– Десять чего, Холли?
– Она еще что-то говорит, Кэт, – добавляет Рут.
Холли начинает второе слово: «П-п-й-ат-т-т…»
Питер Уэббер шепчет:
– А на каком это языке?
– Холли, деточка моя, о чем ты? – спрашивает Дейв. – Что ты хочешь сказать?
Холли бьет легкая дрожь, и голос тоже дрожит: «…на-дддца-а-ть…»
Мне бы самое время вмешаться, взять ситуацию под контроль, в конце концов, я гражданский муж Холли; правда, в таком состоянии я никогда ее не видел, да и никого другого тоже.
Питер высказывает догадку:
– Десять пятнадцать?
Дейв спрашивает у дочери:
– Детка, что случится в десять часов пятнадцать минут?
– Она бредит, – говорит Брендан. – У нее приступ.
Подвеска с лабиринтом Джеко соскальзывает с края дивана и висит, раскачиваясь. Холли ощупывает голову, морщится от боли, но с глазами у нее все в порядке; она удивленно моргает, оглядывает встревоженные лица родных:
– О господи! Я что, упала в обморок?
Никто не знает, что ей ответить.
– Типа того, – говорит Шерон. – Нет-нет, не вставай.
– Ты помнишь, что ты сказала? – спрашивает Кэт.
– Нет. Какая разница, все равно Ифа… А, какие-то числа.
– Или время, – говорит Шерон. – Десять пятнадцать.
– Мне уже полегчало. А что произойдет в десять пятнадцать?
– Если ты этого не знаешь, – говорит Брендан, – то мы тем более.
– Все это Ифе не поможет. Вы побеседовали с полицией?
– Мы испугались, что у тебя сердечный приступ, – говорит Кэт.
– Нет, ма, сердце у меня в полном порядке. А где управляющий?
– Здесь, – откликается тот.
– Соедините меня с полицейским участком, пожалуйста, а то они так и будут тянуть время, если им хвосты не накрутить.
Холли встает, делает шаг к двери, и мы дружно расступаемся. Я отхожу за стойку администратора и слышу чей-то голос:
– Эдмунд!
Дуайт Сильвервинд, о котором я совершенно позабыл.
– Просто Эд.
– Это послание. От Сценария.
– Что-что?
– Послание.
– Какое послание?
– Десять пятнадцать. Это знак. Намек. Это исходит не от Холли.
– Но она же сама это сказала!
– Эд, а Холли, случайно, не экстрасенс?
Я не в силах скрыть раздражения:
– Нет, она… – А, «радиолюди»! – Понимаете, в детстве у нее… Она… Может быть.
Оплывшее, как кора старого дуба, лицо Дуайта Сильвервинда собирается в морщины.
– Видите ли, по большей части я обсуждаю с клиентами возможное будущее, а не предсказываю его. Людям необходимо озвучивать свои страхи и надежды в доверительной обстановке, и я оказываю эту услугу. Но изредка я способен распознать истинные предсказания. Вот как «десять пятнадцать» у Холли. Это что-то значит.
Псевдо-Гэндальф, моя головная боль, кружащий пирс, Эйлиш… Любая машина может в любой момент взорваться… Ифа пропала, испугалась, ей заклеили рот… Нет, не смей, не думай…
– Поразмыслите, Эд. Эти цифры не случайны.
– Возможно. Но я… я не умею разгадывать шифры.
– Нет-нет… это не шифр. Сценарий – это не сложная формула. Ответ лежит на поверхности, но так близко, что его не сразу видишь.
Надо искать Ифу, а не обсуждать метафизические проблемы.
– Послушайте, я…
Дуайт Сильвервинд стоит у стойки с ключами от номеров. Настоящие ключи в наше время – ностальгический пережиток аналоговой эпохи, ведь в английских и американских гостиницах – не в иракских – ключами служат пластиковые карты с магнитной полоской. А здесь – шкафчик с гнездами, на которых красуются бронзовые таблички с выгравированным номером комнаты, и к каждому ключу прикреплен соответствующий ярлычок. В шести дюймах от головы Дуайта Сильвервинда и чуть левее находится гнездо с табличкой «1015». 1015! Ключ от номера на месте.
Это просто совпадение, а никакой не «знак».
Дуайт Сильвервинд замечает мой ошалелый взгляд.
Насколько невероятным должно быть совпадение, чтобы его можно было счесть знаком?
– Круто! – бормочет он. – Теперь понятно, что делать дальше.
Портье отворачивается. Холли ждет у телефона. Все несчастные, взбудораженные, бледные. Приятельница Шерон сообщает: «Пока никаких следов, но наши продолжают искать», а Остин Уэббер спрашивает, прижимая к уху мобильник: «Ли? Какие новости?»
Я беру ключ от номера 1015, и ноги сами несут меня к лифту.
Меня встречает пустая кабина. Вхожу, нажимаю кнопку «10».
Дверцы закрываются. Дуайт Сильвервинд все еще со мной.
Лифт без остановок поднимается на десятый этаж.
Мы с Сильвервиндом выходим из лифта в могильную тишину, странную для оживленной, полной людей гостиницы, да еще и в апреле. Пылинки беззвучно танцуют в солнечных лучах. На стене объявление: «Номера 1000–1030 закрыты на переоборудование. Вход воспрещен». Подхожу к номеру 1015, вставляю ключ в замок, поворачиваю, шагаю через порог. Сильвервинд остается в коридоре. Стараясь отогнать жалкую мысль о том, что если Ифы там нет, то я никогда больше ее не увижу, я вхожу в душную комнату и окликаю:
– Ифа?
Ответа нет. Знаки – выдумка. Ифа пропала.
Тишину нарушает шорох. Шевелится покрывало. На кровати спит Ифа, свернувшись клубочком, одетая.
– Ифа!
Она открывает глаза, удивленно смотрит на меня, улыбается.
Эти секунды навечно отпечатываются в моей памяти.
Меня охватывает невероятное облегчение: какое счастье!
– Ифа, крошка, как же ты нас напугала!
Мы сжимаем друг друга в объятьях.
– Прости, папочка! Ты уснул, а мне спать расхотелось, и я пошла искать дедушку Дейва, чтобы поиграть с ним в «Четыре в ряд». Я поднялась по лестнице, а потом… в общем, я заблудилась. Услышала чьи-то шаги, испугалась, что меня отругают, и спряталась, а дверь захлопнулась и не открывалась. Я немножко поплакала, хотела позвонить, но телефон не работал, ну я и уснула. Мне влетит, да, пап? Можешь денег мне больше не давать.
– Ничего страшного, малышка. Давай-ка вернемся к маме.
Дуайта Сильвервинда нет в коридоре. Ладно, сейчас не время выяснять, как Холли узнала, где Ифа. Да это и не обязательно. Это не важно.
Грохот взрыва стих, но в десятке автомобилей сработала сигнализация, заверещала на разные лады. Я вспомнил, что покидать здание не рекомендуется, потому что за выходом могут наблюдать снайперы, готовые отстреливать и уцелевших, и спасателей. Меня била мелкая дрожь; не помню, как долго я пролежал на полу, но потом все-таки встал и спустился в вестибюль; под ногами хрустело стекло. Мистер Куфаджи присел на корточки у тела Тарика, гостиничного охранника, пытаясь проклятьями возродить его к жизни. Возможно, я был последним, с кем Тарик сегодня разговаривал. Из бара выглянул Биг-Мак и еще какие-то журналисты, но все нервничали, ожидая следующего налета, – обычно первый взрыв убирал препятствия, а второй зачищал территорию, уничтожая намеченные цели.
Повторного налета не произошло, но напряжение не спадало до полуночи. Военизированная группа с англоговорящим инспектором Зерджави, из-за иностранных граждан прибывшая раньше обычного, при свете фонариков обследовала дворик перед гостиницей; их сопровождал контуженный мистер Куфаджи. Я не пошел. А Биг-Мак сказал, что машины у входа в гостиницу разнесло в клочья; он сам видел ошметки человеческих тел. По версии инспектора Зерджави, один из охранников убил другого – обнаружили только один труп – и пропустил террориста к гостинице. Подрывник собирался въехать на машине, начиненной взрывчаткой, прямо в вестибюль, чтобы обрушить разом все здание. Но этому плану помешало что-то на стоянке у входа – кто его знает? – и взрыв прогремел во дворе. Аллах был к нам милостив, объяснил в баре инспектор Зерджави и предложил оказать нам услугу: всего за восемьсот долларов выделить трех лучших офицеров для охраны поврежденного взрывом вестибюля, чтобы обеспечить нашу безопасность до утра, поскольку террористам известно, что мы уязвимы.
Мы быстро собрали необходимую сумму и разошлись: кто-то бросился к лэптопу, чтобы быстренько написать и отослать репортаж; кто-то вызвался помочь мистеру Куфаджи с уборкой; а некоторые легли спать и уснули крепким сном людей, которым чудом удалось остаться в живых. Я чувствовал себя слишком измотанным для всех вышеперечисленных действий, так что поднялся на крышу и позвонил Олив в Нью-Йорк. Ее секретарь записала сообщение: гостиница «Сафир» в Багдаде сильно пострадала от взрыва автомобиля, но никто из журналистов не погиб. Я попросил ее связаться с Холли в Лондоне и передать, что со мной все в порядке. А потом просто сидел на крыше, слушая далекую стрельбу, гул генераторов и автомобильных двигателей, крики, лай, визг тормозов, обрывки музыки и снова выстрелы: багдадскую симфонию. Над бурым городом слабо мерцали бледные звезды и сияла желтушная луна. На крышу поднялись Биг-Мак и Винсент Агриппа позвонить по спутниковой связи. Телефон Винсента не работал, и я дал ему свой. Биг-Мак вручил нам сигары – отпраздновать спасение от смерти, а Винсент где-то раздобыл бутылку вина. Под воздействием кубинского табачного листа и луарских гроздьев я признался, что был бы трупом, если бы не кот. Винсент, как настоящий католик, тут же заявил, что кот был посланцем Божьим.
– Не знаю, кем был кот, – заметил Биг-Мак, – но ты, Брубек, везучий сукин сын!
Потом я послал эсэмэску Насеру – сказать, что я жив.
Сообщение не прошло.
Тогда я послал эсэмэску Азизу и попросил его передать Насеру, что со мной все в порядке.
Но сообщение тоже не прошло.
Я послал эсэмэску Биг-Маку, чтобы проверить, работает ли сеть.
Сеть работала. И я похолодел от ужасной мысли.
Самый страшный час в нашей с Холли родительской биографии уже превращается в забавную побасенку, обрастает апокрифическими подробностями и комическими интерлюдиями. Как я сообщил ликующей толпе в вестибюле, мне якобы случайно пришла в голову мысль, что в поисках бабушки с дедушкой Ифа могла подняться не на один, а на два лестничных пролета, поэтому я упросил горничную открыть все возможные номера и в третьем по счету отыскал нашу пропажу. По счастью, все так обрадовались, что не стали внимательно вслушиватьс