знаю. Эстер способна управлять апертурой, так почему же она не попросила убежища у кого-то из хорологов? Возможно, именно потому, что это слишком очевидно. А как быть с последней частью послания Эстер? «Вскоре враг сделает тебе предложение». «Враг уже близко». Сейчас полночь, мой дом – защищенный от вторжения, пуленепробиваемый – стоит в фешенебельном северо-западном пригороде Торонто, спустя сорок один год после того, как Эстер записала свое предостережение на компакт-кассету. Даже хоролог, обладающий даром предвидения, вряд ли сможет точно предсказать…
Звякает сигнал планшета у настольной лампы. Прежде чем ответить, я по наитию прячу посылку из Норвегии за стопку книг. На планшете не высвечивается, кто пытается со мной связаться. Время за полночь. Стоит ли отвечать?
– Да?
– Маринус, – произносит мужской голос, – это Элайджа Д’Арнок.
Я ошарашена, хотя после звонка Хьюго Лэма в Ванкувере меня уже ничего не должно удивлять.
– Какая… неожиданность.
Мертвая тишина.
– Гм, воображаю. На вашем месте я испытывал бы те же чувства.
– «Воображаю»? «Испытывал бы те же чувства»? Вы себе льстите.
– Да, – задумчиво тянет Д’Арнок. – Наверное.
Пригнувшись, чтобы меня не заметили с улицы, выдергиваю шнур лампы из розетки.
– Не сочтите за грубость, Д’Арнок, но лучше начинайте злорадствовать по поводу Оскара Гомеса, чтобы я могла прервать разговор. Уже поздно, а день у меня выдался долгий.
Напряженное, гробовое молчание.
– Я хочу, чтобы все прекратилось!
– Что именно? Наш разговор? С удовольствием. Прощайте…
– Нет, Маринус. Я… я хочу перейти на вашу сторону.
Наверное, я ослышалась.
Д’Арнок повторяет, как обиженный ребенок:
– Я хочу перейти на вашу сторону.
– Да-да, а я спрошу: «Правда, что ли?», а вы ответите: «Ага, размечталась!» Помнится, мы в школе так делали.
– Я не… я не выдержу очередной декантации. Я хочу перейти на вашу сторону.
Как ни странно, его слова звучат без свойственной анахоретам заносчивости. Но я в паре световых лет от того, чтобы поверить в искренность его намерений.
– Что ж, Д’Арнок, раз уж вы стали таким специалистом в области чувств и воображения, попробуйте представить себя на моем месте. Как бы вы восприняли неожиданное раскаяние анахорета высшей ступени?
– Разумеется, весьма скептически. Для начала я бы спросил: «А почему именно сейчас?»
– Отличный вопрос. С него и начнем. Почему именно сейчас, Д’Арнок?
– Это началось не сейчас. Меня уже лет двадцать от этого… воротит. До тошноты. Я больше не могу с собой бороться. Я… Знаете, в прошлом году Ривас-Годой, Десятый анахорет, подыскал себе… пятилетнего мальчика из сан-паулуской фавелы Параисополис. Малыша звали Энцо, у него не было ни отца, ни друзей, его все шпыняли. А этот несчастный запуганный ребенок обладал очень активной глазной чакрой. В общем, Ривас-Годой стал для него старшим братом… Все шло как по писаному. Я подверг Энцо тщательной ингресс-проверке, убедился, что он чист, без малейших признаков хорологии, и засвидетельствовал его пригодность. Я присутствовал в Часовне на церемонии Возрождения, когда Ривас-Годой повел Энцо в…
Я с трудом удерживаюсь от десятка язвительных замечаний.
– …в гости к Санта-Клаусу. – По голосу ясно, что Д’Арнок морщится.
– Санта-Клаус. Мужчина европейской внешности. Лет шестидесяти. Вымышленный персонаж.
– Да. Над Энцо всегда издевались, потому что он верил в Санту. Ривас-Годой пообещал свозить мальчика в Лапландию. Путь Камней превратился в дорогу к Северному полюсу, Часовня стала домом Санты, а ландшафт Мрака – Лапландией… Энцо всю жизнь провел в фавеле, так что… – Д’Арнок резко выдыхает сквозь зубы, – ничего другого не знал. Ривас-Годой объяснил ему, что я – ветеринар, который лечит оленей Санты, если они вдруг заболеют. Энцо очень обрадовался, а Ривас-Годой предложил ему: «Пойди поздоровайся с отцом Санты, вон его портрет. Это волшебный портрет, он умеет разговаривать». В общем, в последнюю минуту своей жизни Энцо был счастлив. А потом, на церемонии Возрождения в день солнцестояния, когда мы пили Черное Вино, Ривас-Годой со смехом заметил, что бразильский мальчишка был дурак дураком… и я лишь через силу допил свой бокал.
– Но все-таки допили, правда?
– Я же анахорет высшей ступени! У меня не было выбора.
– Надо было открыть апертуру в Марианской впадине. Сразу бы избавились от чувства вины, порадовали бы подводную фауну и не лили бы передо мной сверкающих крокодильих слез.
Д’Арнок шепчет срывающимся голосом:
– Декантацию необходимо прекратить.
– Видно, Энцо из Сан-Паулу был очень милым ребенком. Кстати, мой планшет вряд ли снабжен надежной защитой против…
– Я же главный хакер анахоретов, нас не подслушают. И дело не в Энцо. И даже не в Оскаре Гомесе. Дело во всех них. С тех самых пор, как Пфеннингер рассказал мне о Слепом Катаре и о его изобретении, я принимал участие в… Знаете, если вам хочется, чтобы я назвал эти действия злодеянием, то я так и поступлю. Я обезопасил себя от боли. Я заглотил всю ложь. С легкостью переварил довод: «Четверо в год – не великая потеря для восьми миллиардов». Но теперь меня воротит от этого. От поисков, от обольщения, от убийств, от анимацида. Меня тошнит от зла. Хорологи правы. Вы всегда были правы.
– А как же вечная молодость, Д’Арнок? С ней придется расстаться.
– Зато я снова стану по-настоящему живым, а не… таким, как сейчас.
На веранде что-то шебуршит.
Что это? Отвлекающий маневр? Осторожно выглядываю в дверь: енот.
– Вы обсудили свою новую точку зрения с мистером Пфеннингером?
– Если вы и дальше собираетесь надо мной изгаляться, Маринус, то лучше я прямо сейчас закончу разговор. По законам Пути Мрака вероотступников ждет смертная казнь. И между прочим, вам следовало бы этим воспользоваться, потому что я выживу, только если успею помочь вам истребить ваших врагов.
Черт бы его побрал! Приходится спросить:
– И как именно вы предлагаете истребить врагов?
– Психоэнергетическим разрушением Часовни Мрака.
– Мы уже пробовали. Вы прекрасно знаете, чем это закончилось.
Однако сегодняшняя посылка из Норвегии поколебала мою уверенность в исходе нашей попытки.
– Да, хорологи потерпели поражение, но ведь это была ваша первая попытка. Вы тогда не понимали, с чем имеете дело. Ведь так?
– А вы хотите избавить нас от невежества?
Молчание Д’Арнока длится очень долго.
– Да, – наконец отвечает он.
Вряд ли Элайджа Д’Арнок искренне желает перейти на нашу сторону; вероятность этого – процентов пять, не больше, но Эстер Литтл заметила ее в Сценарии, и, как я понимаю, Д’Арнока следует считать возможным союзником или, по крайней мере, сделать вид, будто я ему верю.
– Я вас внимательно слушаю, Д’Арнок.
– Маринус, нам нужно встретиться лично.
Вероятность падает до одного процента. Он явно пытается заманить меня в ловушку, где челюсти капкана захлопнутся намертво.
– И где же?
Енот на крыльце поворачивает ко мне мордочку, похожую на маску Зорро.
– Знаете, Маринус, очень вас прошу, постарайтесь обойтись без ваших Глубинных штучек. Дело в том, что я у вашей машины на подъездной дорожке, все яйца себе отморозил. Будьте добры, растопите камин.
3 апреля
В Покипси холоднее, чем на Центральном вокзале Нью-Йорка, но в небе сияет солнце, и под его лучами тают последние зимние сугробы на железнодорожной платформе. Вместе с толпой студентов, обсуждающих катание на лыжах в Европе, стажировки в музее Гугенхайма и вирусный зооноз, я пересекаю пешеходный мост, миную турникеты, прохожу под храмовыми сводами зала ожидания, построенного в 1920-е годы, и оказываюсь на привокзальной площади, где у гибридомобиля «шевроле» меня ждет женщина чуть старше меня, в теплой черной жилетке и с табличкой «Д-р А. ФЕНБИ». Пышная рыжая шевелюра, непрокрашенная седина у корней, очки в бирюзовой оправе, болезненный цвет лица. Злопыхатель сказал бы, что она – как вечеринка без гостей.
– Доброе утро, – говорю я. – Я доктор Фенби.
Женщина вздрагивает:
– Вы – доктор Фенби? Вы?
Что ее так удивляет? То, что я негритянка? В студенческом городке 2020-х годов?
– Да. А вас это смущает?
– Нет. Нет. Нет, что вы! Садитесь. Это весь ваш багаж?
– Я приехала всего на день.
Все еще недоумевая, сажусь в «шевроле». Она занимает водительское сиденье, пристегивает ремень безопасности.
– Значит, прямиком в Блайтвудский колледж, доктор Фенби? – с бронхиальной хрипотцой спрашивает она.
– Совершенно верно. – Неужели я неверно оценила ее реакцию? – Подвезите меня к особняку ректора. Знаете, где это?
– Конечно. Я мистера Стайна часто вожу. У вас сегодня с ним встреча назначена?
– Нет. Не с ним.
– Ну и хорошо. – Имя на водительском жетоне: «ВЕНДИ ХЭНГЕР». – Что ж, в путь. «Шевроле», зажигание!
Автомобиль заводится, мигнув огоньком на приборной доске, и мы отъезжаем. Венди Хэнгер и на фотографии водительского удостоверения выглядит напряженной. Возможно, жизнь не позволяет ей расслабляться. А может, она только что отработала четырнадцатичасовую смену. Или выпила слишком много кофе.
Проезжаем мимо автостоянок и станций техобслуживания, мимо универмага «Уолмарт» и школы, мимо мастерской «Термопласт». Мой водитель не отличается разговорчивостью, что меня вполне устраивает. Я мысленно возвращаюсь к вчерашней встрече в галерее дома 119А. Уналак, живущая неподалеку, приехала туда раньше меня; Осима прилетел из Аргентины; Аркадий, которому недавно исполнилось восемнадцать, стал свободнее в своих передвижениях, и сейчас прибыл из Берлина; Рохо – из Афин; Л’Охкна – с Бермуд. Мы уже много лет не собирались вместе. Садаката погрузили в хиатус, и обсуждение началось. Пятеро коллег внимательно выслушали мой рассказ о том, как два дня назад Элайджа Д’Арнок заявился среди ночи в Кляйнбург, ко мне домой, выразил желание перейти на нашу сторону и предложил Вторую Миссию. Разумеется, все отреагировали весьма скептически.