Что случилось?
Эстер ответила: Следуй за мной. Мы прошли через заросли казуарины, полные ночных шелестов, поднялись на песчаниковую гряду, отмечавшую край леса и затем разделявшуюся на три зубца. Каждый зубец был всего в несколько футов шириной, но длиной в несколько сотен шагов и отвесно обрывался с обеих сторон, так что терять равновесие было рискованно. Эстер сказала, что это место носит описательное название, Лапа Эму, и повела меня к оконечности центрального зубца, откуда открывался вид на долину реки Суон. В звездном свете извилистое русло отливало вороненым свинцом, а берега походили на лоскутное одеяло в серо-черных заплатках. Примерно в дне ходьбы на запад белела полоса прибоя, очерчивая океанское побережье, и я сообразил, что темное скопление на северном берегу реки – это Перт.
Эстер села; я сел с нею рядом. На мятном дереве курравонг выводил визгливые горловые рулады. Я скажу тебе мое настоящее имя, заявила Эстер.
Ты же говорила, что это займет целый день, мысленно напомнил я.
Да, но я скажу его у тебя в голове, Маринус.
Я растерялся. Мне нечем одарить тебя взамен. Мое настоящее имя – всего лишь одно слово, и ты его уже знаешь.
– Не твоя вина, что ты такой дикарь, – сказала она вслух. – А теперь помолчи. Раскройся.
Душа Эстер ингрессировала и вписала в мою память свое длинное-предлинное имя. Имя Мумбаки отражало десятки, сотни, тысячи лет до рождения матери Мумбаки на нагорье Пять Пальцев, которое тогда звалось Две Ладони. По большей части настоящее имя Эстер находилось за пределами моих познаний в языке ньюнга, однако постепенно я начинал понимать, что ее имя, как знаменитый гобелен из Байё, – это еще и история ее народа, и легенды сплетаются в нем с историями любви, рождениями, смертями, охотами, битвами, путешествиями, засухой, пожарами, бурями, а еще с именами всех тех, в чьих телах обитала Мумбаки. Завершалось имя словом «Эстер». Она эгрессировала, я открыл глаза, и косые солнечные лучи высветили яркую зелень лесного полога, опалили темным золотом кустарник и подрумянили китовые ребра облаков, а вокруг на разные голоса пели, щебетали и посвистывали бессчетные тысячи птиц.
– Хорошее имя, – сказал я, уже скорбя об утрате.
Дерево марри струило алую смолу и звезды соцветий. Corymbia calophylla.
– Возвращайся когда захочешь, – сказала она. – Или пусть приходят твои родичи.
– Я непременно вернусь, – пообещал я. – Но лицо мое изменится.
– Мир изменяется, – сказала она. – Даже здесь. Его не остановишь.
– Как же нам тебя найти, Эстер? Мне, Си Ло или Холокаи?
Приходите сюда. Вот на это место. На Лапу Эму. Я буду знать. Мне земля скажет.
Меня ничуть не удивило, что она ушла. Я направился в Перт, где бесчестный тип по имени Калеб Уоррен вскоре перепугался до смерти.
Заполняю двадцать седьмую строку по горизонтали – «ВЕРТИГО», – поднимаю взгляд и наталкиваюсь на отражение Айрис Маринус-Фенби в стеклах темных очков Холли Сайкс. Сегодня тюрбан сиреневый. Наверное, после химиотерапии, перенесенной пять лет назад, волосы еще не отросли. Платье цвета индиго с глухой застежкой под горло ниспадает до самых пят.
– Я всегда оставляю без внимания назойливые домогательства. – Холли швыряет на стол конверт. – Но вот эта гнусная пошлая дикость переходит все границы! Я сдаюсь. Победа за вами. Я шла по Бродвею и на каждом перекрестке думала: зачем встречаться с сумасшедшей, которая морочит мне голову? И всякий раз готова была вернуться в гостиницу.
– И что же вас останавливало? – спрашиваю я.
– Любопытство. Если Хьюго Лэм хочет выйти со мной на связь, то проще простого отправить мейл моему агенту. С чего ему взбрело в голову подослать ко мне вас? Да еще и вот эту фальшивку… – Она хлопает по конверту. – Он решил меня удивить? Надеется, что пожар страстей разгорится вновь? Предупреждаю заранее, его ожидает жестокое разочарование.
– Может быть, мы с вами отобедаем, а я все вам объясню?
– Нет уж, я обедаю только с друзьями.
– Тогда кофе? Кофе можно пить с кем угодно.
Холли с видимой неохотой принимает мое предложение. Я гляжу на Нестора, жестами изображаю чашку, беззвучно выговариваю «кофе», и он понимающе кивает.
– Во-первых, Хьюго Лэм об этом ничего не знает, – говорю я. – Ну, нам хочется верить, что не знает. Кстати, он уже много лет живет под именем Маркуса Анидра.
– Значит, если Хьюго Лэм вас ко мне не подсылал, то откуда вам известно, что мы с ним познакомились много лет назад на малоизвестном швейцарском лыжном курорте?
– Один из нас обитает в Темном Интернете. Раскрывать секреты и собирать слухи – его профессия.
– А вы кто? Продолжаете утверждать, что вы – врач-китаец, умерший в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году? Или вы все-таки живая женщина?
– Я – все это одновременно. – Я кладу на стол визитку. – Доктор Айрис Маринус-Фенби. Психиатр-клиницист, практикую в Торонто, консультирую во всех странах мира. А до тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года я была Юем Леоном Маринусом.
Холли снимает темные очки, изучает сначала мою визитку, потом меня – с брезгливым отвращением.
– Что ж, придется объяснить вам просто и доходчиво. Я не видела Хьюго Лэма с первого января тысяча девятьсот девяносто второго года. Тогда ему было около двадцати пяти лет. Значит, теперь ему за пятьдесят. Почти как мне. Но на этой фотографии двадцатипятилетний Хьюго Лэм красуется на фоне небоскреба в форме спирали ДНК, построенного в две тысячи восемнадцатом году, за ворот майки заткнуты смарт-очки, а на самой майке надпись «QATAR 2022 WORLD CUP». Ну и автомобиль. Таких не было в девяностые годы прошлого века. Я это очень хорошо помню. Так что эта фотография – вульгарная подделка. У меня к вам два вопроса: «Зачем?» и «Кому это нужно?».
Ребенок за соседним столиком играет в трехмерную игру на планшете: кенгуру перепрыгивает с одной движущейся платформы на другую. Смотреть противно.
– Фотография сделана в июле прошлого года, – говорю я. – Никакого фотошопа.
– Ах вот оно что! Значит, Хьюго Лэм отыскал источник вечной молодости.
Молодой официант с массивным, как у Нестора, носом проносит мимо мини-жаровню, где скворчит стейк на косточке.
– Нет, не источник. Он отыскал место и способ. В тысяча девятьсот девяносто втором году Хьюго Лэм стал анахоретом Часовни Мрака, последователем Слепого Катара. С тех пор он не постарел.
Холли презрительно фыркает:
– Отлично. Вот все и объяснилось. Парень, с которым я в юности разок переспала, стал… бессмертным, что ли?
– Да, но на определенных условиях, – уклончиво замечаю я. – Он бессмертен только в том смысле, что не стареет.
Холли в изнеможении закатывает глаза:
– Ну да, и этого никто не замечает. Или родственники объясняют его вечную молодость регулярным применением увлажняющего крема и чудодейственными свойствами киноа?
– Его родные считают, что он погиб в девяносто шестом году – несчастный случай; утонул, ныряя с аквалангом близ Рабаула, в Новой Гвинее. Можете им позвонить. – Я вручаю Холли карточку с лондонским номером телефона Лэмов. – Или свяжитесь через «Сирабу» с его братьями, Алексом или Найджелом, и спросите у них.
Холли, с недоумением смотрит на меня:
– Хьюго Лэм сфабриковал собственную гибель?
Я отпиваю глоток водопроводной воды. Она прошла через множество почек.
– Это устроили его новые друзья, анахореты. Получить свидетельство о смерти, не представив трупа, довольно-таки затруднительно, но им опыта не занимать.
– Ага, так я вам и поверила! И вообще, анахореты? Это же что-то из Средневековья.
Я киваю:
– Анахоретами, то есть отшельниками, называли людей, которые расставались с мирской жизнью, но уходили не в пустыню, а в так называемый затвор, то есть в склеп в церковной стене. Иными словами, они при жизни приносили себя в жертву.
К нам подходит Нестор:
– Кофе, как вы просили. А ваша подруга не голодна?
– Нет, спасибо, – говорит Холли. – Я… у меня совершенно нет аппетита.
– Поешьте, – настаиваю я. – Вы же шли пешком от Коламбус-Сёркл!
– Я принесу меню, – говорит Нестор. – Вы, наверное, вегетарианка, как и ваша подруга?
– Она мне не подруга, – возражает Холли. – Мы только что познакомились.
– Ну, подруга или нет, – вздыхает хозяин ресторанчика, – а есть нужно всем.
– Мне пора, – заявляет Холли. – Я очень спешу.
– Все спешат. – Волосы в ноздрях Нестора колышутся, будто морские водоросли. – Некогда поесть, некогда дышать. – Он отворачивается, потом снова глядит на нас. – А дальше что? Жить некогда? – Нестор удаляется.
Холли шипит:
– Ну вот, из-за вас я обидела пожилого грека!
– Тогда закажите мусаку. Вы недоедаете, это я вам как врач говорю…
– Раз уж вы заговорили о медицине, доктор Фенби, я вспомнила, откуда мне знакомо ваше имя. Я поговорила с Томом Баллантайном, моим лечащим врачом. Вы приезжали ко мне в Рай, когда я умирала от рака. Я потребую, чтобы вас лишили права практиковать…
– Если бы я допустила врачебную халатность, то сама бы ушла из медицины.
Холли возмущенно и ошарашенно глядит на меня:
– Зачем вы ко мне приезжали?
– Консультировала Тома Баллантайна. В Торонто я проводила испытания по воздействию конъюгатов моноклональных антител на антигены опухолевых клеток, и мы с Томом решили, что эти иммунотоксины помогут вам справиться с раком желчного пузыря. Что, собственно, и произошло.
– Вы же психиатр, а не онколог.
– Да, я психиатр, но специализируюсь и в других областях медицины.
– Значит, теперь вы утверждаете, что я вроде как обязана вам жизнью?
– Отнюдь нет. Или, может быть, только отчасти. Исцеление от рака – это процесс холистический, так что иммунотоксины – не единственная причина вашей длительной ремиссии.
– Значит… вы давно знакомы с Томом Баллантайном? Еще до того, как у меня обнаружили рак? Или… или… как долго вы за мной следите?