– Что ж, – нейтральным тоном замечает Холли, – у всех бывают плохие дни…
– Для меня это было своего рода откровением, как у Джойса, – ну, это сейчас я так считаю. Нет, я ее не виню. Ни за то, что она на меня досадовала, ни за то, что она меня бросила. Когда ей будет столько лет, сколько мне сейчас, мне уже стукнет шестьдесят восемь. Любовь, может, и слепа, но совместная жизнь – самый современный рентгеновский аппарат. На следующий день мы порознь бродили по музеям, в аэропорту она сказала: «Береги себя», а когда я приехал домой, в электронной почте меня уже ждало прощальное письмецо. В общем, все довольно предсказуемо. Печальный опыт развода имелся и у меня, и у нее, одного раза вполне достаточно. Мы сошлись на том, что останемся друзьями, будем обмениваться поздравительными открытками на Рождество, вспоминать друг о друге без злобы и вряд ли снова увидимся.
Холли кивает, согласно хмыкает.
За окном, шипя тормозами, останавливается ночной автобус.
Я не говорю Холли о сегодняшнем сообщении от Кармен.
Мой айфон по-прежнему выключен. И включать я его не собираюсь. Подождет.
– Замечательный снимок! – На полке стоит фотография: Холли – молодая мамочка, маленькая зубастая Ифа в костюме Трусливого Льва, с веснушками на носу, и Эд Брубек, который выглядит гораздо моложе, чем мне помнится; все трое улыбаются под солнцем в садике за домом, среди розовых и желтых тюльпанов. – Когда это?
– В две тысячи четвертом. Театральный дебют Ифы в «Волшебнике страны Оз». – Холли отпивает мятный чай. – Мы с Эдом тогда вчерне набросали план «Радиолюдей». Знаешь, это ведь была его идея. Мы в те выходные ездили в Брайтон, на свадьбу Шерон. А Эд хотел найти логическое объяснение всему происшедшему.
– А после истории с номером комнаты он всему поверил?
Холли неопределенно морщится:
– Он перестал не верить.
– А Эд знал, в какого монстра превратилась твоя книга о радиолюдях?
Она мотает головой:
– Я довольно быстро написала части, посвященные Грейвзенду, а потом в нашем приюте для бездомных меня повысили и работы прибавилось. Ифа подрастала, Эда постоянно не было дома, так что книгу я так и не закончила, когда в Сирии… – она монотонно произносит привычную фразу, – удача от Эда отвернулась.
Мне очень стыдно за свое малодушное нытье о Зои и Кармен.
– Ты герой, Холли. Точнее, героиня.
– Ну а куда деваться-то? Ифе было всего десять. Расслабляться было некогда. После того, как исчез Джеко… – Короткий печальный смешок. – В общем, семейство Сайксов умеет скорбеть и сносить утраты. Так что я дописала книгу, чисто в терапевтических целях. Ведь я даже не представляла, что она будет интересна еще кому-то, кроме моих родных. Журналисты почему-то не верят, когда я так говорю, хотя это чистая правда. Ну и я была совершенно не готова ко всей этой шумихе – ну там телевизионное шоу «Книжный клуб», Пруденс Хансон, россказни о «ясновидящей, пережившей огромное потрясение в детстве», дискуссии в соцсетях, какие-то психи, письма с мольбами о помощи, старые знакомые, о которых я давным-давно забыла, и не без причины… Например, откуда ни возьмись появился мой первый бойфренд, к которому я вообще не питала никаких теплых чувств, сообщил, что теперь он главный дилер «Порше» в Западном Лондоне, и предложил мне совместно опробовать одну из его машин, поскольку, как он выразился, «мой корабль уже пришел в порт назначения». Нет уж, спасибо. А когда о продаже прав на публикацию «Радиолюдей» в США заговорили в новостях, отовсюду, как тараканы из щелей, полезли фальшивые Джеко. Мой литературный агент устроил мне переговоры по Скайпу с первым таким кандидатом. Парень был подходящего возраста, вроде как смахивал на Джеко, смотрел на меня во все глаза и шептал: «Боже мой, это ты…»
Мне очень хочется курить, но я заедаю желание ломтиком моркови.
– И чем же он объяснил свое тридцатилетнее отсутствие?
– Его якобы похитили советские моряки, которым нужен был юнга, а потом увезли в Иркутск, чтобы избежать возобновления холодной войны. Ну, сам понимаешь. Брендан сразу учуял подвох, подошел к экрану и спросил: «Узнаешь меня, Джеко?» Этот тип сначала замялся, а потом радостно воскликнул: «Папочка!» В общем, конец связи. Последний такой Джеко, бенгалец, прислал мне слезное письмо, мол, «проклятые империалисты» из британского посольства в Дакке не верят, что он – мой брат, пришли, пожалуйста, десять тысяч фунтов и помоги выправить визу. Ну, на следующий день мы и решили, что если Джеко жив, если он когда-либо прочтет мою книгу и захочет с нами связаться, то придумает, как это сделать.
– А ты так и работала в приюте для бездомных?
– Нет, я уволилась перед поездкой в Картахену. Жаль, конечно, я любила эту работу и, по-моему, делала ее хорошо. Но когда проводишь встречу, обсуждая, как собрать средства для бездомных, а на твой банковский счет перечисляют шестизначную сумму – роялти за проданные экземпляры, – трудно делать вид, будто в твоей жизни ничего не изменилось. В приют один за другим приходили всякие Джеко, мой телефон прослушивался… Я по-прежнему занимаюсь благотворительностью и оказываю финансовую поддержку приютам для бездомных, но тогда мне пришлось увезти Ифу подальше от Лондона, в глубинку. Вот я и выбрала Рай. Думала, что там будет лучше. Я тебе не рассказывала о Великом иллюминатском побоище?
– О своей жизни ты мне почти ничего не рассказывала. Иллюминаты, говоришь? Инопланетяне-рептилоиды, которые порабощают человечество, телепатически воздействуя на их разум бета-блокирующим излучением с секретной базы на Луне?
– Они самые. Однажды чудесным апрельским утром в кусты у моего дома забрались две группы конспирологов-любителей. Неизвестно, что им там понадобилось, – наверное, вычитали какую-то чушь в «Твиттере». Обнаружив присутствие посторонних, то есть друг друга, каждая группа решила, что их выследили агенты иллюминатов. Ну и понеслось. И нечего тут ухмыляться: они чуть мозги друг другу не повышибали! Хорошо, что полиция быстро приехала. А мне после этого пришлось обзаводиться оградой с камерами видеонаблюдения. Представляешь? Будто я инвестиционный банкир какой-то. Только выбора у меня не было – мало ли что этим придуркам взбредет в голову. Вдруг они решат, что меня надо не защищать, а уничтожить? В общем, я оставила строителей заниматься своим делом и уехала в Австралию. А там мы с Ифой поехали на Роттнест и познакомились с тобой. – Холли подходит к окну, задергивает штору, закрывая вид на ночную гавань. – Да и вообще, опасно задавать вопрос о том, что реально, а что нет. Люди могут прийти к совершенно неожиданным выводам.
На улице заходятся лаем две собаки, потом смолкают.
– Ну, если ты не напишешь новую книгу, придурки успокоятся и отстанут.
– Твоя правда, – уклончиво говорит Холли.
– А, значит, ты работаешь над следующей?
Ей некуда деваться.
– Да так, несколько рассказов…
Мне завидно, но я рад за нее.
– Но это же прекрасно! Твои издатели небось кувыркаются от счастья.
– А где гарантия, что мои рассказы станут читать? Они о людях, с которыми я познакомилась в приюте для бездомных. Ничего сверхъестественного там нет.
– Знаешь, даже «Список покупок Холли Сайкс» мгновенно займет первое место в рейтинге продаж за счет одних предварительных заказов.
– Ну, там видно будет. Хотя, в принципе, я именно этим и занималась тут все лето. В Рейкьявике отлично работается. И потом, в Исландии, как и в Ирландии, статус знаменитости ничего не значит.
Кончики наших пальцев почти соприкасаются. Мы с Холли замечаем это одновременно, складываем руки на коленях. Мне хочется превратить наше микрозамешательство в шутку, но ничего подходящего в голову не приходит.
– Я вызову тебе такси, Крисп, – говорит Холли. – Уже полночь.
– Не может быть! Неужели так поздно? – Смотрю на часы в телефоне. 00:10. – Черт побери, уже завтра!
– Вот именно! Во сколько твой рейс в Лондон?
– В девять тридцать. А можно еще пару вопросов?
– Спрашивай о чем угодно, – говорит она. – Ну, почти.
– Я по-прежнему «паук, спираль и одноглазый тип»?
– Проверить?
Точно атеист, который хочет, чтобы за него молились, я молча киваю.
Холли, как когда-то в Шанхае, дотрагивается до какой-то точки на лбу и полуприкрывает веки. У нее потрясающее лицо, но… какое-то серое, увядшее. Я разглядываю ее подвеску. Странный лабиринт. Наверное, какой-то символ, типа «разум – тело – душа». Подарок Эда?
– Да. – Холли открыла глаза. – Без изменений.
С улицы доносится безумный пьяный хохот.
– Интересно, когда-нибудь выяснится, что это значит? Нет, это не второй вопрос.
– Когда-нибудь – да. Как узнаешь, сообщи.
– Обязательно. – Второй вопрос задавать гораздо труднее, потому что меня заранее страшит возможный ответ. – Холли, ты не больна?
Она удивленно смотрит на меня, но не возражает, а отводит глаза.
– О господи! – Зря я спросил. – Прости, пожалуйста, я не…
– У меня рак желчного пузыря. – Холли пытается улыбнуться. – Мне, как обычно, достался самый редкий вариант.
Мне не до улыбок.
– И каков прогноз?
Холли чуть морщится, будто ей надоело обсуждать одну и ту же тему:
– Хирургическое вмешательство не поможет – метастазы уже в печени и… в общем, повсюду. Мой лондонский онколог говорит, что… э-э… вероятность того, что я сумею пережить этот год, – максимум пять – десять процентов. – Голос у нее срывается. – Но не при тех условиях, которые я сама для себя предпочла. Если прибегнуть к химиотерапии, шансы могут увеличиться аж до двадцати процентов, но… мне не хочется провести последние месяцы жизни в жалком состоянии, когда тебя выворачивает наизнанку у каждой урны. Это, кстати, одна из причин, почему я на все лето приехала в Исландию. Таскаюсь за бедной Ифой, как тень этого, ну, из «Макбета»…
– Банко. Ифа знает?
– Все знают: Брендан, Шерон, их дети, моя ма и Эрвар. Надеюсь, он поддержит Ифу, когда… ну, ты понимаешь. Когда я не смогу. А больше никто не знает. Кроме тебя. Не хочу расстраивать людей, а потом тратить силы на то, чтобы поднять им настроение. Я тебе тоже не хотела говорить, но… ты сам спросил… Прости, что я испортила такой чудесный вечер.