цевой развязки на шоссе А2. Я считал, что тоже виноват в случившемся: ведь если бы тем субботним вечером я уговорил Холли вернуться домой, а не взломал замок на церковных дверях, может быть, Джеко и не пропал бы; но Холли мне очень нравилась, и я тогда на что-то надеялся; тут у меня звонит телефон – Господи, спаси и сохрани; это Холли, твердая, как кремень, и я молюсь про себя, Господи, сделай так, чтобы это были хорошие новости, и спрашиваю:
– Что слышно?
– Ничего. Мама и папа ее не видели. А у тебя что?
– Ищу ее на пирсе.
– Я предупредила управляющего, он сделал объявление по гостиничной системе оповещения. Брендан сидит в вестибюле и следит за дверью. Говорят, что полицейские еще не скоро приедут, но Рут от них не отстанет.
– Я позвоню, как только доберусь до прорицателя.
– Ладно.
Конец связи. Я уже возле пассажа – смотри смотри смотри смотри смотри! Черноволосая девочка в майке с зеброй и в зеленых легинсах вбегает в распахнутые двери. Господи, это же она, это точно, и отчаянная надежда гранатой взрывается в груди, и я кричу:
– Ифа!
Люди оглядываются, озираются, не могут понять, кто это орет как сумасшедший, но Ифа даже не оборачивается.
Проталкиваюсь между загорелыми плечами, рожками мороженого и пластиковыми стаканами ледяного «Слаш-паппис».
В полутьме все чувства путаются.
– Ифа!
Гоночные машины визжат, как циркулярные пилы, та-та-та-та-та, стрекочут очереди лазерных бластеров двадцать второго века, с раскатистым грохотом обрушиваются взорванные здания и…
Вот же она! Ифа! Слава Тебе, Господи, благодарю Тебя, спасибо… Она во все глаза глядит, как девочка постарше, с браслетами на запястьях, в обрезанном топе, отплясывает на игровой платформе «Дэнс-дэнс-революшн», и я бросаюсь туда, падаю на колени:
– Ифа, деточка, больше так не делай! Мы с мамой чуть инфаркт не получили. Пойдем. – Я беру ее за руку. – Ифа, пойдем домой.
Ифа поворачивается ко мне, но у нее совсем не те глаза, и не тот нос, и не то лицо, и меня оттаскивает чья-то крепкая рука, мужчина лет пятидесяти в жуткой полиакриловой рубашке.
– Какого хрена ты цепляешься к моей дочери?
Так, плохи мои дела. Очень и очень плохи.
– Я… я… я думал, это моя дочь, я ее потерял, она была… Она… она…
Он готов разорвать меня на мелкие кусочки:
– Это не она! А ты поосторожнее, приятель, а то всякое можно подумать, мало ли. Ну, просек? То-то же.
– Извините, я… я…
Вылетаю из пассажа на солнце, точно Иона, исторгнутый из темного вонючего чрева кита.
Вот оно, наказание за Азиза и Насера.
Теперь вся надежда только на Дуайта Сильвервинда. До него шестьдесят секунд ходу.
Он ее не тронет. Не посмеет. Здесь все на виду.
Может быть, он велел ей дожидаться папы?
И Ифа сидит там, считает все это шуткой.
А знает ли она номер мобильника Холли? Не уверен.
Мимо киоска с бургерами; мимо затянутого сеткой балагана с мини-баскетболом.
Мимо гигантского плюшевого медведя, в котором истекает по́том какой-то тип.
Девочка смотрит на убаюкивающее море…
Лавка Дуайта Сильвервинда приближается скачками, брайтонский пирс раскачивается, ребра сжимает, какая-то женщина сидит над вязаньем у входа в «святилище»; на двери табличка с надписью: «НЕ БЕСПОКОИТЬ. ИДЕТ СЕАНС». Врываюсь в темное логово, вижу стол, два кресла, три свечи, курильницу с благовониями, карты Таро, удивленного Дуайта Сильвервинда и какую-то негритянку в нейлоновом спортивном костюме – и никакой Ифы. Ифы нет.
– Эй, мы еще не закончили, – говорит посетительница.
– Моя дочь здесь была? – спрашиваю я Сильвервинда.
Негритянка встает:
– Кто вам дал право сюда врываться?!
Сильвервинд недоуменно морщит лоб:
– А, помню. Отец Ифы.
– Она сбежала. Из гостиницы. Мы остановились в «Маритайме». Я… я думал, она… – Они смотрят на меня как на сумасшедшего; меня мутит. – Она хотела сюда прийти.
– Я вам сочувствую, мистер Брубек, – скорбно, будто о покойнике, произносит Дуайт Сильвервинд, – но мы ее не видели.
Я хватаюсь за голову, чтобы она не разорвалась, пол кренится туда-сюда под углом в сорок пять градусов, но, к счастью, негритянка подхватывает меня и усаживает в кресло, иначе я бы проломил череп об пол.
– А теперь давайте по порядку, – говорит она с бирмингемским акцентом. – Значит, пропала девочка, так?
– Да, – отвечаю я жалким голосом. – Пропала.
Строго, серьезно она продолжает:
– Имя и возраст?
Пропала.
– Эдмунд Брубек, тридцать пять лет…
– Нет, Эдмунд. Назовите имя и возраст ребенка.
– Ах да. Ифа Брубек. Ей шесть. Всего шесть!
– Понятно. А во что Ифа одета?
– В майку с зеброй. Сандалии.
– Так, сейчас главное – быстро отреагировать, поэтому я вызову охрану пирса и попрошу дежурных начать поиски вашей дочери. А вы напишите вот здесь свой номер телефона. – Она подает мне ручку и визитную карточку, и я корябаю на ней номер. – Дуайт, вы вместе с Эдом идите на пирс, прочесывайте толпу. Я останусь здесь. Если на пирсе вы ее не обнаружите, возвращайтесь в «Маритайм», и там мы снова все обсудим. Эд, если Ифа здесь объявится, я сразу же вам позвоню. А теперь идите. Ну идите же!
Мой телефон снова звонит; Холли с вопросом:
– Она там?
По моей заминке все и так ясно.
– Нет.
– Понятно. Шерон рассылает эсэмэски всем приехавшим на свадьбу гостям, чтобы осмотрели весь отель. Двигай обратно. Я буду в вестибюле, с Бренданом.
– Ладно: я сейчас вер… – Но Холли кладет трубку.
Из увеселительного парка доносится веселая музыка. Может быть, Ифа там?
– Детей младше десяти лет без сопровождения туда не пропустят, – поясняет Дуайт Сильвервинд в расшитом стразами жилете. – Давайте-ка поищем на пирсе. И не волнуйтесь, на мисс Николс… – он кивает на свое «святилище», – можно положиться. Она из дорожной полиции.
– А как же вы… – Я машу рукой в сторону его будки. – Вы же работаете.
– Сегодня утром ваша дочь хотела со мной повидаться, и не без причины.
Мы с ним идем по пирсу в обратную сторону, всматриваемся в каждое лицо, заглядываем в галерею игровых автоматов. Все впустую. В самом начале, а может, и в конце пирса я слабо благодарю Дуайта Сильвервинда за помощь, а он говорит:
– Нет, по Сценарию я должен остаться с вами до конца.
– По какому сценарию? – спрашиваю я, но мы уже переходим улицу и попадаем в прохладный вестибюль «Маритайма», а в своих безумных метаниях по пирсу я отыскал только этого морщинистого друида в карнавальном прикиде, который, впрочем, не особо выделяется среди фантастически наряженных участников конвента.
Стойка регистрации превращена в оперативный штаб. Встревоженный управляющий плечом прижимает к уху телефон, а со всех сторон толпятся Сайксы и Уэбберы, дружно смотрят на меня, дерьмового папашу, который виноват в этом кошмаре: Шерон и Питер, Рут и Брендан, Дейв и Кэт, даже Полин и Остин.
– На пирсе ее нет, – докладываю я, хотя это и так понятно.
– Аманда наверху, в вашем номере, – говорит Рут, – на случай, если Ифа туда вернется.
– Не волнуйся, – говорит Полин, – она наверняка объявится с минуты на минуту.
Остин, согласно кивая, добавляет, что Ли с друзьями отправился на пляж, проверить, не вздумала ли Ифа побродить босиком по берегу. Дейва и Кэт как будто ускоренно состарили, а Холли даже не замечает моего возвращения.
Управляющий обращается к ней:
– Не поговорите ли вы с представителем полиции, миссис Брубек?
Холли берет трубку:
– Здравствуйте… Да. Моя дочь… Да-да, я знаю, что это случилось менее часа назад, но ей всего шесть лет, и я хочу, чтобы вы прямо сейчас объявили розыск… В таком случае сделайте исключение… Нет, это вы послушайте: мой муж – журналист центральной газеты, и если Ифу не отыщут в целости и сохранности, то вы очень и очень пожалеете, если прямо сейчас не поднимете всех на ноги… Спасибо. Да, шесть лет… Темные волосы до плеч… Майка с зеброй… Нет, не полосатая, просто майка с изображенной на ней зеброй… Розовые штанишки. Сандалии… Не знаю, погодите минутку… – Холли смотрит на меня, лицо покрывает пепельная бледность. – А ее резинки-скранчи в номере тоже не было?
Я тупо смотрю на нее. Чего не было?
– Ну, такой серебристой штуки с блестками, которой она собирает волосы в хвост.
Не знаю. Не знаю. Не знаю. Холли, не отвечая полицейскому, вдруг резко запрокидывает голову назад, под каким-то странным углом, а лицо принимает отсутствующее выражение. Что с ней происходит? Однажды я видел, как у моего коллеги-диабетика случился приступ гипогликемии, и у Холли сейчас похожие симптомы.
– Скорей! Держи ее! – кричит Шерон, и я бросаюсь к Холли, но ее подхватывают Брендан и Кэт, не дают упасть.
– Несите ее сюда, – говорит управляющий, и Холли не то ведут, не то несут в кабинет.
Она дышит тяжело, яростно, вдох – выдох, вдох – выдох, и Кэт, которая в молодости окончила курсы медсестер в Корке, говорит:
– Отойдите! Не путайтесь под ногами! – и с помощью Брендана укладывает Холли на диван. – Дыши ровнее, деточка, – приговаривает Кэт. – Медленно, спокойно, я тебя очень прошу…
Мне надо быть рядом с Холли, но вокруг нее толпятся Сайксы, в кабинете тесно, и, в конце концов, я сам во всем виноват. Вижу глаза Холли, ее зрачки, суженные до крошечных точек… Полин Уэббер вдруг громко произносит: «Что это у нее с глазами?» – спина Питера закрывает обзор – лицо Холли искажает судорога – Дейв говорит: «Кэт, может, вызвать врача?» – лицо Холли замыкается, мертвеет, будто она без сознания – Брендан спрашивает: «Мам, это приступ?» – Кэт шепчет: «У нее пульс слишком частит» – управляющий заявляет: «Я вызываю неотложку» – а губы Холли шевелятся, и она невнятно бормочет слово: «Десять…» – неразборчиво, как говорят глухие от рождения, хрипло и медленно, подчеркнуто растягивая слоги, будто магнитофонная запись, поставленная не на ту скорость.
Кэт вопросительно смотрит на Дейва; тот пожимает плечами: