– Залив Хусавик… Это где – на Аляске?
– На северном побережье Исландии. Я тут на фестивале в Рейкьявике.
– А, ну да. Кстати, поздравляю. Я в понедельник утром узнал, что Ричарда Чизмена освободили.
– Правда? А официальным кругам об этом стало известно только во вторник.
Невзирая на прозвище Хэла, его смех нисколько не похож на хохот гиены: это клекочущая череда гортанных смычек, которая напоминает звук тела, катящегося по деревянным ступеням в подвал.
– А Джуно и Анаис с тобой? Говорят, Исландия – рай для детей.
– Нет. Я собирался поехать с Кармен, но…
– А, да-да. Ну что ж, рыба в море, се ля ви, готовь гарпун – что возвращает нас прямиком к сегодняшним телефонным переговорам с «Эребусом» и «Бликер-Ярдом». Дискуссия была весьма откровенной, и по ее итогам составлен список чрезвычайных мер.
Норман Мейлер, Дж. Д. Сэлинджер или даже доктор Афра Бут в этот миг зашвырнули бы свои телефоны подальше и смотрели бы, как они – плюх! – скрываются в глубине за бортом.
– Так… И мои авансы тоже в этом списке?
– Проблема номер один. Они считались авансами в две тысячи четвертом году, когда ты подписал договор. Пятнадцать лет назад. А теперь «Эребус» и «Бликер-Ярд» утверждают, что раз ты до сих пор не представил новой книги, то не исполнил условия договора и выплаченные тебе авансы превратились в долг, подлежащий возврату.
– Глупости. Фигня все это. Правда, Хэл?
– С юридической точки зрения они совершенно правы. Оспаривать это бесполезно.
– Но они же приобрели эксклюзивные права на новый роман Криспина Херши!
– А вот это проблема номер два. И эту пилюлю уже ничем не подсластить. «Сушеные эмбрионы» продавались прекрасно, тиражи достигли полумиллиона экземпляров, но, начиная с «Рыжей обезьяны», продажи твоих книг превратилась в «сессну» с одним крылом. Твое имя все еще на слуху, но по уровню продаж в лучшем случае где-то в середине списка. Когда-то Царство середнячков считалось неплохим местечком и давало возможность заработать: средние продажи, средние размеры авансов, потихонечку, полегонечку… Но, увы, этого царства больше не существует. «Эребус» и «Бликер-Ярд» заинтересованы в возврате аванса больше, чем в новом романе Криспина Херши.
– Но я не могу вернуть деньги, Хэл… – Метко пущенный гарпун выпускает потроха из моей платежеспособности, лишая меня и самоуважения, и пенсии. – Я… я… их уже истратил. Давно уже. Или Зои их истратила. Или адвокаты Зои.
– Да, но у тебя есть недвижимость в Хэмпстеде.
– А вот это уже не их собачье дело! Дом я им не отдам! – С палубы на меня неодобрительно смотрят туристы. Я что, кричу? – Хэл, они же его не отберут, правда?
– Поведение их юристов внушает определенные опасения.
– А что, если я предъявлю им свой новый роман… ну, недель через десять?
– Криспин, это не блеф. Твоя книга им не нужна.
– И что же делать? Сфальсифицировать мою смерть? Объявить, что я покончил с собой?
Мою мрачную шутку Хэл почему-то воспринимает всерьез:
– Тогда они подадут в суд на твоего душеприказчика, то есть на меня; затем страховая компания начнет расследование, так что если только ты не попросишь политического убежища в Пхеньяне, то наверняка получишь три года за мошенничество. Нет, единственный выход – продать на Франкфуртской ярмарке твой роман об австралийском маяке, причем за приличные деньги, чтобы успокоить «Эребус» и «Бликер-Ярд». Кстати, аванса тебе сейчас никто не выплатит. Так что присылай мне первые три главы.
– Ну… Понимаешь, роман… несколько эволюционировал…
Явственно представляю, как Хэл беззвучно изрыгает проклятья.
– Эволюционировал? – переспрашивает он.
– Во-первых, действие романа происходит в Шанхае.
– В Шанхае? В тысяча восемьсот сороковые? В эпоху Опиумных войн?
– Нет, в современном Шанхае, практически в наши дни.
– Так… Я и не знал, что ты у нас синолог!
– Китайская культура – древнейшая в мире! Китай – это мировая кузница. И сейчас у нас поистине век Китая. Китай – это очень… современно. – Ну и ну! Криспин Херши расхваливает агенту свой роман, как молокосос с курсов писательского мастерства.
– И каким боком там австралийский маяк?
Я вздыхаю. Раз, потом другой.
– Никаким.
Хэл наверняка приставляет к виску воображаемый пистолет.
– Зато сюжет – зашибись. С бизнесменом, измученным джетлагом, случается серьезнейший нервный срыв в огромной шанхайской гостинице, где наш герой встречает священника, президента крупной корпорации, уборщицу и женщину-экстрасенса, которая слышит голоса, ну, такое бессвязное бормотание. В общем, крутой замес из «Соляриса», Ноама Хомски, «Девушки с татуировкой дракона» и чуть-чуть «Твин-Пикс», представляешь?
Хэл наливает себе виски с содовой; слышно, как шипят пузырьки. Голос звучит глухо, укоризненно.
– Криспин, ты что, пишешь фантастику?
– Я? Ни в коем разе. Там фантастического примерно треть. Ну, самое большее – процентов пятьдесят.
– Книга не может быть наполовину фантастической точно так же, как женщина не может быть наполовину беременной. Сколько страниц ты уже накатал?
– Прилично. Страниц сто.
– Криспин. Меня не обманешь. Признавайся – сколько?
Ну вот как он всегда все знает?
– Тридцать. Но все остальное уже твердо выстроено, – отвечаю я.
Гиена Хэл, скрипнув зубами, выдыхает:
– Охренеть…
Из моря вздымается китовый хвост. С полосатого хвостового плавника ручьями стекает вода. «У каждого кита уникальная форма и окрас хвостового плавника, – рассказывает проводник, – что позволяет исследователям отличать китов друг от друга. А сейчас мы увидим, как кит ныряет…» Хвостовой плавник вспарывает воду, и гость из морских глубин исчезает. Пассажиры смотрят ему вслед, будто навсегда прощаются с другом. Я смотрю ему вслед, будто сожалея, что из-за долбаного делового звонка упустил единственную возможность познакомиться с представителем семейства китовых. Американское семейство передает из рук в руки коробку пирожных, заботясь о том, чтобы каждому досталось, и в меня впрыскивается пятьдесят миллилитров дистиллированной зависти. Ну почему я не пригласил Джуно и Анаис поехать со мной в Исландию? Пусть бы и у моих детей на всю жизнь остались воспоминания о том, как они с папой совершили чудесное путешествие и видели кита. Лодочные моторы урчат, суденышко поворачивает к Хусавику. Город примерно в миле отсюда, под мрачными утесами. Портовые постройки, рыбоперерабатывающий завод, несколько ресторанов и гостиниц, церковь, похожая на свадебный торт, один универмаг, дома с остроконечными крышами, выкрашенные во все цвета радуги, мачты антенн вай-фая и все остальное, что необходимо 2376 исландцам для полной жизни. Я бросаю последний взгляд меж мускулистых берегов залива, на север, в Ледовитый океан, где в темных небесах глубин кружит кит.
20 сентября 2019 года
«Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…» Развилка тропы, стройные березки, покрытый мхом валун, похожий на запрокинутую голову тролля. В Исландии очутиться в каком бы то ни было лесу практически невозможно: здесь даже рощицы встречаются крайне редко. До появления спутниковой навигации Зои никогда не полагалась на мои способности ориентироваться на местности, утверждая, что надежнее доберется до цели с помощью раскрытого на коленях дорожного атласа. Но сейчас туристическая карта Аусбирги мне не поможет: край плато обрывается стометровыми отвесными стенами, образуя подковообразный каньон в милю шириной, поросший чахлым леском, а река на дне ущелья разливается мелкими озерцами… Где же я? Гласные реки́ и согласные деревьев складываются в какой-то полупонятный язык.
Минуты пролетают незаметно, пока я зачарованно слежу за цепочкой муравьев на ветке. Ричард Чизмен сейчас где-то над Атлантикой, в самолете, втиснутый в кресло между полицейским и сотрудником консульства. В Картахене он ныл из-за того, что организаторы фестиваля не снабдили его билетом бизнес-класса, но после трех лет в центральной тюрьме Боготы фургон охранного предприятия «Груп-4», на котором Ричарда повезут из аэропорта Хитроу в Йоркшир, покажется не менее комфортным, чем «роллс-ройс сильвер-шедоу».
Внезапный порыв ветра развеивает пожелтевшие листья…
…и один листок, любезный читатель, застревает у меня во рту, между языком и нёбом. Да-да. Крохотный березовый листок. Невероятно. Ловкие пальцы ветра тут же изымают улику. Ивы расступаются, открывая величественную скальную глыбу в центре Аусбирги… прямо-таки идеальное место для якорной стоянки небесного драккара под облачными парусами или для посадки звездолета с Эпсилон Эридана. Фонарик солнца светит сквозь завесу тумана. Хэл понял, что моя китайская книга – полная херня, и был совершенно прав. Одна шестидневная поездка в Шанхай и Пекин – и я решил, что знаю о Китае больше Ника Грика. И о чем я только думал? Надо написать книгу о путешествии по Исландии; беглец; воспоминания о прошлом; постепенно раскрыть, от чего он бежит. Приведи его в Аусбирги; упомяни, что каньон появился там, где топнул копытом конь Одина; не забудь и о том, что здесь столица Скрытого Народца. Заставь смотреть на отвесные скалы до тех пор, пока скалы не начнут смотреть на него. Полной грудью вдохни смолистый запах елей. Встреча с неким призраком из прошлого. Птичьи трели манят за собой, в неведомые края, а круги сужаются… Где же ты? Вон там. На пеньке в гирлянде мухоморов.
– Это крапивник, – сказала мама и повернулась, чтобы уйти.
На празднике по случаю моего десятилетия игра «Передай приз» переросла в настоящую баталию с применением запрещенных борцовских приемов, щипков и пинков. Отец не выдержал и сбежал, предоставив маме и Нине, нашей домоправительнице, сдерживать массовые беспорядки до тех пор, пока не придет волшебник Динь-Дон. На самом деле волшебником Динь-Дон был спившийся бесталанный актер по имени Артур Хоар; папа опекал его из жалости. Зловонное дыхание горе-фокусника корежило пластмассу. Из своей волшебной шляпы на счет «три» он извлек волшебного хомяка Гермеса, которого так сплющило, что из него во все стороны полезла смерть, кровь, дерьмо и потроха. Мои одноклассники завизжали от ужаса и восторга. Волшебник Динь-Дон положил трупик несчастного грызуна в пепельницу и торжественно провозгласил: «Ты не убила тех, кого убила, да и меня, бедняжка, не убьешь! Вот так-то, юноши. – Он упаковал свои наглядные пособия и добавил: – А Джон Донн все врет, сволочь». Потом Келлс Тафтон сказал, что проглотил моего оловянного солдатика, и маме пришлось везти его в больницу. Нас оставили под присмотром Нины, что было далеко не идеальным выходом, поскольку она почти не говорила по-английски и страдала от приступов депрессии после того, как аргентинская хунта сбросила с вертолета в Атлантический океан ее братьев и сестер. Мои одноклассники о хунтах ничего не знали и знать не хотели, поэтому издевательски повторяли за Ниной каждое слово и передразнивали ее, так что она спряталась от нас в комнате на третьем этаже, где папа обычно писал сценарии. Кровавый прилив ширился, пока окончательно не утопил священные обряды стыдливости, но тут один из моих приятелей, Мервин, попытался залезть на верхнюю, двенадцатую полку книжного шкафа и опрокинул его на себя. Нина набрала 999. Приехавший санитар сказал, что Мервину требуется незамедлительное медицинское обследование, поэтому Нина уехала на «скорой помощи» вместе с ним, оставив меня объяснять родителям одноклассников, что в доме на Пембридж-Плейс, как в «Повелителе мух», за исключением двух последних страниц, нет ни одного взрослого. Мама и Нина вернулись домой после восьми вечера. Папа пришел гораздо позже. Разговаривали на повышенных тонах. Хлопали дверями. На следующее утро меня разбудил рев двигателя папиного «Ягуара XJ-S» в гараже под моей спальней. Папа уехал на студию «Шеппертон» заниматься компоновочным монтажом «Ганимеда-5». Я ел пшеничные подушечки с молоком, читая журнал комиксов «2000 AD», и вдруг услышал, как мама стаскивает по лестнице чемодан. Она сказала, что по-прежнему любит меня и Фиби, но наш папа нарушил слишком много обещаний и теперь она «берет паузу». И прибавила: «Возможно, перманентную»