– Майор, прошу вас, отпустите моего помощника! – Я мотнул головой в сторону Азиза. – Это мой фотограф. А вон тот парень, в синей рубахе… – я указал глазами на Насера, – мой фиксер.
Майор Хакенсак еще несколько секунд нас помучил.
– О’кей. – (Азизу и Насеру разрешили встать, и мы наконец смогли опустить руки.) – Британия – это значит Англия, верно?
– Англия, плюс Шотландия, плюс Уэльс, плюс Северная Ир…
– Ноттингем – это Англия или Британия?
– И то и другое, как Бостон – это Массачусетс и США.
Майор наверняка решил, что я умничаю.
– Мой брат женился на медсестре из Ноттингема. Вот где дыра дырой! Заказываешь сэндвич с ветчиной, а тебе приносят тонюсенький ломтик какой-то липкой розовой хрени между двумя кусочками сушеного дерьма. И готовит эту гадость какой-то араб. И все водители такси – арабы! Да они всю твою Британию оккупировали, приятель.
Я пожал плечами:
– У нас много иммигрантов.
Чуть отклонившись, майор смачно харкнул, и плевок тяжело ударился о землю.
– В «зеленой зоне» живешь, британский журналист?
– Нет. В гостинице за рекой. «Сафир».
– Это чтобы поближе к настоящим иракцам?
– «Зеленая зона» – это одно, а Багдад – совсем другое.
– Я сейчас тебе объясню, кто такие настоящие иракцы. Настоящие иракцы говорят: «После вашей оккупации жить стало опасно!» А я говорю: «Так не надо друг друга убивать, пырять ножами и грабить почем зря». Настоящие иракцы говорят: «Американцы по ночам врываются в наши дома, они не уважают нашу культуру». А я говорю: «Так не надо стрелять в нас из ваших домов, уроды долбаные!» Настоящие иракцы говорят: «Где наша канализация, наши школы, наши мосты?» А я говорю: «Где миллиарды новехоньких долларов, которые мы вам дали, чтобы вы строили канализацию, школы и мосты?» Настоящие иракцы говорят: «Почему нет электричества, почему нет воды?» А я говорю: «Кто взрывал подстанции и проложенную нами систему водоснабжения?» А тут еще их муллы вопят: «Эй, наши мечети срочно нуждаются в покраске!» А я говорю: «Вот и поднимайте свои священные жопы на лестницу и красьте сами, сволочи!» Вот, можешь так и написать в своей газете. Кстати, что за газета-то?
– Журнал. «Подзорная труба». Американский.
– А он какой? Как «Тайм»?
– Нет, сэр, это дрянная либеральная газетенка, – подсказал один из морпехов.
– Либеральная? – переспросил майор Хакенсак тем же тоном, каким произнес бы слово «педофил». – Так ты у нас либераст, британский журналист?
Я сглотнул. Иракцы наблюдали за нами, пытаясь понять, решается ли их участь в этом загадочном, но явно недоброжелательном разговоре.
– Вас сюда отправила самая консервативная администрация за всю историю Белого дома, – сказал я. – Если честно, майор, мне очень интересно ваше мнение. Скажите, вашу страну сейчас возглавляют люди умные и смелые?
Я тут же сообразил, что сделал неверный ход. Не стоило намекать невыспавшемуся, озлобленному офицеру, что его главнокомандующий – безмозглый мудак, а его товарищи по оружию гибнут зря.
– А я у тебя вот что спрошу, – рявкнул Хакенсак. – Кому из этих джентльменов известно, кто сбил наш вертолет?
И я вдруг осознал, что болото дерьма, куда угодили мы с Азизом и Насером, внезапно превратилось в бездонное.
– Мы приехали сюда всего за несколько минут до вас. – Жужжали насекомые, где-то вдали громыхали автомобили. – Эти люди нам ничего не сказали. Сейчас не те времена, когда можно доверять чужим, особенно иностранцам. – Офицер пристально, оценивающе смотрел на меня; надо было побыстрее сменить тему. – Майор Хакенсак, с вашего позволения, я процитирую ваше мнение о настоящих иракцах. И фамилию вашу укажу.
Он чуть отклонился назад и недобро сощурил глаза:
– Ты что, совсем охренел?
– Нашим читателям было бы весьма интересно узнать вашу точку зрения на происходящее.
– Нет! И не вздумай меня цитировать! А если… – Переговорное устройство хрипло затрещало, и Хакенсак отвернулся: – Один-восемь-ноль? Два-шестнадцать на связи, прием. Нет, нет, один-восемь-ноль! Никого здесь нет, кроме долбаного дружелюбного Каспера и горстки зевак. Хорошо, для порядка я наведу справки, но ежу понятно, что эти суки тряпкоголовые только похихикают над нами. Прием… Ага… Понял, один-восемь-ноль. И последнее: как там Балински? Прием. – Майор раздул ноздри, стиснул зубы. – Вот же хрен, один-восемь-ноль! Дерьмо собачье. Сволочи. Прием. – Он с силой пнул ботинком булыжник; камень ударился о фюзеляж «Кайовы» и отскочил. – Нет, не надо. Службисты на базе жопу с места не сдвинут! Сообщи напрямую в его подразделение. Два-шестнадцать сеанс закончил. Конец связи. – Майор Хакенсак посмотрел на чернокожего морпеха, покачал головой, потом вперил в меня злобный взгляд. – Ну что, видишь перед собой тупого солдафона, который только и умеет, что грязно ругаться? Мультяшную карикатуру и взвод дуболомов? По-твоему, мы сами все это заслужили? – Он кивнул на сбитый вертолет. – За то, что сюда приперлись? Но у погибших, как и у всех, есть дети и семьи. Они, как и ты, хотели чего-то добиться в жизни. Им, как и тебе, тоже лгали об этой гадской войне. Но в отличие от тебя за чужую ложь им пришлось заплатить жизнью. Они были храбрее тебя, британский журналист. Они были лучше тебя. Они заслуживают большего. Так что давай, забирай своих Бэтмена и Робина – и чешите отсюда. И чтоб я вас больше не видел.
– Ас-саляму алейкум. – Старуха-ирландка с пенным облаком седых волос одета в кашемировое пончо с зигзагообразным узором. Такую лучше не сердить.
Я ставлю перед ней рюмку «Драмбуи».
– Ва-алейкум ас-салям.
– Как там еще говорят – шлон хадартак?
– Аль-хамдулилла, хвала Аллаху. Вы честно заслужили свой глоток спиртного, Эйлиш.
– Спасибо, Эд. Надеюсь, я тебя не загоняла?
– Вовсе нет. – Мы с Эйлиш сидим в углу банкетного зала. Отсюда мне видно, как Ифа играет с племянницей жениха Питера, хлопает в ладоши, напевает какую-то песенку, а Холли беседует еще с какими-то ирландскими родственниками. – В гостиничном баре нашлась бутылка.
– И ты там встретил инопланетян?
– А как же! Гостиничный бар похож на бар из «Звездных войн». – Запоздало сообразив, что восьмидесятилетней ирландке вряд ли известно, что это такое, я поясняю: – «Звездные войны» – старый фантастический фильм, и в нем…
– Да, я его смотрела в Бантри, как только он вышел. Мы с сестрой туда в синематограф гоняли на пенни-фартингах.
– Кхм, простите, я вовсе не имел в виду… э-э-э…
– Sláinte! Твое здоровье! – Краем рюмки с «Драмбуи» она касается моего бокала джина с тоником. – Вот спасибо, самое оно. А скажи-ка, Эд, ты в Эль-Амаре бывал, на болотах?
– Нет, к сожалению, не довелось. Когда я был в Басре, мне поручили взять интервью у британского губернатора в Эль-Амаре, но в то утро как раз взорвали штаб-квартиру ООН в Багдаде, и пришлось поехать туда. А теперь в Эль-Амаре слишком опасно, так что я упустил шанс. А вы там бывали?
– Да, за пару месяцев до Тесиджера, но пробыла всего две недели. Жена старосты деревни очень меня привечала… Знаешь, мне до сих пор снятся эти болота. Я слышала, теперь от них мало что осталось.
– Саддам велел их осушить, чтобы лишить врагов укрытия. А то, что осталось, после войны с Ираном кишит противопехотными минами.
Эйлиш, закусив губу, качает головой:
– Надо же, один-единственный мерзавец уничтожил уникальную местность и уникальный образ жизни тамошних обитателей….
– А вам не было страшно в ваших эпических странствиях?
– У меня под седлом был браунинг.
– А вы им хоть когда-нибудь пользовались?
– Всего один раз.
Я жду объяснений, но двоюродная бабушка Эйлиш улыбается, как милая старушка:
– Я так рада наконец-то встретиться с тобой лицом к лицу, Эд. Давно уже было пора.
– Простите, что я ни разу не навещал вас с Холли и Ифой. Просто…
– Ну да, работа такая. Работа. Про войны писать. Я по возможности читаю твои репортажи. Холли присылает вырезки из «Подзорной трубы». А скажи, твой отец тоже был журналистом? Это у тебя наследственное?
– Не совсем. Отец был… чем-то вроде бизнесмена.
– Правда, что ли? И каким же бизнесом он занимался?
Что ж, ей можно и рассказать.
– Начинал с краж, а потом перешел к мошенничеству и разбойным грабежам. Умер от инфаркта в тюремном спортзале.
– Ох, прости любопытную старуху!
– Нечего тут прощать. – (Какие-то дети пробегают мимо нашего стола.) – В Грейвзенде меня воспитывала мама, наставляла на путь истинный. Денег было маловато, но мы перебивались, нам дядя Норм помогал… Хорошая у меня была мама, – смущенно говорю я. – Господи, можно подумать, что я вам тут пересказываю «Оливера Твиста». К счастью, мама успела с Ифой понянчиться. И это замечательно. У меня даже их фотография есть. – (Из дальнего конца зала, где играет оркестр, слышны веселые крики и аплодисменты.) – Ого, как Дейв с Кэт отплясывают!
Родители Холли танцуют под «La Bamba», мне так не суметь.
– Шерон говорила, что они собирались брать уроки танцев.
Мне стыдно признаться, что я об этом не подозревал.
– Да, Холли тоже как-то об этом упоминала.
– Я знаю, что ты очень занят, Эд, но вы всей семьей обязательно должны этим летом приехать на Шипсхед. Мои курочки потеснятся, так что местечко в курятнике вам найдется. Ифе у меня очень нравится. В Даррусе можно на лошадках покататься или устроить пикник у маяка, что на самом дальнем конце мыса.
Мне очень хочется погостить у Эйлиш, но если я соглашусь на предложение Олив, то все лето проведу в Ираке.
– Если получится, то мы непременно приедем. Холли ваш дом нарисовала. И эту картину первым делом бы из огня вытащила, если бы ее дом загорелся. В смысле, наш дом.
Эйлиш выпячивает старческие губы, сморщенные, как чернослив:
– А знаешь, я помню тот день, когда она его нарисовала. Кэт тогда поехала в Корк навестить Донала, а Холли на несколько дней оставила у меня. В восемьдесят пятом это было. Они тогда все так горевали… ну, да ты и сам знаешь. Из-за Джеко.