Алексей Притуляк
Костюм за сто пиастров
— Хочу костюм себе новый купить, — говорит Хосе Лопес Индульхенсио, после того как Амбросио задал все полагающиеся вопросы: как здоровье (да какое там здоровье в мои-то годы, вот пришёл костюм новый купить), как старый пёс Космо (Космо уж два месяца как помре, а мне, вот, костюм…), как дети, внуки (да кто их знает, как они там, они же разве напишут когда. Пришёл вот костюм себе…).
Сеньора Индульхенсио хорошо знают в Арранконе. В этом небольшом городке невозможно не знать друг друга.
Смерть стоит рядом с Хосе, опираясь на древко косы и сначала оценивающе и с любопытством смотрит на молодого Амбросио, а потом поворачивает голову от одного к другому вслед за репликами, как зритель, наблюдающий за игрой в пинг-понг.
— Костюм? — произносит Амбросио, профессиональным взглядом обегая сухонькую фигуру Хосе в старом, ношенном-переношенном пиджачишке бог весть какой давности. — Костюм, стало быть… — И улыбается лукаво: — Небось, жениться задумал, отец?
— Да нет, помирать, — просто отвечает старый Хосе и кивает головой в подтверждение своих слов, будто для того, чтобы Амбросио не подумал, что он шутит. Смерть, жадно ловящая каждое слово, повторяет его движение.
— Помирать? — недоумевает продавец. — Да с чего бы это, ты же ещё молодой совсем!
— В каком это месте я молодой? — усмехается Хосе. — В апреле семьдесят три стукнуло. Смотрю, пора.
— И что это вдруг ты так заторопился? — недоумевает Амбросио. — Может, лучше женишься, отец? Ты подумай.
— Нет, — твёрдо качает головой Хосе Индульхенсио и упрямо вздёргивает заросший седой щетиной подбородок. Смерть одобрительно улыбается. — Всему своё время. Раньше не женился, а теперь уж и вовсе помирать пора. Вот пришёл костюм новый купить. Мой-то, — он оглядывает себя, — поизносился малость. А в гроб хочется лечь по-человечески, в правильном виде.
Он лезет рукой во внутренний карман, достаёт жидкую пачку денег и аккуратно разглаживает купюры на прилавке.
— Вот, считай. Тут сто пиастров. Так что ты, сынок, помоги мне подобрать костюм. Только хороший. Чёрный чтобы, строгий. И рубашку белую.
Амбросио с недоумением смотрит на мятые банкноты. Сто пиастров? Когда этот старик что-нибудь покупал из одежды в последний раз? Лет двадцать его костюму, если не больше. Костюм и рубашку за сто пиастров? Ну, положим, хорошую рубашку можно подобрать на эти деньги, но костюм…
— Ты вот что, отец, — бормочет Амбросио, беспомощно оглянувшись на стойки, по которым развешаны пиджаки, куртки, платья и жакеты, — ты присядь вот сюда, посиди тут минутку, ладно? Мне нужно с хозяином парой слов переброситься. Думаю, он тебе лучше сможет помочь.
— Хозяин? А ты что ж?
Впрочем, Хосе не настаивает. Ему нравится, что к нему относятся тут как к важному клиенту. И то сказать, не каждый день приходит в эту забегаловку человек с деньгами, чтобы выбрать себе добротный костюм, в котором отправится на тот свет, так почему бы не обслужить его и самому хозяину.
Он присаживается на скамеечку, на которой покупатели примеряют обувь, настороженно прислушивается к спине — не ноет ли опять?
Устало вздохнув и пристукнув древком косы, Смерть присаживается рядом.
— Ну ладно, — кивает старик. — Только ты не долго, сынок, а то мне ещё в цирюльню надо зайти, и помыться.
— Я недолго, отец, — обещает Амбросио.
Он ныряет за стойки с одеждой и, бормоча что-то себе под нос, уходит за стенку, где сидит в своём закутке Родольфо Мартин-и-Бенитес, хозяин магазинчика. Сеньор Родольфо читает «El Diario» и курит пахиту.
— Чего тебе? — спрашивает он, когда в приоткрытой двери возникает растерянное лицо Амбросио.
— Там сеньор Индульхенсио.
— Старик Индульхенсио? — бормочет Мартин-и-Бенитес, возвращаясь к чтению. — Жив ещё, значит…
— Жив пока, — отвечает Амбросио, напирая на «пока».
— Надеюсь, своего пса он не притащил в магазин? — сеньор Родольфо Мартин-и-Бенитес поднимает на Амбросио строгий взгляд. У него приличный магазин, собак сюда приводить строго воспрещается.
— Космо? Космо помер, он говорит, два месяца назад.
— Хм.
— Сеньор Индульхенсио хочет купить новый костюм.
— Новый костюм? С чего бы это? Жениться, что ли, собрался старый?
— В том-то и дело. Помирать, говорит, собираюсь. Нужен новый костюм, говорит. И рубашка.
— Помирать? — сеньор Мартин-и-Бенитес раздавливает пахиту в пепельнице, удивлённо смотрит на Амбросио. — Чего это вдруг?
— Вот и я говорю: чего это вдруг? Может, тебе, говорю, лучше жениться? А он — ни в какую. Сегодня же, говорит, должен помереть, и баста. Вот только новый костюм с рубашкой куплю, говорит, постригусь, помоюсь — и помру.
— Что за причуда! — сеньор Мартин-и-Бенитес поднимает брови.
— Костюм и рубашку, — настойчиво повторяет Амбросио.
— Ну?
— А денег-то у него и нет. Он сто пиастров принёс. Подбери мне, говорит, Амбросио, хороший строгий костюм, чтобы не стыдно было к Богу в нём явиться. И рубашку белую.
— Сто пиастров? — схватывает хозяин суть дела.
— Ну да, сто пиастров. Старик, я думаю, уж лет двадцать себе ничего из вещей не покупал, не знает, какие цены сейчас. Он так гордо выложил свои бумажки, будто это невесть какие деньги.
— Хм.
Сеньор Мартин-и-Бенитес грузно поднимается из-за стола (человек он солидный — увесистый, как говорит Амбросио) и идёт к двери. Амбросио пропускает его, прикрывает за хозяином дверь и семенит следом в торговый зал.
— Ну наконец-то! — встречает их Хосе, который из последних сил борется с одолевающей дремотой.
А задремавшая Смерть вздрагивает и чуть не роняет косу.
— Ба-ба-ба, кого я вижу! — восклицает сеньор Мартин-и-Бенитес. Он приобнимает старика, касается своей мясистой румяной щекой его колючей пергаментной щеки. — Рад видеть тебя в добром здравии, отец.
— Да какое уж там здравие… — бормочет Хосе.
— А мне Амбросио говорит: там, говорит, сеньор Индульхенсио новый костюм себе подыскивает. Ну надо же, думаю, не иначе как старина Хосе жениться собрался!
— А вот и не угадал! — довольно произносит старик. — Как раз таки помирать! А для этого, сам знаешь, нужен новый костюм.
И с гордым видом старый Индульхенсио кивает на прилавок, на котором полёживают себе сто пиастров — две купюры по двадцать, и шесть десяток.
Взгляд хозяина вторит его взгляду.
— Кхм, — смущённо произносит сеньор Мартин-и-Бенитес, — так значит, ты хочешь купить костюм?
— И рубашку, — кивает Хосе. — Чёрный строгий костюм и белую рубашку.
— И рубашку, — отзывается хозяин, бросая взгляд на Амбросио, который лишь многозначительно шевелит бровями: а что я вам говорил, дескать. — Чёрный костюм и белую рубашку…
— Чтобы в них помереть было не стыдно, — добавляет Хосе.
— Может, ты лучше женишься, отец? — осторожно говорит хозяин.
Хосе смотрит на него вприщур. Потом отвечает слегка раздражённо:
— Что это вы заладили? Сговорились, что ли? Когда хотел жениться, женился. Теперь хочу помереть, вот и оставьте меня в покое. Может быть, у вас хороших костюмов нет? Тогда я пойду к Эстебану.
— Ну, и что ты стои́шь? — поворачивается сеньор Мартин-и-Бенитес к Амбросио. — Слыхал? Сеньору Индульхенсио нужно помочь подобрать костюм и рубашку. А ты стоишь. Не удивительно, что торговля у нас совсем не идёт, с такими-то работниками.
Амбросио растерянно кивает и теряется за стойками с одеждой. Там он начинает перебирать пиджаки в поисках невозможного — такого костюма, который можно было бы уместить в сто пиастров: две купюры по двадцать и шесть десяток. Ему не нужно смотреть на ценники, он и так знает стоимость каждого: вот этот зелёный с отливом — девятьсот пиастров, вон тот чёрный — семьсот пятьдесят, а вот этот белый, модный, с кремовым оттенком, от торгового дома «Рохас-и-Монтельяно» — и вообще тысяча двести. Самый дешёвый костюм висит в третьем ряду — чёрный, строгий, классический. Висит и внаглую сто́ит четыреста двадцать пиастров. При этом вряд ли он настолько хорош, чтобы в нём не стыдно было явиться пред очи божьи. Амбросио знает, что это самый дешёвый костюм, но не торопится добраться до него, настойчиво и непримиримо перебирая ценники с ужасающими цифрами. Ну что за страна! — бормочет он. Что за страна, в которой за паршивый костюм нужно выложить чуть не тысячу!
— Ну где ты запропал? — окликает его сеньор Мартин-и-Бенитес. — До чего же ты неповоротлив, Амбросио!
И, приблизившись и перейдя на шёпот, он добавляет:
— Ума не приложу, что делать. Старик, кажется, всерьёз решил отдать богу душу… Надо же… Как я ему скажу, что его денег хватит только на брючной ремень?
Амбросио пожимает плечами.
— Что за страна! — повторяет он недавнюю свою мысль. — Что за страна, в которой за паршивый костюм нужно выложить тысячу!
Сеньор Родольфо Мартин-и-Бенитес хмурится.
— Где это ты видел в моём магазине хоть один паршивый костюм? — строго произносит он.
— Я это — в общем, — тушуется Амбросио. — Не сердитесь, хозяин. Просто очень уж обидно за старика. Он эти деньги поди не один месяц собирал.
— Раньше надо было начинать, вот что, — сердится хозяин.
— Приспичило, наверное.
— Ума не приложу, как быть, — повторяет сеньор Мартин-и-Бенитес. — Если бы он собрался жениться, я бы конечно продал ему костюм, в рассрочку. Но какая рассрочка мертвецу?
— Пожалуй, что так.
— То-то и оно. А самый дешёвый костюм у нас стоит шесть сотен.
— Четыреста двадцать, — поправляет Амбросио. — Есть один за четыреста двадцать. Там, в третьем ряду.
— Четыреста двадцать? — сеньор Мартин-и-Бенитес принимается грызть кончик уса, что всегда свидетельствует о напряжённом умственном процессе.