пять, а все сорок пять или даже пятьдесят пять. Конечно, жаловаться нельзя, иначе она сочтет, что я ее принуждаю. А ведь когда-то мы с Холли разговаривали абсолютно обо всем, но теперь количество запретных тем с каждым днем увеличивается. Мне от этого… Нет, грустить мне тоже не полагается, потому что тогда я – как «ребенок, который дуется, потому что не получил свой заслуженный кулечек конфет». Я никогда не изменял Холли, да и Багдад, конечно, отнюдь не средоточие легкодоступного секса; но иной раз угнетает, что мне, тридцатипятилетнему здоровому мужику, слишком часто приходится, гм, брать все в свои руки. Хотя, например, одна датская фотожурналистка, с которой мы в прошлом году общались в Таджикистане, была очень